КОМУ НА ЗЕМЛЕ ХОРОШО?

«Родилась и выросла я на Русском Севере. Люблю читать газету ‘‘ВЕРА’’, которая несёт нам Христову истину и даёт утешение душе современного человека. Соизмеряя жизнь христиан бывших и наших времён, встречая знакомые имена, узнавая родные места, находя ответы, видишь действия Промысла Божьего» – так предварила свой рассказ автор. Публикуем его под псевдонимом, поскольку в нём рассказывается реальная история про реальных людей. Всё произошедшее автор уже несколько лет носит в своей душе и хочет рассказать, «чтобы кому-то это стало предостережением, а может быть, даже ближним».

История эта простая. Но заставляет задуматься. Вот мы, сталкиваясь на улицах с бомжами, обычно обходим их как зачумлённых. И не ведаем, что наша с виду благополучная жизнь внутренне, может, ничем не отличаться от их состояния – людей «без определённого места жительства». Ведь на самом деле мы живём не в квартирах, не в офисах – там просто проживаем или работаем, это же просто стены. А Жизнь – что-то другое...

С ужасом и недоумением смотрела я на телеэкран. По Цхинвалу шли грузинские танки и стреляли в мирных людей.

«Зачем? Почему? Столько лет жили рядом как добрые соседи, а вот сейчас…» – думала я.

Мои размышления прервал стук входной двери. На пороге появился муж. Выдохнув и опустив голову, он произнёс:

– Это Женька Горбунков. Ребята из бригады были в морге, опознали… Надо хоронить. Или под столбиком, как бомжа… или как человека. Жена наотрез отказывается. Старик, его отец с Украины, по телефону сказал, что приехать не может – нет здоровья и прочее…

– Конечно же, как человека. Не собака же он, чтобы под столбик, – упавшим голосом произнесла я.

– Эх, Женька, Женька…

Память мгновенно перенесла меня в те далёкие счастливые времена, когда на пороге нашего дома появлялся он – щёголь в серебристом макинтоше при ослепительно-белом кашне. На его чисто выбритом лице сияла улыбка и лучились синие, с хитринкой, глаза, обрамлённые длинными густыми ресницами, о которых только могли мечтать девицы. На руках пижона восседала маленькая принцесса. То была его годовалая дочка Танюшка – вылитая копия папы.

Мы усаживали девочку на ковёр рядом со своим сынишкой, который был её одногодком. Дети играли, а мы пили чай и вели беседу, изредка поглядывая на «сладкую парочку».

Будучи южанином, а значит, и балагуром, Женька ни на минуту не закрывал рта: он шутил, травил анекдоты, рассказывал о своей армейской службе здесь, на Севере, о том, как потом устроился работать на заводе, как нашёл свою жену – местную красавицу. По всему было видно, что он был счастлив, что дороже семьи у Женьки на всём белом свете ничего нет. А когда мы начинали говорить об успехах своего сынишки, наш гость весело и громко утверждал, что его Танюша всё равно умнее и красивее всех. Мы же не обижались, а только с ещё большей симпатией смотрели на милый профиль принцессы с длинными загнутыми ресницами.

А потом случилась перестройка. И жизнь у всех нас уже не шла спокойно и размеренно, а летела вместе со всей страной в тартарары.

Женьку мы стали видеть редко. При встрече он жаловался на нелады в своей семье. Его жена ушла в одну из сект, которых расплодилось в то смутное время как грибов после дождя. Женька сокрушался, что никакие убеждения не возвращают его супругу к реальному восприятию жизни.

Помыкавшись в холодном и голодном северном городе, Женька рассчитался с завода, оставил семью и уехал к отцу на Украину. Тема родного тёплого края уже давно сквозила в его речах. Там он мечтал успокоиться и обрести новую нормальную жизнь. Но мечте не суждено было сбыться. Примерно через десять лет он вернулся в наш город.

На пороге нашего дома стоял он и... не он: небритый, неухоженный, в одежде с чужого плеча, в глазах огоньки от выпитого, а в речах – поток обид и прожектов. Он жаловался на непонимание отца-пенсионера, отставного лётчика, которым ранее так гордился, в отличие от матери – тихой алкоголички. Сетовал на то, что не мог найти на родине достойной работы. И под конец рассказал о том, как по дороге на Север в киевском трамвае у него украли сумку со всеми документами. И стали мы всем миром помогать Женьке: бывший сослуживец пустил пожить к себе, друзья искали ему работу, давали деньги. Но, уже привыкший к вольной жизни, наш южанин на работах долго не задерживался, долги отдавать не торопился, и всё чаще и чаще видели мы его нетрезвым. Всё ниже и ниже опускался Женька. С квартиры его попросили. Уже кто-то видел Женьку в компании бомжей, проверявших местные помойки. Говорили, что за Танюшкой своей, которая училась уже в выпускном классе, он наблюдал тайком, прячась в кустах школьного двора. И вот сегодня такая печальная весть. Его нашли мёртвым в подвале жилого дома…

