ФАЛИНСКАЯ СУББОТА

В субботу позвонил Дима Алексеев, друг нашей газеты из Ухты:

– Я еду к отцу Виктору Пантину в Удиму, не хочешь ли присоединиться?

После некоторого замешательства соглашаюсь. В назначенное время подхожу к подворью Кылтовского монастыря, где меня уже ожидает машина. Возле неё стоят Дмитрий и человек с очень добрым лицом. В нём было что-то беззащитное, но вместе с тем чувствовался характер. Улыбнулся мне, словно мы давние знакомые.

– Владимир Викторович Фалин, – представил его Дима, – преподаватель Ухтинского университета, кандидат наук и мой друг. Помнишь, я тебе о нём рассказывал?

Я помнил. Владимиром Викторовичем он оставался для меня недолго, скоро став Володей, благо почти ровесники. Машину трясло на ухабах этой невозможной дороги, ведущей от Сыктывкара на Котлас, но главное – едем. Осень – не лучшее время для путешествий по России. Как раз на этом маршруте мне уже приходилось застревать. Но всё-таки едем.

– Володя, давай я возьму у тебя интервью, – прошу я. – Дима рассказывал, что ты родом из Казани. Как там?

Вопрос очень неопределённый, но ребята поняли. Дмитрий откликнулся первым:

– Помню, как одного нашего общего знакомого, в советские ещё времена, объявили фигурой нон-грата в Татарстане за то, что на кинолектории показал фильм «Андрей Рублёв». Нашли там антитатарские настроения. Так сразу и не поймёшь, в чём они заключались. Оказалось, Юрий Никулин, играющий монаха, произносит там в одном эпизоде: «Татарва».

Мы смеёмся. Спрашиваю:

– Володя, у вас там много кряшенов?

– Когда я ходил в собор Петра и Павла, там, в нижнем храме, службы шли на татарском, собиралась кряшенская община. На Пасху у них был отдельный крестный ход. Хор тоже пел по-татарски. Потом община куда-то исчезла. Всё происходило в начале 90-х.

– Наверное, свой храм появился.

– Возможно. Помню, уже после этого к нам зашла татарская семья крестить ребёнка, и священник им посоветовал купить в церковной лавке Евангелие на родном языке.

– А крещения татар, выходцев из мусульманских семей, случаются?

– Была у нас девушка такая – Динара, которая вышла замуж за Андрея и во крещении стала Дарьей...

Дмитрий дополняет:

– Они позже жили в Ухте по нашему приглашению – года три или четыре. Один из их детей стал моим крестником.

– Всего у них пятеро детей, – говорит Володя, – живут душа в душу. С одной стороны, у них вся родня – татары, с другой – русские, но детей, родившихся у Динары и Андрея, любят и те и другие. Четверо мальчиков и дочка младшая.

– Часто ли татары относятся к тому, что один из их родственников крестился, столь же спокойно?

– В глубинке, в татарском селе, отнесутся неоднозначно. Это есть. Городские, казанцы, – люди европеизированные. Они относятся к крещению спокойно.

Но однажды крестилась одна моя знакомая девушка-татарка – Василя, ставшая Василисой, и шуму было очень много. В местном приложении «Комсомольской правды» меня обвинили... непонятно в чём. Родственники Васили были почему-то уверены, что это я её обратил, хотя это не совсем так. Будучи моей ученицей, Василя задавала вопросы о вере, я отвечал, но о крещении речи не заходило. Я даже представить не мог, что она будет и дальше думать над этим, идти к этому и, наконец, решится.

Очень порадовался за неё, но скандал родственники устроили совершенно грандиозный. Помню, моя жена только родила, а ей звонят, треплют нервы, угрожают: «Мы на вас КГБ напустим». Среди родни Васили действительно много было высокопоставленных людей, дедушка – известный учёный. Не последняя, как говорили, семья в Казани. Но мусульманство здесь, наверное, ни при чём. Дело было, скорее, в том, что люди были неверующие, как и сотрудница «Комсомолки», которая меня «изобличила». В советское время она писала антирелигиозные статьи, да и после делала то же самое, только теперь уже под видом борьбы с «сектантством». К статье про нас с Василёй была приложена фотография каких-то мормонов, написано: «Девушка села на предрождественский пост», я был подан как человек, заманивший её в сети суеверия. Ещё говорилось, что родители волнуются, задавался вопрос, почему Василя не посоветовалась с ними. Решение девушка приняла самостоятельно, ей было восемнадцать лет. Меня к тому времени в Казани уже не было.

– Где ты преподавал?

