НА ГОСПОДА УПОВАЯ...

С вятским краеведом Риммой Яковлевной Лаптевой читатели нашей газеты хорошо знакомы по публикациям из её книг «Вятка на ладони» (2007 г.) и «Письма вятского обывателя» (2009 г.). Недавно в издательстве ООО «О-Краткое» вышла в свет третья книга этого автора «Вятка. Семейный портрет». В ней рассказывается о вятских жителях конца XIX – первой половины XX века. Тематически она разделена на пять разделов: «Из городских сословий», «Служители Церкви», «Душой деревенские», «Мастеровые люди», «Жители окраин».

«На этом фото 1938 года - Софья Александровна Эмберг. В 2007 году ей исполнилось 90 лет. С радостью она показала мне подарок митрополита Вятского и Слободского Хрисанфа – книгу «Архипастырь земли Вятской» с надписью: «Почётной прихожанке Успенского собора». Потом я слушала её рассказы о жизни большой православной семьи Шишкиных».

В предисловии завкафедрой отечественной истории ВГГУ историк Михаил Судовиков пишет: «...Наверное, символично, что новая книга Риммы Яковлевны выходит в Год российской истории. Вятские люди во все времена боготворили своё Отечество, наполняли его святым духом православия, показывали примеры бескорыстного служения своей малой Родине. И эту историю нужно изучать так, как это делает Р. Я. Лаптева – с любовью, честно и профессионально».

Несколько лестных отзывов о книге оставила и директор Кировской областной научной библиотеки имени А. И. Герцена Надежда Гурьянова: «Журналист и режиссёр телевидения Р. Я. Лаптева подарила нам новую книгу «Вятка. Семейный портрет.» Я с волнением раскрыла её и оказалась в кругу близких людей, кто прожил много лет в одном городе и любит его просто за то, что здесь его дом, его родина. Это уютный мир старой Вятки, где много сельских, городских жителей, сохранивших родительский семейный уклад. Читаешь книгу, и возникает такое ощущение, что это всё твои родные, настолько они добры, открыты, и ты проникаешься доверием к ним и к автору».

О Р. Я. Лаптевой мы подробно рассказывали в статье На всё воля Божья (№ 666, 2012 г.). Предлагаем вашему вниманию главы из её новой книги.

Мои родители, вообще-то, вятские. И мама, и папа. Мамин отец Пётр Алексеевич Сапожников родом из деревни Сапожнята, что за Бобино. Не знаю, когда он пришёл в Вятку, но в начале прошлого века был у него большой извоз, держал сорок конных повозок, сорок ямщиков. Все необходимые постройки раскинулись почти на окраине, на запад от К. Либкнехта (Спенчинской), между Дрелевского и Герцена. А хозяйский дом каменный с террасой и садом во дворе был выстроен на восточной стороне Карла Либкнехта (второй от угла). «А пойдём­-ка посмотрим на мой дом», – приглашала иногда мама. Он и сейчас стоит. Пётр Алексеевич по характеру был вспыльчивый, горячий, но дело своё хорошо поставил, денежки на ветер не бросал. А потому и разбогател. Да вот беда – умер скоропостижно в 39 лет. Всем стал распоряжаться муж старшей дочери. Он постарался младшую сестру поскорее сбыть с рук.

В 1909 году Анну Петровну Сапожникову семнадцатилетней выдали замуж за Александра Васильевича Шишкина, на двенадцать лет её старше. А Шишкины (дед Василий Осипович, бабушка Александра Александровна, их сын и дочь) занимались портняжным ремеслом, шили шапки и фуражки. Раньше ателье ведь не было. Сдавали товар богатому торговцу для реализации. Иногда на ярмарки ездили. Потом на мамины денежки свой магазин завели на улице Николаевской (ныне Ленина). Да как-то дело не пошло. Торговать – уметь надо. И мамино приданое быстрёхонько разошлось. Кто-то из родственников сманил родителей в Омск, я – пятый ребёнок в семье – там и родилась.

Маме шёл 25-й год. «Мне было стыдно, что у меня столько ребят, – вспоминала она. – На прогулку я всегда прихватывала нянечку, чтобы подумали: это дети от двух мамаш». В Омске жили на съёмной квартире. Папа устроился продавцом в большой магазин. Бабушка Александра Александровна всё писала сыну, чтобы приехал повидаться. Он не смел ослушаться властной родительницы и отправился в Вятку.