Женька умер от острой сердечной недостаточности. Своей или чьей-то?.. Его худое, немытое, завшивленное, всё в коростах тело завернули в полиэтилен и поместили в холодильную камеру городского морга. Там оно и пролежало около месяца, пока не нашлись знакомые, которые взялись его похоронить. Это были люди из прежней его бригады. Руководил Женькиным погребением бывший цеховой инженер, а ныне частный предприниматель Давид Данелия.

По национальности Давид грузин. На наш Север его привезла русская жена, с которой они когда-то заканчивали столичный вуз. В тяжкие перестроечные времена Давид организовал своё небольшое производственное ООО и, чтобы оно не утонуло в море конкуренции, работал в нём за семерых. Он буквально дневал и ночевал на работе, загружал и разгружал машины с железом, ездил в командировки, писал отчёты, боролся с должниками, а больше всего – с налоговой службой. Пытаясь сохранить небольшой трудовой коллектив и своё дело, которое дышало на ладан, Давид заработал массу серьёзных болячек. И уважение со стороны русских тружеников.

Прожив немало лет на Севере, вдали от своей милой Иверии, Давид и сам, кажется, обрусел. Многое узнал он о нашем житье-бытье, многое принял к сердцу, только не мог он смириться с нашей поговоркой про «Ивана, не помнящего родства».

Жестокость данного изречения я сполна познала на своей судьбе, когда пришлось хоронить сына. Он сам ушёл, не выдержала его душа. Тогда рядом с нами были самые верные друзья – близкие родственники из столицы не приехали, сославшись на неотложные дела. В том неизбывном горе Давид взял на себя все печальные хлопоты по погребению нашего сына. И вот сейчас он хоронил Женьку.

В производственной кассе было негусто, но похоронить по-человечески получилось. Всё было у Женьки: гроб, обитый красной тиснёной материей, венок с жёлтыми восковыми розами, а главное – могилка среди приличной публики на новом перспективном кладбище. И вместо бомжовского деревянного столбика – большой чёрный металлический крест с серебряным распятием посередине.

От завода была выделена «Газель». Женщины приготовили бутерброды, мужчины не забыли взять кое-что посущественнее. Заминка вышла лишь в одном: мы не знали, крещён ли Женька. Одни уверяли, что видели у него на груди крестик, другие же утверждали, что это была цепочка с кулоном. Но свечи мы всё же зажгли, и мой муж-мирянин решился прочесть над гробом литию. Тяжело падал песок на последнее Женькино жилище. Заалел на холмике букет из живых гвоздик.

Чтобы разрядить гнетущее молчание, наполнили пластиковые стаканы. Вино сняло душевную тяжесть, и в «Газели» уже все разговорились, вспоминая Женьку молодым и весёлым. Замолчали лишь тогда, когда наш микроавтобус затормозил возле храма, в который мы хотели зайти, чтобы поставить за покойного свечи. Вот за этим-то занятием у церковного кануна нас и застал настоятель храма отец Владимир.

Надо сказать, среди местного крещёного населения отец Владимир пользовался большим авторитетом. Выходец из заводской среды, знавший многих горожан, батюшка имел необыкновенную доброту и веру в Бога, коими и спасал заблудшие души своих земляков.

Настоятель поинтересовался, за кого же мы ставим свечи. Мы замялись. Отец Владимир настаивал:

– Как звали покойного?

– Вы его не знаете. Он умер бомжом, а звали его Евгением Горбунковым, – ответил мой муж.

– Женю я знал, но он не был крещёным, – ко всеобщему изумлению, произнёс отец Владимир.

И батюшка поведал нам следующее. Познакомился он с Женей давно, на заводе. В то время отец Владимир сам был молодым рабочим. Прошли годы. Прошлой весной батюшку пригласили в городскую больницу для причащения болящего. Выполнив что положено, уже в больничном коридоре отец Владимир столкнулся с Женей, который подлечивался в клинике после того, как был подобран на улице «скорой помощью».

Тогда в разговоре Женька посетовал, что не покрестился раньше, а сейчас это трудно сделать, ведь за крещение надо платить. Объяснив Евгению, что такое посильная жертва за крещение, батюшка пригласил его в церковь, где обещал окрестить его как неимущего безо всякой платы. На этом они и расстались. Но Женька в храм не пришёл.

