ДЕТДОМ № 13

…Они зашли в редакционный кабинет газеты «Вера» в Доме печати – немного смущённая молодая мама и любопытно озирающийся сын. Представились: «Татьяна Серебреникова. Даниил…» Сели на диван в ожидании расспросов. Спокойные, вовсе не «накрученные» – какими виделись они мне после событий, произошедших с ними в последние месяцы.

Ровно год назад Татьяну лишили двух её сыновей. Ситуация развивалась так. Татьяна вместе с родителями и сыновьями 9 и 11 лет проживает в посёлке лесозаготовителей Чим Удорского района Республики Коми. Приехала она сюда 13 лет назад вместе с родителями. Посёлок этот до сих пор называют «молдавским» (когда-то он был построен этой братской республикой для лесозаготовок), но уже давно в нём живут люди многих национальностей. С тех пор как разрушилась лесная отрасль, многим жителям Чима не осталось ничего, кроме как отправиться зарабатывать на Крайний Север вахтовым способом. Вот и Татьяна устроилась помощником кухонного работника на строительство газопровода. Два месяца нужно было работать на вахте, зато потом столько же можно было отдыхать.

Я спросил Татьяну, каково это женщине – в таких условиях? «Первое время было очень тяжело, – рассказала она. – Работать приходилось по двадцать часов без всяких выходных. Сначала я вообще не могла спать: отработаешь, потом помыться надо, переодеться. А в три часа встаёшь, потому что всё равно уснуть невозможно – руки-ноги тянет. Всё-таки весь день двигаешься там, таскаешь огромные кастрюли-“сороковки“. Но мужчинам ещё труднее: приходится работать и по полгода, по году...»

Как-то, когда Татьяна работала на вахте, в доме сложилась трудная ситуация. Дед запил и, как он сам признался позднее, «психанул», бабушке пришлось временно отдать детишек в детский реабилитационный центр «Радлун» в посёлке Усогорск (в том же районе) до приезда матери. Дело это обыкновенное: в подобные учреждения самые обычные семьи помещают детей на время болезни или дальних поездок, если возможности оставить их у родственников нет.

После помещения детей в реабилитационный центр ими заинтересовались районные органы опеки и попечительства. В итоге был подан иск в суд против Татьяны – дескать, бросила детей. На суде в декабре прошлого года государственные опекуны предложили молодой маме: мол, соглашайся на время отъезда сдать детей в детдом № 13 в том же посёлке Чим, будешь приезжать с вахты и беспрепятственно брать ребят. Вот только, чтоб это осуществить, объяснили ей, нужно согласиться на ограничение в родительских правах, но это же просто формальность! Уловка удалась. Татьяна, не представляя юридических последствий такого шага, согласилась… Вернувшись с вахты, она обнаружила, что никто не собирается возвращать ей детей – даже видеть их теперь она могла только украдкой, скрытно от администрации детдома. Чтобы иметь возможность встречаться с детьми, Татьяне пришлось устроиться маляром в детский дом. Тут надо сказать, что всё это время она исправно платила присуждённые ей алименты на содержание детей. Но вскоре районные органы опеки, что выглядело уже вообще дико и странно, подали иск на лишение Татьяны родительских прав.

Чтобы прекратить весь этот ужас, Татьяне посоветовали подать встречный иск об отмене ограничения родительских прав. Четыре судебных заседания. Татьяна вынуждена уволиться с хорошо оплачиваемой вахтовой работы (видимо, чиновников-опекунов с солидной зарплатой не волнует, на что женщина будет растить своих мальчиков); дети на суде заявляют, что хотят жить с мамой; выясняются некрасивые истории с условиями пребывания детей в детдоме… И всё же суд выносит решение оставить в силе ограничение Татьяны в родительских правах. «Отпраздновав» победу, детдом начинает куражиться над матерью: администрация шлёт письмо, что не против общения матери с детьми, но, поскольку их поведение ухудшилось, а у старшего сына появился энурез, это общение может быть ограничено или вовсе прекращено. Далее работники детдома предупреждают её, что могут отправить младшего сына в психиатрическую больницу на лечение, так как у него заикание…