Что без него вынесла мама – не высказать. Ведь революция до Омска докатилась, а потом и Гражданская вой­на началась. Страшные бои шли, ежедневные обстрелы. Надо прятаться, а как она оставит квартиру? Я-то в люльке качалась, а мальчики были все напуганные, особенно боялись по ночам. Врывались без спроса какие-­то люди. Сегодня власть придёт белая: «Ну-­ка, молодушка, где у тебя муж – наверное, у красных?» Посмотрят, сколько ребёнков, уйдут. Завтра придут с красными повязками, и начинаются те же разговоры и угрозы. Конечно, родственники Шишкиных маму опекали, помогали с продуктами, устроили мои крестины. Крёстными были дети папиной сестры.

Долго и трудно добирался папа обратно до Омска. Но не успел вернуться, как бабушка Шишкина опять пишет: «Санечка, чего ты там живёшь на чужой­то квартире. У нас здесь два дома. Мы уже старые, приезжай». Опять сманили.

Я хорошо помню, как ехали в товарных вагонах в 1921 году, как бегали на каждой станции за кипятком, как потеряли любимого кота. Приехали – здесь болезни, нехватка продуктов. Вся семья скорёхонько заболела тифом. Ужас чего было! Бабушка кормила нас овсяным киселём раз в день, остальное мы на огороде добывали. Что поспевало, то и ели. Однажды сидим за чаем, вдруг слышим сиплое мяуканье. Нашёл нас сибирский Васька через полгода. Грязный, с подрубленным хвостом, явился в семью, к которой привык.

После меня родилось ещё трое детей: Лена, Юра, Женя. Значит, я – нянька. Гулять с подружками отпускали только с малышом на руках. Одежду новую купить не на что: двум девочкам мама перешивала своё приданое, мальчикам покупали дешёвый материал, к примеру парусину. Мама и хотела бы пойти работать, но отец возражал: «Нет, сиди дома. Парней-то распустим… Ведь шестеро их». Сам он всю жизнь трудился продавцом, им дорожили: умел обходиться с покупателем. А мама нам внушала: «Будьте только честными. Если человек бедный, но честный, его все уважают».

Мы, вечно голодные, весь день папу с работы ждали, бегали встречать. На другом конце квартала заметим, маме кричим: «Папа идёт, хлеба несёт!» Тогда ставим ведёрный самовар, садимся пить чай. Папа работал на железной дороге, иногда в магазине, иногда в ларьке на станции торговал. Порой выручку сдать не успеет, домой несёт. Шпана налетит: «Ой, Александр Васильевич, его не трогать!» Знали человека, который их выручал, при необходимости давал деньги в долг. И ведь в срок приносили, честь-то знали.

В соседнем доме на улице Володарского жили Ксения Спиридоновна Башмакова, её племянница Санечка и постоялец, а потом и законный муж Оскар Фердинандович Кивник – поляк. Мама посылала к ним за ягодами. Я с радостью несусь. Если хозяйка дома, то угостит чем-нибудь, а если Сашенька, то ягодки лишней не положит. Оскар Фердинандович такой хороший был. У нас семья большая, а он всем обувь чинил и деньги никогда не брал. Даже наоборот. Найдёт какую-нибудь бросовую обувку, сделает как новенькую и несёт нам в подарок. Всех моих братьев обучил своему ремеслу.

Никакого труда мы не чурались, лишь бы родителям помочь. Ходили с братом полоскать бельё на улицу Красноармейскую, к Ивану Спиридоновичу Ракову – брату Ксении. У них во дворе устроена бельемойка с колодой. Надо было кинуть за услугу копейку, нянька выйдет, соберёт. Раз Шишкины честные, нам доверяли домовничать, нянчиться с малышами. Братья ходили в семьи, где сыновья, я – к девочкам. Поиграем с ними, порисуем – что-нибудь заплатят. Я на эти денежки тетрадку куплю или карандашики. Наших ребят постоянно приглашал доктор Трейтер, чтобы крышу огребли, погреб снегом набили, дорожку возле калитки расчистили. Заработать парням очень хотелось. Вася сколотил ящик, стал чистить обувь прохожим. Борис пошёл пономарить в Троицкий собор. Лёню приучали шить на большой машине фуражки, а он походил в кружок на станцию юных техников и увлёкся фотоделом.