– Я работал тогда учителем в разных школах: физико-математическом лицее при университете, колледже и других местах. Я никому ничего не навязывал, но и не скрывал, что верующий. Бывало, что кто-то из ребят начинал интересоваться верой, а потом и приходил к ней.

– А как ты сам пришёл к вере?

– Ещё в детстве меня привели в храм мои родители, за что я им очень благодарен. Мне было лет восемь, в церкви шла служба. Помню неканоническое изображение Бога Отца, идущего по облакам. Но всё-таки это была Встреча, я почувствовал, что Он есть и что Он – хороший.

Потом, под влиянием советской литературы, приобрёл комсомольское мировоззрение, но вопросов, сомнений становилось всё больше. В какой-то момент одна из моих старших друзей, пришедших к вере, начала что-то объяснять. Мне тогда было двадцать шесть. Семья распалась, потому что строилась на безбожной основе, было много душевной боли, но это заставило задуматься о Боге уже всерьёз.

Однажды я сидел в кресле у зубного врача, лечение протекало мучительно, и вдруг стало так спокойно на душе, появилось чувство, что Господь меня любит. Детское воспоминание продолжало жить во мне, и потом, став уже взрослым, я окончательно пришёл к мысли, что нужно креститься. Крестился, ничего не зная, кроме того, что Бог – Любовь, и лишь тогда начал выяснять, куда я, собственно, попал (смеётся), как мне жить теперь. Воцерковление шло долго, трудно, сильно мешали страсти, привычки.

Очень помогло знакомство на Ладоге с моим духовником, отцом Виктором Пантиным, и другими священниками. Ездил я туда четырнадцать лет. Когда уехал из Казани в Сосновый Бор, меня пригласили туда преподавать в школу «Диалог», наше знакомство с отцом Виктором продолжилось.

– Почему уехал из Казани? Это не было связано с давлением на тебя, из-за того что ты православный?

– Нет, хотя давление со стороны неверующих, наверное, было, но оно везде есть и в Ухте тоже. Только я стараюсь не давать повода для нападок. Начиная беседовать с молодёжью, нужно понимать, что среди них есть разные люди, не только православные. Поэтому нужно вести себя очень деликатно.

– Второй раз ты женился, уже будучи крещёным?

– Когда первый брак распался, была растерянность, обжёгся очень сильно. Но по характеру я семьянин, лет десять готовился к настоящему христианскому браку.Наконец однажды священник сказал: «Ищи жену!» И я начал учиться правильно искать жену (смеётся).

– Твоя будущая супруга была прихожанкой какого-то храма?

– Ещё до знакомства с ней я просил Господа помочь мне, кого искать. Когда спросил отца Виктора, он улыбнулся и сказал: «А ты студентку себе вырастишь». Но я догадался, что это не шутка, и здорово испугался. Какую ещё студентку?! С молодёжью люди моего поколения живут, как правило, в разных мирах. Дело тут даже не в возрасте. Страны СССР, в которой я родился и вырос, больше нет на карте. К моменту знакомства с будущей женой мне было 36 лет. Ей практически вдвое меньше. Она – Оля – тоже пришла к вере, исповедалась, причащалась, и мы, по сути, вместе воцерковлялись. Венчал нас отец Виктор в Ошевенске. Двое детей у нас. Один вот крестник у Дмитрия.

Дмитрий улыбается:

– Все семейные казанцы, которых я приглашал поработать к нам в Ухту, по одному ребёнку как минимум родили у нас. Я потом шутил: «Кому родить надо, приезжайте в Ухту».

Владимир продолжает:

– Женился я в Ухте, детей родил, диссертацию написал, на права сдал. Насыщенная жизнь. По образованию я физик, а преподаю на гуманитарном факультете. Оказалось, это моё призвание.

– А в Казани ты преподавал физику и математику?

– Да, но был ещё кружок, где мы искали смысл жизни, мировоззренческие собрания, можно сказать. Их называли «Фалинские субботы». Приходили студенты, беседовали о том, что их интересовало, я отвечал, ребята что-то рассказывали, спорили между собой, где-то они меня слушали, где-то – я их.

Дима, не отрываясь от дороги, ведь он же водитель, как-то так умеет улыбаться, что улыбку его видно, даже если закроешь глаза.

– У нас на Ладоге был курс такой, который мы называли Мировозрентика и Самосознантика.

– Владимир, – прошу я, – вернёмся к вашей женитьбе.

– Очень многое – и хорошего, и плохого – дети берут от родителей. Моей жене от них перешла любовь к детям, желание их иметь. У её родителей было четверо детей, и Оля тоже хочет, чтобы их было много. Но пока Господь не даёт больше. Может быть, по нашим силам.