Мальчики содержались в детдоме, и было очевидно: его администрация очень заинтересована в том, чтобы они не вернулись в семью. Ещё в судебном процессе администрация распространяла сплетни о личной жизни Татьяны. Являлись и на квартиру к матери, выждав момент, пока её не будет дома, – вероятно, чтобы осмотреть помещение и найти что-нибудь вроде «невыносимых условий проживания».

Вся эта ситуация была описана в сентябрьском номере «Веры» в статье Александра Ванеева и Юрия Бодрихина «Это коснулось и нас». «Направленность действий детского дома, органов опеки и попечительства – на разрушение семьи, а не на помощь ей. И начинают они с самых незащищённых слоёв населения. Это явные признаки губительного для нас и наших детей ювенального подхода», – сделали вывод авторы.

Вот такая предыстория. А вот что было дальше.

Спустя несколько дней после выхода статьи в редакции газеты «Вера» раздался звонок. Руководство Чимского детдома выразило своё неудовольствие публикацией, в свою очередь мы попросили высказать претензии письменно. Вскоре по факсу к нам пришло «Открытое письмо жителей посёлка Чим».

Откровенно говоря, мне жаль жителей маленького посёлка, наверное, многим сейчас стыдно за то, что они поставили свои автографы под этой писаниной. Но уж коль письмо открытое, попробуем разобраться.

Поскольку письмо предполагалось снабдить подписями жителей Чима, послание начиналось с мобилизационной риторики – дескать, всех жителей посёлка обидели: «журналисты облили грязью не только органы опеки и попечительства, сотрудников детского дома, но и всех жителей посёлка». «“Безнадёга и упадок” – это не про нас», – сказано в письме. И тут же: «Да, мужчины из нашего посёлка работают вахтовым методом…» Спрашивается, от хорошей ли жизни едут они в Заполярье на заработки? В качестве же очевидного показателя всеобщего процветания приводятся деятельность массовиков-затейников в местном клубе и регулярные футбольные матчи.

Градус неприязни для такого письма просто зашкаливает – нечто подобное и появиться-то могло только в маленьком селении, где жители разделяются на враждующие лагеря и их уже не примирить. «Возможно, в поисках личного счастья и финансового благополучия Татьяна потеряла счёт времени и забыла, что детям нужна мать, – с пафосом и неприкрытой злобой восклицает автор письма, в котором безошибочно можно угадать женщину, да притом с «педагогическим» стажем. – Сейчас легко обвинять собственных родителей, органы опеки, судью, детский дом – всех, кроме себя. Детей не забирают из семьи просто так, без причины… Серебреникова Татьяна Михайловна ограничена в родительских правах, так как не занимается воспитанием детей, всё устраивает свою личную жизнь… Мать и отчим не просыхают, пьют уже не один десяток лет…»

Такой вот «наезд» – ишь ты, посмела личную жизнь устраивать! Целиком цитировать «наезд» на семью Татьяны просто невозможно из этических соображений. Что тут скажешь... Что отец – инвалид второй группы, настолько серьёзно болен, что даже курить бросил, а уж многолетней пьянки просто не пережил бы… Или что та самая мать, которая «не просыхает», 11 лет проработала в детском доме, да ещё на двух ставках, – как же это она там удержалась? Но вряд ли руководство детдома готово услышать эти доводы.

