ЗА ДУХОВНЫМ НАСТАВНИКОМ

Рано утром иду по заснеженному городу дорогой отца Алексия Сухих – погибшего благочинного Вятских Полян. Издалека виден Никольской собор, один из первых в стране, переданных Церкви. Это случилось ещё в 87-м году – батюшка умел убеждать.

Храм сразу, как входишь, – родной, намоленный. Встав перед образом святителя Николая, обращаюсь с мучившим меня вопросом. В следующее мгновение меня словно кто-то разворачивает и направляет к книгам в свечной лавке. Не задумываясь, открываю одну из них и нахожу исчерпывающий, пронзительно точный ответ. Это не объяснить совпадением, понимаю, что произошло чудо. Их не так много было в моей жизни, чтобы привыкнуть; долго смотрю на икону святителя. Опять ты мне помог.

Спасибо.

Жду отца-настоятеля – архимандрита Петра (Путиёва). Он всё время в разъездах, но накануне мы всё-таки договорились о встрече. Перед высокой резной дверью, где стоит небольшая очередь, наконец, появляется священник – сухощавый монах с умным, немного усталым лицом. Знаю, что прежде он служил в Ижевске, потом в Хабаровске.

*   *   *

Дожидаюсь, когда меня пригласят. Отец Пётр хорошо улыбается. Спрашиваю про отца Алексия.

– Я не был с ним знаком, – отвечает отец Пётр. – Но вспоминаю слова апостола Павла: «По делам их узнаете их». Мне кажется, я знаю отца Алексия, потому что вижу плоды его миссионерских трудов.

Он пришёл сюда во время, полное надежд и оптимизма, незадолго до того как мы отпраздновали тысячелетие Крещения Руси. С другой стороны, здесь, где вся жизнь строилась вокруг военного завода, была не скажу духовная пустыня, но сил требовалось приложить порядочно.

И я вижу, скольких людей отец Алексей привёл в храм. Он был одарён способностью общаться с людьми разных возрастов, мировоззрений: с молодёжью, интеллигенцией, рабочими. Он делал то, на чём в последние годы акцентирует внимание Патриарх, – шёл в народ, не ждал, когда человек придёт в храм. Ни на кого не давил, но через некоторое время эти люди постигали красоту православной веры. Нам, идущим следом, намного легче, потому что Церковь здесь, в Вятских Полянах, уважают.

– Как давно вы знакомы с Вятской землёй?

– Первый раз с Вяткой я столкнулся, когда в 96-м году служил в Ижевске. Пришли прихожане, попросили благословение на участие в Великорецком крёстном ходе. Я попросил потом подойти, рассказать о впечатлениях. Так вот: я видел этих людей до хода и видел после – они вернулись другие. Это было первое соприкосновение с Великорецким ходом. Когда я оказался в Вятке впервые, поразило, насколько сохранился уклад; люди, архитектура – всё напоминало о прошлом.

Помню, подошёл к Серафимовскому собору после хода. Накрапывал дождик. Смотрю, на земле куча небольшая, накрытая полиэтиленом, хотел уже пройти, но увидел – шевелится. Оказалось, что это безногий человек, которого везли на коляске от начала до конца хода; он исповедовался, причастился, а потом попросил накрыть себя плёнкой, чтобы побыть ещё рядом с храмом. Вы знаете, невозможно было удержаться от слёз. Это вдохновляет и обезоруживает в плане отговорок: смогу ли я пойти на Великую, хватит ли здоровья, времени? Люди разных возрастов, молодые и старые, грамотные и не очень, понимающие, зачем они здесь, и пытающиеся понять, – идут век за веком, и не остановить. Это колодец, из которого чем больше черпаешь, тем труднее от него оторваться.

– Вы из православной семьи?

– Да, и мама, и бабушка были верующие. Отец не проявлял своих религиозных чувств, но про Церковь ни слова плохого не сказал. И так сложилось, что у меня знание физики, биологии и других наук мирно уживалось с верой.

– А когда началось воцерковление?

– Тогда же, в школе. В храм меня водила бабушка, но не потому, что я сам не мог дойти, просто молодых в церковь не пускали, заворачивали. И после школы так было. Тебе двадцать лет, но слышишь: «Иди отсюда!» А с бабушкой можно: вон фанатики идут, один молодой, другая старая...

Архимандрит Пётр смотрит на часы и с улыбкой извиняется: «Пора ехать».

Мой путь лежит дальше, в следующий храм, оставшийся после отца Алексия, – Михайло-Архангельский. Он деревянный, старинный и прежде стоял в селе Суши. Батюшка перевёз его, чтобы спасти. Там его и похоронили – в церкви.

Мой сегодняшний маршрут не случаен, его выбрала для меня матушка Мария (Коренева). На ней сейчас держится вся хозяйственная часть Михайло-Архангельской церкви, да и не только это. Разговор с ней накануне не сложился: она прежде попросила меня сходить в Никольский собор, где начиналось служение отца Алексия, пообщаться с отцом Петром. Это послушание выполнено, и вот уже вижу матушку: она ждёт меня на привычном месте в церковной лавке. Рассказываю, как добрался, благодарю. Матушка улыбается в сторону, и мне чудится, что она без моих слов знает всё, даже то, о чём промолчал.

Спрашиваю про отца Алексия.

– Был такой случай, – вспоминает она. – Всю службу простояла я, обдумывая разные приходские дела. Когда пришло время приложиться ко кресту, батюшка вдруг спрашивает: «Ну что, приехала?» – «Откуда?» – удивляюсь. «Так ты же всю службу каталась по городу».

