ГДЕ УПОКОИЛАСЬ «СВЯЩЕННАЯ ДРУЖИНА»?

Из всех новомучеников и исповедников Российских, в земле Коми просиявших, к настоящему времени канонизированы только семнадцать. Из них один-единственный имеет могилу, к которой можно прийти помолиться. Да и то сельское кладбище, где был похоронен расстрелянный в 1918 году священник Дмитрий Спасский, уже давно сровнено с землёй, а могила его оказалась под фундаментом здания Помоздинского сельсовета – ныне в нём располагается школа. Но люди всё равно ставят свечи у стены школы, совершаются здесь и молебны. А у других новомучеников и этого нет. Почему? Причины понятны: богоборцы казнили их в строжайшей секретности, часто под покровом ночи в укромных лесных уголках, при этом тела не хоронили по-человечески, а просто прятали в земле, чтобы никто не смог найти. Исповедников православной веры богоборческая власть боялась даже после их смерти.

И вот совсем недавно пришла весть... Похоже, что выявлены могилы тринадцати пострадавших за веру Христову, проходивших по делу довольно известной в Коми «Священной дружины». Среди её участников трое причислены Русской Православной Церковью к лику святых: это епископ Вязниковский Герман (Ряшенцев), священник Крестовоздвиженской церкви Сыктывкара Стефан Ермолин, а также Павел Елькин, бывший при жизни простым рабочим и принимавший активное участие в приходской жизни кочпонского Свято-Казанского храма. Об этих захоронениях на Тентюковском кладбище города Сыктывкара узкий круг православных мирян знал и ранее – то, что там лежат расстрелянные в конце 30-х годов мученики за веру Христову. Однако не знали, кто именно. Недавно ухаживающий за этими могилами вместе со своей семьёй профессор Николай Алексеевич Морозов рассказывал о них корреспонденту нашей газеты (“Треугольники” из лагерного детства, «Вера», № 674). Краевед и руководитель Родовой общины потомков репрессированного духовенства Коми края Анна Георгиевна Малыхина, прочитав эту статью, побывала на месте захоронений и, сопоставив факты с тем, что она узнала в архиве из рассекреченного дела «Священной дружины», пришла к выводу, что они принадлежат её участникам. С ней побеседовал наш корреспондент.

– Анна Георгиевна, на чём основываются ваши выводы?

– Суть в следующем. Имена практически всех священнослужителей, расстрелянных в Коми крае, сейчас выявлены. Даты их расстрелов определены по дням. И совершенно точно можно сказать, что второго такого случая, когда одновременно в один день было расстреляно 13 человек, среди них два епископа и ещё четыре священнослужителя, больше не было. Это факт. А люди, которые сейчас ухаживают за этими могилами, знают от тех, кто их хоронил, что в 13 могилах лежат расстрелянные в один день и что среди них были епископы, священники и мирские. То есть совпадение полное.

Кто конкретно похоронен, они, к сожалению, не могут сказать, им известны только два факта: среди мирских было четыре женщины, а среди епископов был тот, кто до ареста жил на поселении в местечке Тентюково, в доме у Александры Титовой. Второй факт вполне достоверен. Александра Титова была соседкой тёщи профессора Николая Алексеевича Морозова – того самого, кто в последние годы «по наследству» ухаживает за могилами и кому рассказали эти скудные сведения о расстрелянных. То есть информацию он получил из первых рук. Что это нам даёт? То, что мы можем определить имя епископа. По документам и воспоминаниям мы точно знаем, что на поселении в Тентюково жил владыка Серапион (Шевалеевский), епископ Моршанский. Он был сослан в Сыктывкар вместе с епископом Германом (Ряшенцевым), вместе с ним проходил по делу «Священной дружины» и, как знаем из документов НКВД, был расстрелян в один день с другими подследственными по этому делу – 15 сентября 1937 года. То есть это тоже указывает, что в тех 13 могилах лежат участники «Священной дружины».

– А тому, что, по воспоминаниям, в четырёх могилах лежат женщины, есть какие-то подтверждения?

– Здесь достоверности меньше – получается нестыковка. По делу «Священной дружины» было расстреляно не четыре, а три женщины. Одна из них – Александра Фёдоровна Штокович, дворянка, дочь коменданта Царского Села, занимавшая при царском дворе какую-то должность, хотя в официальном списке фрейлин не значилась. После революции она работала учителем музыки и преподавателем французского и немецкого языков, а в ссылке в Сыктывкаре зарабатывала на хлеб игрой на пианино в ресторане «Октябрь». Второй была её близкая подруга Анна Варун-Секрет – дочь юриста, из дворян, баронесса. В Париже она окончила курс иностранных языков. Здесь, в ссылке, работала учителем французского языка. Обе они окончили Смольный институт благородных девиц, познакомились и подружились в Сыктывкаре, поддерживали друг друга во время невзгод.