Отдельно обращу внимание на финансовый вопрос, потому что в дальнейшем нам ещё к этому придётся вернуться. Ему посвящено в письме аж два обширных абзаца. В статье наших авторов было мельком упомянуто, что «представители администрации детского дома далеко не бедствуют – у них есть дорогие по местным меркам машины и другие вещи, что заметно выделяет их на фоне общего уровня жизни в Чиме». «Почему сотрудники детского дома должны “бедствовать”? – заявляют уязвлённые авторы письма, словно кто-то требует от них скромности. – Многие сотрудники имеют по 20-30 лет педагогического стажа плюс высшее образование, чего не скажешь о нашей героине. А представители администрации имеют 40 лет непрерывной работы плюс немаленькую пенсию от государства. Не прыгают с одной работы на другую…»

Далее – подписи.

– Там есть подпись моего родного брата, – рассказывает Татьяна. – А ведь он два месяца был на вахте...

– Выходит, за него кто-то расписался?

– Получатся, да. Вообще как инициаторы обращения понуждали людей подписываться? Говорили, что посёлок закрывают, а чтобы этого не произошло, ставьте подписи. Даже глава сказал, что я, мол, не хочу остаться без работы, поэтому подписал. Дело в том, что хотя в Чиме зарегистрировано много жителей, но проживают чуть более трёх сотен. Работы, можно сказать, нет. Вот многие и держатся за детский дом.

Если заработок стабильный и достойный, то, казалось бы, люди должны больше выкладываться на работе. С некоторыми это действительно так. Но многих педагогов старой школы уже не переделаешь… И главное-то в другом. Постоянное пополнение детьми-сиротами детского дома становится залогом благополучия множества людей. Значит, нужно, чтоб воспроизводили себя и так называемые неблагополучные семьи, у которых детей можно отнять. Какой интерес помогать семье в трудном положении, если с ней только одни хлопоты и расходы, а взять с неё нечего? Зато вокруг ребёнка, попавшего в детдом, сразу выстраивается семеро нянек, каждая из которых исправно получает зарплату, – и отстаивать такое положение дел они будут до последнего.

– Детский дом в посёлке Чим – это основное «предприятие», вокруг которого держится жизнь, – рассказывает Юрий Бодрихин. – В результате возникла такая машина по освоению ресурса, под названием «детство». Воспитанники детского дома посещают поселковый детский сад и местную школу. Большинство жителей посёлка работают в детском доме, обслуживают его или являются родственниками его сотрудников. В результате администрация детдома обладает практически ничем не ограниченным влиянием в посёлке. Любые критические замечания в её адрес жёстко пресекаются. В общем, сформировалось что-то, очень напоминающее гетто.

Можно сказать, что Татьяне повезло: ей удалось выйти на Александра и Юрия. В Коми республике они возглавляют отделение недавно возникшего движения против ювенализации – Родительского Всероссийского Сопротивления. Решив помочь молодой маме делом, они подключили юристов и сами поучаствовали в суде в качестве представителей Татьяны. В районной инстанции дело было проиграно – не удалось оперативно собрать все необходимые документы с места работы Серебрениковой. Подали апелляцию в Верховный суд. Начали готовиться к нему.

– В это время мы вынуждены были обратиться в газету, чтобы придать всё, что происходило в посёлке, широкой огласке, – рассказывает Александр Ванеев. – Наша статья вызвала большой резонанс, неравнодушные люди прислали письма со словами поддержки. Отреагировали также и члены Общественной палаты Республики Коми. С тревогой мы ожидали заседания Верховного суда...

31 октября, Верховный суд Республики Коми в Сыктывкаре.

– Всё происходило быстро – там просто конвейер какой-то, – вспоминает Александр. – Коллегия состояла из трёх судей-женщин, и прокурором тоже была женщина. Мы ещё не успели пройти в зал, а судья уже объявляла наше дело. Когда судья в центре зачитывала нашу жалобу, у судьи слева было интересное выражение лица: с удивлением слушала она излагаемые там факты.