– Теперь хотелось бы тебя спросить по такой теме: христианизация в условиях светского вуза.

– О, это большая тема. По закону деятельность религиозных организаций в учебных заведениях запрещена. Я помню оптимизм начала 90-х, когда вице-президент Академии педагогических наук Никандров очень воодушевлённо выступал на Рождественских чтениях, говорил примерно следующее: посмотрите, какая у нас хорошая Конституция, можно открыто свидетельствовать в учебных заведениях о вере.

Но оказалось, всё не так просто.

Дмитрий:

– Когда мы организовывали кафедру связей с общественностью, костяк её составляли верующие. В вашей газете появилась даже заметка «Доцент в рясе» – это об отце Викторе Пантине. Он поставил условие, что будет приходить с крестом и в рясе. Ректор сразу согласился. Ему всё это было интересно. Мы возили студентов в село Онежье на литургию, потом в избе вели беседы, а ля «Фалинские субботы», и что важно: ребята могли посмотреть кусочек не городской, а корневой, деревенской России, которая сохранилась. Выпускники до сих пор вспоминают. Ещё был у нас совместный курс с Владимиром Викторовичем «Устная визитная карточка». Студенты отвечали на вопрос, кто я есть и кем я буду. Ещё были мастерские с фильмами. Это была находка Владимира.

Владимир:

– Нечто подобное делал петербургский священник Георгий Митрофанов. В культуре, в кинематографе в данном случае, есть обычно два смысла – поверхностный и глубинный. Некоторые картины несут смыслы, враждебные нашей культуре, некоторые свидетельствуют о её христианских корнях. Образованный человек должен уметь это расшифровывать, понимать, для чего всё это говорится и показывается.

Вот фильм «А зори здесь тихие». Один из эпизодов, где старшина Васков говорит двум ещё живым девушкам: «На этой стороне немцам земли нет, за спиной – Родина». Когда в кадре Васков – за спиной небо, он по пояс в небе. Те идеи, которые он высказывает, соприкасаются с Вечностью. А на девушек камера смотрит сверху, они на фоне земли и реки. Спрашиваю студентов – почему? Кто-то отвечает, что они женщины, ближе к земле, больше живут своей личной жизнью, своей болью. Другие говорят, что жить девушкам осталось немного, скоро предстоит в эту земле лечь: «Всяк человек – земля есть и в землю отыдет». Разные ответы, но главное – люди задумываются.

Среди фильмов, которые мы обсуждали, особенно запомнилось несколько. «Мусорщик», например. Его по повести Ивана Охлобыстина снял Георгий Шенгелия. Живёт недалеко от Москвы человек, которого играет Алексей Гуськов, работает мусорщиком. На самом деле он киллер в отставке, довольно состоятелен, и убийцей тоже был непростым – с философией, очищал мир от дурных людей, но потом понял, что это неправильно – судить других, и решил изменить свою жизнь.

Героиня фильма, красавица, появляется в фильме на алом «Рено», всю дорогу что-то выбрасывает из машины, мусорит. На самом деле она тоже из провинции, но хочет показать себя столичной штучкой. Встречаются с мусорщиком, у них завязывается роман. Девушка спрашивает его, зачем ему такая жизнь. «Нужно очищать этот мир, – объясняет он, – а начинать – с себя». Для девушки это шанс встретиться со смыслом жизни. Мусорщик приглашает её в команду, чтобы вдвоём спасаться. Но для неё важнее оказывается другое – мечта уехать туда, где «люди живут»: в Италию или ещё куда-нибудь, где нет мусорщиков, которые корчат из себя английских лордов, как она выражается. Она уезжает, пролетев мимо единственного шанса изменить свою жизнь, спастись, и увозит чужие – бандитские – деньги. В конце фильма появляется газетное сообщение, что неизвестная девушка найдена убитой. Бандиты её нашли.

Дмитрий:

– Для студентов фильм-экшн, с такими аналогиями... Многие ведь хотят пожить, «как люди».

Владимир:

– Мечтают о дальних странах, красивой жизни…

Рука, которой я держу на весу диктофон, устала. Решил: ещё встретимся, созвонимся… Ухта рядом, у меня там есть дела, да и к отцу Виктору можно снова съездить вместе.

От отца Виктора я и узнал, что этому не суждено сбыться.

– Ты знаешь, – сказал он потерянно во время телефонного разговора, – Володя Фалин умер. Инсульт. Я читал надгробное слово.

Владимир ГРИГОРЯН