А третьей была «активная церковница» (так она фигурирует в деле) Мария Александровна Шаламова – вдова расстрелянного ещё в 1931 году вотчинского священника Прокопия Шаламова, родного дяди известного писателя Варлама Шаламова. Оставшись вдовой, Мария Шаламова полностью встала на исповеднический путь служения Богу, добровольно помогала узникам в наших северных лагерях. Сама собирала продукты и одежду, ездила по тюрьмам и передавала их священникам, монахам, чтобы как-то их поддержать. Это ей было вменено в вину: контрреволюционная агитация. Как и то, что дважды она ездила в Великий Устюг к епископу, просила о своём пострижении в монахини – правда, владыка, жалея её, на этот постриг не благословил.

– Получается, что смерть за Христа объединила блестящих светских дам и сельскую попадью из Коми.

– Да, тут все едины. Миряне шли на смерть вместе с монахами. А их, кроме двух епископов, было трое. Чекисты не посмотрели даже, что самому старшему из них, архимандриту киевского Свято-Троицкого монастыря Иоанникию (Тарара), было 76 лет. В Сыктывкаре он жил в деревянном доме вместе с владыкой Германом и его послушницей Пелагеей Семёновной Фокиевой, которая сопровождала его по всем ссылкам. Этот дом в местечке Кочпон, по улице Колхозной, 5, принадлежал Марии Васильевне Поповой. Там же, в Кочпоне, жили киевский игумен Варлаам (Смурыгин) и иеромонах Михаил (Любимов), также в одном доме – по улице Домны Каликовой, 22. Ещё двое из расстрелянных – монах Мартемьян (Васильев-Жуков) и местный священник Крестовоздвиженской церкви Стефан Ермолин – жили в местечке Тентюково. При этом дом отца Мартемьяна, номер 47, находился на той же улице, что и дом владыки Серапиона, номер 26, – вместо имени улица была просто пронумерована: 6/10. Понятно, что они часто ходили друг к другу в гости, общались.

– И наверное, совместно молились?

– Соборные службы были в храме. Поначалу ссыльное духовенство ходило в Крестовоздвиженскую церковь в местечке Тентюково. В 1937 году храм закрыли, его настоятель, отец Стефан Ермолин, неоднократно обращался к местным властям об открытии, под прошениями подписывались местные жители. Но ничего не получилось; напротив, позже, при аресте отца Стефана, эти прошения вменили ему в вину. После закрытия тентюковского храма все ссыльные стали ходить на богослужения в Свято-Казанский храм в Кочпоне, многие из них пели в церковном хоре, руководителем которого был владыка Герман (Ряшенцев).

– Владыка Герман среди ссыльных считался самым авторитетным?

– Пожалуй, что так. И по сану, и по жизненному опыту. Ведь это была не первая его ссылка. Мученический путь владыки Германа начался ещё в 1921 году, когда его бросили в Бутырскую тюрьму. Повторный арест состоялся в следующем году с высылкой на три года в Тобольский округ. Затем была ссылка в город Турткуль в Каракалпакии, потом Соловецкий концлагерь, где владыка переболел тифом, после чего стал инвалидом. По болезни в конце 1930 года его вместе «со стариками, больными и калеками» перевели на материк, где жизнь на положении ссыльного оказалась не намного легче. Три последующих года ссылки на Север он провёл в крайне тяжёлых условиях, иногда не имея даже крова над головой – на открытом воздухе. За это время ему пришлось сменить более двенадцати мест назначения, иногда проходя от одного места в другое десятки километров пешком в сильный мороз и метель. Так, например, в 1932 году он шёл пешком из села Деревянск Усть-Куломского района в село Воч.