Стали задавать вопросы Татьяне. Какие административные нарушения были? Она начала сбивчиво объяснять про какой-то сломанный телефон, но судья уточнила: были ли нарушения, связанные с детьми? По-видимому, имелось в виду жестокое обращение с детьми, пьянки. Ничего этого, конечно, не было и в помине. Спросили у Татьяны, почему она не подала иск сразу же. Та ответила, что именно опека попросила её согласиться на ограничение прав как на наилучшее решение. Потом встал я и добавил, что Татьяна не знала всех юридических тонкостей, а органы опеки вообще с ней не хотели разговаривать. Спрашивали у Татьяны и про место работы на вахте, про зарплату. Так удалось объяснить суду, что на вахте нет связи и там просто так не уйдёшь, штрафуют за «самоволку».

Спросили, интересуется ли Татьяна детьми. Татьяна рассказала про их учёбу и жизнь в детдоме. Судьи сочувственно вздохнули и обратились к прокурору: нужно ли ей время для своего заключения. Та сказала, что хочет взглянуть на акты. После перерыва прокурор согласилась: ограничение в правах нужно отменить. Вынеся решение об отмене ограничения родительских прав, судьи предупредили, что органы опеки так просто от семьи Серебрениковой не отстанут – ведь она по-прежнему у них «на учёте». Это означало, что нам ещё предстояло побороться за Татьяну и её детей. Но главное было сделано – дети вернутся домой после почти года испытаний, выпавших на их долю...

Александр резюмирует:

– Семьям, попавшим в такую ситуацию, ни в коем случае не нужно опускать руки в своих усилиях вернуть детей. Не поддавайтесь на уговоры (а иногда жёсткое давление) оставить их на усмотрение органов опеки! Ищите поддержку у близких людей, обращайтесь в общественные организации, подобные нашей, в средства массовой информации – отстаивайте своё право на воспитание детей, на семейную жизнь как самую главную ценность.

И вот мы встретились в редакции: Татьяна с сыном-пятиклассником Данилкой на диванчике, напротив – Александр и Юрий с фотокамерой. Разговариваем о том, что было после суда.

Александр: Как у вас, Татьяна, складываются отношения с органами госопеки после суда?

Татьяна: На суде их не было. Сейчас, если встречаемся, улыбаются всегда. Собираются снять с учёта. Звонили соцработнику у нас в посёлке, сказали, чтобы подготовили все документы.

Александр: А взаимоотношения с детским домом?

Татьяна: Никак. Я уже свободно ходила туда, этому никто не препятствовал. Просто никто не присутствовал при моих встречах с детьми. Директор детдома Мария Георгиевна Спик написала жалобу на меня, обвиняя в клевете...

Александр: Расскажите подробней о детском доме, ведь вы и сами там одно время работали. Можно ли считать его благополучным?

Татьяна: Да, я работала в этом детском доме четыре раза. Можно ли считать это детдом качественным? Думаю, что нет. Знаете, в основном там «рулит» замдиректора Е. М. Зверева, лишь с её подачи действует директор. Есть там воспитатель Бекарук, тот, что избил моего сына. Всю жизнь он валил лес, а сейчас неожиданно стал воспитателем. Дело не только в том, что у него нет педагогического образования – сейчас он срочно оканчивает какие-то курсы. Система детдомовского воспитания такова, что мужчин там в основном держат, чтобы «поддерживать порядок». То есть если, например, мальчишка уже взрослый, воспитателей-женщин не воспринимает – его надо как-то строжить… Сесть и поговорить с ребёнком, вникнуть в его проблемы – на это нет ни сил, ни желания, им же надо всё быстро... А тут мужчина вышел, прижал как следует, так сказать, «по-мужски», и всё – воспитанник успокоился. И дети молчат. Ко мне в школу прибегали, жаловались. А вот чужие станут расспрашивать о порядках в детдоме – им не скажут даже те, кто из детдома вышел. Я понимаю этих детей: у них там остаются часто младшие братики и сестрёнки, друзья, за которых они переживают. Ведь, кроме них, у выпускников часто в целом мире никого нет.

Александр: Какие ваши планы на будущее?