Я девчонка была любопытная. Ушки на макушке. В начальной школе учиться так интересно. Учительница Анна Ипатьевна нам город показывала, очень хотела, чтобы мы его знали и любили. Сначала мы пошли в деревню Богословскую на гору Колотиха. Это была самая высокая северная точка. С неё город показался далёким и маленьким. А через полгода нас повели к хлыновской церкви, забирались на колокольню. Город открылся как на ладони. Большой и очень красивый. Писали о нём сочинение. Было это примерно в 1925–1927 годах.

Да и рядом, на ближних улицах, любознательному ребёнку можно увидеть немало интересного. Например, у Вшивцевых – своя колбасная. Как там всё коптится, варится? У Коробовых масло льняное делали. Во дворе у них пресс-выжималка на лошадиной тяге. Мама посылала меня к ним с бутылочкой. Нальют масло ароматное, свежайшее, ещё пузырится. Скорей бы принести к столу! А задержаться, посмотреть тоже хочется. Недалеко от нас дом Шиляевых. А во дворе частная литейка – отдельное строение. У Колобовых была сушечная, конь на приводе ходил, месил тесто в тестомешалке. Запах свежего хлеба уводил в следующий квартал. Там у Захаровых своя пекарня была. А Рудобельские жили возле оврага Засора, владели оранжереей и теплицей. Продавали высадки.

К вечеру по заведённому порядку все дети собирались дома. Поедим что Бог послал, рассказываем, у кого как день прошёл. Если кто-то совершил проступок, лучше повиниться. Свои всё поймут, посоветуют. Если надо, постыдят. Попробуй после этого не исправиться. Малограмотная была наша мама, только три класса кончила, но такая по жизни мудрая.

Я во многих храмах вятских бывала, потому что мама брала на службу всех младших детей, чтобы старшие могли спокойно готовить уроки. Электричества часто не было, а керосиновая лампа одна на всех. Самая близкая от нас церковь, всего полтора квартала, кладбищенская Ахтырская. Какие иконы, росписи были там, я уж не помню. А вот мрамор ослепительной белизны перед Царскими вратами в глазах стоит. Ещё диакон на амвоне возглашал.

На вечернюю службу мы ходили с мамой во Владимирскую церковь. Помазание совершал прот. Вениамин Тихоницкий. В этой церкви венчалась моя тётя Клавдия Васильевна Шишкина. Много не могу припомнить, знаю только, что алтарь выходил на улицу Карла Маркса (Владимирскую), а вход (паперть) был с западной стороны. Тут дорога шла, а дальше – взгорок, несколько домов стояло.

Бабушка и дедушка Шишкины помогали в Александро-Невском соборе. В казне стояли бесплатно. Эта церковь – наша приходская. И батюшки, и диаконы все знакомые, деточки у них такие хорошие были. Бабушка дружила с Жилиными. Когда отцу Николаю нужно было уехать с семьей, она бралась домовничать. Я – за ней, потому что в квартире на улице Воровского пианино стояло. Иногда разрешала открыть. А я что – музыки не знаю, только побрякаю. Второй батюшка, отец Павел Шевнин, был уже старенький, жил на улице Красноармейской, с ним мало общались.

Вот в праздник мама весь свой выводок в церковь ведёт, как утица, плывёт. Папа – сзади. В Александро-Невском соборе лестницы такие высокие. Ступаешь – каждый шажок слышно. Проведёт нас папа сразу на клирос, чтобы не болтались по храму, никому не мешали. Кто-нибудь посадит меня на кафедру. Кругом убранство великолепное, хор дивно звучит, голуби в высоте летают. На престольный праздник, бывало, к нам приезжал владыка. Служба тогда была особо торжественной. Почему­то мне запомнился епископ Виктор (Островидов), чёрненький, не сказать чтобы высокий, но изящный. Так красиво служил!