Вот как сам владыка описывает этот переход в письме к духовной дочери:

«В день памяти князя Даниила, то есть в день Герасима-грачёвника, проделали сто километров по глубокому, часто по колено, снегу и в сильную метель, переходившую в буран, и 21 марта по старому стилю дошли до села Вочь. Совершенно неожиданно, как будто в ответ на чьи-то незримые, но горячие мольбы (странников и пришельцев здесь, кроме пятидесяти кабардинцев, до ста человек), позвали старичка монаха, здешнего батюшку, отдали ключи и коротко сказали: «Служи». С чтения 12 Евангелий начались службы – услышали мы церковный звон, увидели святые огоньки, и не только слухом, но и устами своими и сердцем вознесли хвалу Его страстям, потом и радостному Воскресению. После восьми лет отсутствия в эти дни в храме (только первую Пасху в Сибири, да вот теперь десятую по счёту встретил в церкви и с народом, хотя и не своими близкими) как бы по-новому переживал знакомые, а иные уже полузабытые песни и чтения. Когда мы со своим спутником и сожителем шли к святой заутрене, то меня поразила необычайная тишина вокруг. Тихо было в храме, не погасла ни одна свеча, когда шли вокруг церкви. Тихо как-то было на душе, когда в притворе как будто сошедший со старинной иконы старец окадил иконы и людей и ветхим голоском, но с большим внутренним подъёмом запел: “Христос воскресе!” Внутри как будто кто-то говорит: “Затем и позвал, чтобы прославил и утешился”. В Деревянске ничего этого не было».

Батюшкой, отслужившим в храме глухого села Воч пасхальную заутреню, скорее всего, был Емельян Никитич Касев, последний священнослужитель здешней церкви.

15 января 1933 года, в день памяти преподобного Серафима Саровского, владыка наконец-то получил разрешение уехать по выбору в несколько мест центральных регионов России, и отправился он в город Арзамас. Но уже 4 марта 1934 года вместе с епископом Серапионом за то, что они якобы «активно боролись за поднятие авторитета религии и сплачивание духовенства в Арзамасской епископии», был снова арестован и выслан в северный край. Да, можно сказать, что в Сыктывкаре он стал центром притяжения для всех верующих людей. Владыка был жизнерадостным, открытым, очень гостеприимным человеком, пользовался большим авторитетом как у духовенства, так и у мирян. Ссыльное и местное духовенство часто собиралось в доме, куда он был определён, на репетиции церковного хора. Естественно, на этих собраниях велись разговоры и на злободневные темы, но никакой контрреволюционной деятельности там не было и в помине. 2 марта 1937 года у владыки заканчивался срок ссылки, он готовился к отъезду, выбирал место будущего своего проживания, как вдруг 24 февраля по доносу его снова арестовали, уже в пятый раз. С ним было арестовано ещё 12 человек, которых обвиняли в контрреволюционной деятельности, объединив всех вместе в «контрреволюционную группу церковников фашистского толка». Это и была так называемая «Священная дружина», организатором и руководителем которой объявили владыку Германа. Ему предъявили обвинения как вполне реальные – «организовывал оказание материальной помощи участникам группы и ссыльному духовенству», так и совершенно фантастические: «среди населения вёл контрреволюционную агитацию и выступал в защиту врагов народа, троцкистов». Схожие обвинения были предъявлены и другим членам придуманной чекистами «Священной дружины», в которой было семь мирян, активных прихожан кочпонского храма. В том числе – высланный из Санкт-Петербурга инженер Александр Трофимов, высланный из Москвы инженер Рафаил Амосов, дворянин Александр Трофимов – фармацевт киевского военного госпиталя в чине коллежского советника (в Сыктывкаре он работал по своей специальности в аптекобазе), а также местный рабочий Павел Елькин.

– Анна Георгиевна, теперь можно точно сказать, что место их захоронения найдено?

– Всё показывает на это. А иных подтверждений мы не найдём, ведь мучеников хоронили тайно. Добрые люди, после казни выпросившие и выкупившие у охранников тела и одежду расстрелянных, никому не сообщали их имён, даже своим близким. Если бы всё раскрылось, то охранники попали бы под трибунал, да и сами эти люди могли дорого поплатиться. Единственное, что они смогли сделать, – предать тела земле с молитвой и затем сохранить могилы. За ними ухаживают и ныне, на них поставлены кресты. Один большой деревянный крест прикреплён к берёзе рядом с могилами. Только на этих крестах до сих пор нет имён.

Захоронения мучеников мне показала жительница Тентюково Юлия Васильевна Сорвачёва. Каждый раз, когда она посещает здесь своих родственников, приходит и к этим могилам, считая их святыми. И так поступают многие. Есть надежда, что со временем это место будет почитаться всеми жителями нашего края.

В Сыктывкаре каждый год традиционно проводится крестный ход в честь новомучеников Коми, в котором участвует всё больше молодёжи. Молодые люди хотят знать их жизненный путь, где они расстреляны и похоронены. Захоронения «Свяшенной дружины» могли бы стать местом общего поклонения всем новомученикам Коми.