Татьяна: В Чиме мы уже не останемся. По посёлку ходит слух, что якобы теперь детский дом расформируют из-за меня и моих детей, что переведут детей в город – а ведь у них в районе какие-никакие, пусть и отказные, но родители... Хоть это и слухи, но большинство населения посёлка связано с детдомом – представляете отношение ко мне? Поэтому вернусь на прежнее место работы, в Воркуту. Сниму квартиру, там вполне реальные цены – трёхкомнатную можно за шесть-семь тысяч, а впоследствии, может, и куплю. Но уже график другой будет – не по двадцать часов в сутки, а по шесть, но постоянно и с отпуском. До конца учебного года мы будем жить в Чиме. Дети доучатся, и мы уедем. Пока же я устроилась уборщицей в школу, зарплата – 5800. Для двоих детей мало...

Александр (обращается к мальчику):

– Даниил, что ты можешь рассказать о своём пребывании в детском доме?

Даниил: Надо подумать.

Татьяна: Тебе хорошо там было?

Даниил: Да.

Татьяна (смеётся):

– Он ничего не скажет про детский дом – это бесполезно. Ещё помнит, что если пикнешь, то потом надавят так… Он будет молчать, хотя он сейчас уже дома. Мама с тобой (Данилке). Пусть попробует кто-нибудь тебя обидеть!

Александр (всё-таки не сдаётся):

– Тебе домой хотелось вернуться из детского дома?

Даниил: Да!

Александр: А что стало с успеваемостью в школе, когда ты поступил в детский дом?

Даниил: Ухудшилась.

Пытаюсь разрядить напряжение и расспрашиваю зажатого Данилку о сверстниках. Немного оживившись, он рассказывает о той группе ребят, с которыми дружил в детдоме. С некоторыми продолжает дружить и сейчас. Например, с Сашей Трофимовым.

– Когда начали обижать детей после выхода в эфир, Саша их защищал, – уточняет Татьяна. – Нет, не кулаками – он постарше, и такой рассудительный, спокойный. Если скажет, то всё – против него никто не попрёт. Не прошло и получаса после того, как я своих детей домой привела, а детдом у нас фактически по соседству, он прибежал к нам. После этого ему запретили к нам ходить. И не только ему...

Тут надо пояснить, что после публикации в газете в Чим приехала съёмочная группа «Пятого канала» и подготовила сюжет об этом конфликте. Сюжет вышел на федеральном канале в передаче «Защита Метлиной», и с этого времени у тех, кто выступил со своим мнением, наступили непростые времена. Буквально на несколько секунд в кадре показалась Людмила Крамаренко, воспитатель поселкового детсада, который посещают воспитанники детдома № 13. Она показала фотографию пришедшей из детдома маленькой девочки – с синяками и ссадинами на лице. Вместо того чтобы разбираться, почему девочка была в таком состоянии, директор детдома на собрании стала выяснять у воспитателя, какое та имела право фотографировать её. На двери квартиры, где живёт девушка, теперь пишут угрозы, а заместитель директора детского дома Елена Зверева, как сообщает агентство «БНКоми», теперь, «встречая Крамаренко на улице, кричит на неё матом и грозится использовать свои связи».

Так что ситуация, сложившаяся вокруг Татьяны, будет воспроизводиться и далее – невозможная обстановка будет создана для всех, кто пошёл против сложившейся системы.

– Что бы вы могли сказать другим матерям, оказавшимся в вашей ситуации? – поинтересовался в заключение Юрий.

Татьяна не сразу находится, что ответить:

– Я только одно могу сказать: пусть они борются. Нужно землю грызть зубами, в барабаны бить, но что-то делать. Потому что когда что-то делаешь, а не бездействуешь – ты уже человек… Вот я, например, ничего не знала. Это вы мне помогли. А с человеком, который ничего не знает, что хочешь делай. Подсказали в опеке, что лучшим вариантом будет ограничить меня в правах, – я взяла и ляпнула это на суде. Вы даже не представляете, каково это, когда знаешь, что ребёнок где-то там и что ему плохо, гораздо хуже, чем дома…

– А ещё детей родить у вас нет желания? – неожиданно для самого себя спрашиваю я у Татьяны.