– Но знаете, недели три тому назад Евгений мне снился, – задумавшись, добавил батюшка.

«Так он в это время уже был мёртв. Тело его лежало в морге, а душа не могла определиться, сожалея, что некрещёная. Вот и явилась вам во сне», – подумала я, но вслух не произнесла.

Тот скорбный день закончился для нас неожиданной радостью. Когда мы уже отъезжали от церкви, Давиду позвонили из одной госслужбы, ранее не дававшей разрешения на продолжение деятельности его ООО. По телефону сообщили, что к деятельности его предприятия нет претензий и все бумаги подписаны.

*    *    *

Прошло три года. Прости меня, Женька! Наконец-то выбрала время навестить тебя... Как разрослось, расширилось новое кладбище! Огромное поле с разновеликими памятниками пестрит яркими, но мёртвыми цветами. Эти цветы и горькие проникновенные эпитафии «Дорогим, любимым...». Сколько же в них неосуществлённой любви, сожаления, слов прощения и прощания. Если вы в ссоре, сходите на это скорбное место, и ваша ссора станет такой глупой, никчёмной...

Ну где же ты, Женька? Где твой железный крест и жёлтые восковые розы? Иду по кладбищу уже давненько, а людей не встречаю. Только тогда и замечаю, что погода вокруг начинает портиться. Небо чернеет и опускается всё ниже и ниже. Успею ли? Стараясь не давать воли панике, тихо молюсь: «Господи, помоги найти мне его могилку. Господи, пошли мне знающего человека». И Он посылает кладбищенского рабочего, и даже с планом в руках.

Вся могила заросла дикой грубой травой. Руками, ножом расчищаю её и плачу. На освободившийся земельный покров бросаю семена чистого белого клевера и зажигаю поминальную свечу.

Каюсь перед Богом и прошу о том, чтобы не лишил Он Царства Небесного Евгения, душа которого искала Бога, но не успела покреститься.

Поднимается ветер. Чёрная громада туч вот-вот покроет не только всё небо, но и всю землю. Бегу по нескончаемо длинной кладбищенской дороге. Только успеваю залететь под крышу автобусной остановки, как небо обрушивается на землю. Потоп. По дорогам текут целые реки. Мой автобус недавно ушёл, а следующий только через час. Мимо буквально проплывают спешащие к городу авто.

«Господи, помоги мне доехать до города», – невольно звучит в моей душе. И одна машина останавливается.

– Могу довезти только до города. За сколько? Как в автобусе, – торопливо говорит мужчина с добрым русским лицом.

И вот я уже в умытом, прополосканном городе. Ливень здесь закончился, и кругом властвует солнце. Обхожу океаны чистой сверкающей воды. На душе спокойно.

«Надо всё-таки разыскать Татьяну, показать могилку», – думаю я.

Три года назад, накануне похорон Женьки, при помощи милицейских служб я узнала номер её мобильного телефона. Волнуясь, торопливо произнесла информацию о месте и времени прощания с её отцом, посоветовав Тане прийти хотя бы в морг.

В ответ раздался истерический голос её матери с требованием немедленно оставить их с дочерью в покое.

Почему-то сейчас припомнился мне ещё один тогдашний разговор, с капитаном милиции, у которого я просила найти мобильный телефон Татьяны. Выслушав мой сбивчивый рассказ о смерти бомжа, о его неудавшейся судьбе, о его совершеннолетней дочери, уже немолодой капитан спросил усталым голосом:

– А вам-то это зачем? Взялись хоронить, так хороните и без дочери.

Не знаю, дошли ли до казённого сердца слова, но я ответила ему так:

– Мне страшно за её судьбу. За всё, что мы творим на этом свете, за всё каждому воздастся Свыше. Мы не веруем и не хотим слышать Бога. А Господь сначала разговаривает с нами шёпотом любви, потом голосом совести, а затем – рупором страданий. Умерший бомж был человеком. Он никого не ограбил и не убил. Ведь даже убийц хоронят родные люди. А эта молодая девушка, отказавшись проститься с отцом, просто не ведает, что творит.

Многие из нас живут как хотят, не зная, не понимая и не исполняя Божьих заповедей. Они просты и лаконичны: не убивай, не прелюбодействуй, не кради... Но одна из этих 10 заповедей отличается многословием, словно Господь через Моисея хотел подробно объяснить её смысл, чтобы люди лучше уяснили:

«Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь, Бог твой, чтобы продлились дни твои и чтобы хорошо тебе было на той земле, которую Господь, Бог твой, даёт тебе».

И каждый может задуматься: а хорошо ли ему на этой земле. И если нет, то почему.