Один из моих братьев, Борис, облачал архиереев. Раньше, знаете, какие у них были облачения? Бархатные, тяжёлые, расшитые золотой нитью. А митра вся в дорогих камнях. От свечей, от солнца они играли, переливались разными цветами. Мы всегда любовались.

А батюшек наших в 1935 или 1936 году арестовали, прямо на службе в кандалы заключили. У отца Николая Жилина трое детей осталось. Старший сын на врача выучился, а его никуда не берут. «Хоть уезжай отсюда», – жаловался моему брату Лёне. А тот отвечал: «Давай печатайся в газету, отказывайся от отца». Отказаться тот не мог, вот и пострадал – забрали.

Но пока батюшки служили, жизнь церковная шла.

Наши родители все церковные праздники соблюдали, а Великие отмечали особо, посещение храма было обязательным для всех. Помнится Рождество. На Всенощную нас тогда ещё не брали, взрослые ходили одни. Ёлку не покупали: кто-нибудь из старших парней сходит в лес и на санках привезёт. Игрушки сами делали. Копили картинки от конфет, собирали яичную скорлупу, спичечные коробки. Цветные бумажки, бусинки, стружки, тряпочки – всё годилось, всё в дело шло. Кто чего выдумает, то и сделает. На рождественский стол подавали жареного гуся. Лучшие куски – бабушке, дедушке, поплоше – папе и маме, а нам, что останется.

В Троицу к нам приезжали из деревни Мезрины мамины родственники. Сходят все вместе к обедне. Потом попьют чаю, поугощаются, поедут на лошади обратно. Детей приглашают. А мы рады, если отпустят. Приедем, там – деревенская бабушка. Не знает, чем нас и угостить. Молоко топлёное достанет из печки, всем по кружке нальёт. Кому-то с пенкой достанется!

Вот приближается Пасха. Конечно, в доме всё прибирается, преображается. В комнате родителей находился старинный киот, иконы Спасителя, Богородицы, Серафима Саровского, Николая Чудотворца в серебряных окладах. Начистим, зажжём лампадочку – всё сверкает. Папа с мамой к иконам относились с благоговением. Сначала приведут себя в порядок, потом опускаются на колени. Семья жила, на Господа уповая. Когда в храме читали 12 Страстных Евангелий, обязательно кто-нибудь из братьев брал фонарик, чтобы принести домой зажжённую свечу Великого Четверга. Папа брал её и в каждой комнате ставил крестики над дверями на притолоке. Так у нас было заведено.

На пасхальную службу ходили обязательно. Дедушка с бабушкой отстаивали полностью. А детей уводили, когда кончится заутреня. Дома христосовались друг с другом и с родителями, разговлялись. Наливали нам чай с молоком, давали по яичку. В те годы в магазинах молочного ничего не продавали, потому что молокозавода не было. Ходили по домам крестьянки из деревни Субботиха с четвертями молока, с кадушечками творога и масла. Мама заранее закажет, сколько чего ей надо. Мы хоть и бедные были, но всегда родители на чём-нибудь сэкономят, чтобы Пасха была достойная. В пятницу или субботу пеклись куличи. Ребятам – маленькие, в какой­нибудь кружечке. Тесто замешивалось на молоке, до десятка яиц вбивалось. Получалось оно сдобное, пышное, вкусное. Пока батюшки в доме не побывают, ребят никуда не отпускают.

А вдруг папу спросят: «Где у тебя такой-то сын? Куда ушёл?» И священники приходили, славили Воскресение Христово, разговлялись.

Я в храм всегда ходила, даже когда запрещали. Ну, кто я – простой бухгалтер, не начальство какое-нибудь. И детей своих Олега и Евгения крестила в Серафимовской церкви, водила к причастию. Мама с нехристями не стала бы водиться. Выросли дети достойные, судьба у каждого состоялась.

Я к Пасхе всегда заготовлю и яйца, и выпечку. Знаю, что придёт навестить старший сын Олег, принесёт красное яичко. Посидим за столом и пойдём гулять, делить на всех свою радость, потому что Пасха – праздников Праздник, Торжество из торжеств.

назад

вперед

---

На глав. страницу | Оглавление выпуска | О свт.Стефане | О редакции | Архив | Форум | Гостевая книга