– Нет. Я у младшего Славика спрашивала, он сказал, что нас и так много.

…Так вот. У меня на первом суде была адвокатом женщина. Её объявили даже, но она куда-то пропала, на суд не явилась. Если бы она помогла мне, то я бы такого, конечно, не сделала. Но я не знала, что у меня есть право на адвоката в суде. Мне всё казалось, что органы соцзащиты лучше знают. Они же вроде для того и созданы, чтоб защищать, а не уничтожать. Но оказалось, их не заботят мои проблемы... Обязательно надо знать свои права! Сейчас только попробуйте забрать у меня детей! Я как на баррикадах буду сражаться. На эту тему я теперь много прочитала в Интернете и в книгах… Может, оно и к лучшему, что это всё так обернулось. Мы столкнулись с неприятностями, и я познакомилась с хорошими людьми.

После встречи в редакции я взялся отвезти Татьяну с Данилой до вокзала. По дороге мама купила сыну компьютерную мышку и с улыбкой рассказала, как перед этим заходила с ним в магазин игрушек, где продавцы удивлялись: мальчик совсем не капризничает и на вопрос, чего он хочет, отвечает, что ему ничего не надо. «Какой хороший мальчик!»

– Я у тебя хоро-о-ший! – смущаясь, поддразнивает Данилка.

Рассказала Татьяна и о своей родине, Вятской глубинке (130 км от областного центра), – посёлке Нагорск с населением в 4 тыс. человек. Как раз оттуда она, зарегистрировавшись по месту жительства, возвращалась с сыном в Чим и по дороге зашла к нам в редакцию.

– Не хочется вернуться на родину? – спросил я.

– Там тоже работы нет, да и уехали мы оттуда уже давно… Хотя там красиво. Когда мы жили в Нагорске, у нас две коровы было, свиньи, овцы, огороды. С восьми лет я косить ходила, овец стригла, свиней кормила. Кормила и коров, вот только не доила – да корова меня и не подпускала, только маму; как-то раз даже ведро разбила… Там я обращалась в органы опеки и заметила, что они отличаются от наших, как небо и земля. Совершенно другое отношение к тебе.

– Там люди другие?

– Нет, люди те же. Именно органы опеки другие. Там они стараются подсказать, помочь семье в трудной ситуации, а у нас, наоборот, – утопить…

Высадив Серебрениковых на привокзальной площади, я смотрел, как о чём-то весело разговаривают мать и сын, направляясь перекусить в пиццерию. «Ну кому, – думал я, – мешают счастливые люди? Отчего те, кому вручена власть влиять на судьбы людей, бывают так немилосердны? Может, дело в том, что выстраиваемая властью и законами система “ломает” человека, заставляет совершать противные совести поступки?..» «Люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было… ну, легкомысленны… ну что ж… в общем, напоминают прежних», – отчего-то, может быть, не к месту вспоминались слова Воланда из «Мастера и Маргариты».

И себя, даже не как журналиста, а хотя бы как члена республиканской Общественной палаты, я мысленно спрашиваю: уж сколько раз мы, на заседаниях и выезжая в детские дома, пытались разрешить проблемы – и что? Снова и снова мертвящий чиновничий каток прокатывается по людям, плющит судьбы. Я всегда полагал: всё зависит от человека. Теперь убеждаюсь – не только. Слаб человек, и, сочтя себя всего лишь винтиком большой машины, он способен на невероятные гнусности.

Оттого-то так важно, чтоб человек в первую очередь жил по внутреннему закону совести: не причинять другим того, чего не желаешь себе. Тогда законы юридические не смогут подтолкнуть человека ко злу, но будут помогать в добрых делах. Ещё и ради этого нам стоит бороться со злом «ювенальщины».