Матушка смеётся:

– Он всё чувствовал, мог и приструнить, но при этом не обидно выходило. Вот ещё случай. Стала я читать каждую ночь по десять кафизм, и начались искушения. Батюшке ничего не говорила, а он вдруг: «Прекратить! Прекратить! У тебя есть норма, её и соблюдай». Душа заболит иной раз, мы ведь земные люди, а придёшь к отцу Алексию – и болезнь прошла.

Перед его гибелью ездили на Трифоновские чтения. Смотрю на ночное небо, а там луна, словно в столпе огненном. Когда вернулись, спрашиваю у батюшки: «К чему бы это?» – «Ой, крепись, – отвечает он с такой тяжестью, печалью в голосе. – Ой, что будет, что будет…» – «А что?» – «Всё узнаешь». Ночью после этого разговора он и погиб на пожаре.

– Думали, как без него будем жить. Но потом к нам прислали отца Иоанна, затем – отца Петра, и всё как-то устраивается потихоньку, Господь не оставляет. Как благословлено было отцом Алексием, так и идёт, – продолжает матушка. – Отец Пётр велел ничего не менять в его келии, мы даже кровать не передвинули. А батюшка здесь, в храме, под спудом лежит. Это было его желание: показал место и сказал, что здесь будет четыре усыпальницы, первая – его. «Да ведь я болею, – говорю, – раньше вас уйду». – «Нет, – отвечает, – здесь похоронишь».

Так и вышло. Как-то раз возникли у меня два вопроса – очень трудные, не знала, как поступить. Плачу, говорю отцу Алексию, стоя у его надгробия: «Ты лежишь, а я не знаю, что делать». Наревевшись, пришла в келью, села в кресло и задремала. Тут во сне приходит батюшка и говорит, что делать. По его благословению сделала, и всё вышло слава Богу.

…Вятские священники долго живут после смерти.

В храм заходит небольшого роста старушка.

– Валентина, заходи, заходи, – говорит матушка.

– Здрасьте! Мне надо Галину, – отвечает та.

– Так нет её, милая.

– А она где?

– Отдыхает.

– А-а.

Я забыл имя старушки, переспросил.

– Валентина, – отвечает. – Мошкова я. Тут вагончик стоял, – обводит она рукой пространство храма, – много мусора было. Потом церковь привезли. А как умер батюшка, у нас всё умерло. Даже на улице, когда видели его, сразу понятно было, что это батюшка идёт, он всегда улыбался. Узнает тебя, рукой помашет, мол, я тебя благословил. И идёшь радостная.

*    *    *

В церкви появляется хорошо одетый важный господин. С ним женщина, у которой на лице непонятная решимость. Мужчина спрашивает:

– Как можно встретиться с настоятелем?

– Его нет в городе, – спокойно отвечает матушка, слишком спокойно, так что я настораживаюсь.

– Мы получаем информацию от первого творца, – торжественно объявляет мужчина, – в связи с тем, что идёт переход на следующий уровень энергии. Чтобы жить в нём, нужна любовь ко всему сущему.

– Угу, – отвечает матушка Мария.

– Я координатор по Вятско-Полянскому району, – продолжает пришлец. – 26 ноября мы ездили на вселенский собор. Пришла последняя диктовка. Время пришло! Нужно всем объединяться!

Изо всех сил стараюсь подавить смех. Впрочем, от решительной женщины, сопровождающей Координатора, ничего не скрыть.

– Мы же не улыбаемся, когда вы проповедь говорите, – нервно произносит она. Похоже, она ещё не вполне готова с кем-то объединяться.

– И поэтому наша задача – донести эту... – пытается не обращать на нас внимания важный господин.

– Мы тоже в церковь ходим, – перебивает его спутница.

Я молчу.

– Предлагаем всем объединиться! – гнёт свою линию мужчина. – Всем духовным силам. Месяца два-три назад земля перешла на другую частоту, и мы все теперь в энергетическом коконе, защищены как бы пока творцом на четыре года. У нас девять книг издано. И Кирилл их читает. Я хочу вам оставить эту последнюю диктовку...

– Вам с батюшкой нужно встретиться, отцом Петром. Как благословит, – вежливо отвечает матушка.

– Ну что же, спасибо, всех вам благ, любви и добра, – произносит на прощание мужчина несколько растерянно.

Его спутница бросает на нас мрачный взгляд. Я виновато смотрю на матушку Марию, восхищаясь её выдержкой. На лице у неё ни усмешки, ни возмущения, только грусть.

– Вы из религиозной семьи? – спрашиваю я у неё.

– Из религиозной, – отвечает она, – тётя была монахиней и стала моей крёстной матерью. Не знаю почему, но я примеряла в четыре года её монашескую одежду и влюбилась в эти одеяния. Тогда меня и крестили, до того я была погружённая.

– Как это?

– Домашнее крещение во младенчестве. Погружала меня женщина, которая принимала у мамы роды. Тогда и нарекли меня Марией в честь Марии Кесарийской. А с четырёх лет уже водили на причастие. Когда батюшка причащал, мне стало мало одной ложечки, я за бороду его поймала и сказала: «Дай мне ещё!»

Жили мы в деревне, в церковь ходили пешком за 60 километров. Где-то на лошади нас подвезут, где-то пешочком идём, ночевали в деревушке на дороге. Я упивалась церковным пением: в церковь зайдёшь, и начинается – окутывает на время совсем другая жизнь.

– Атеисты не беспокоили?

– Хотели крест снять. Учительница пыталась, потянулась к нему, но я была девочкой сильной, за руку её схватила крепко, так что она от боли скривилась. И я сказала: «Не тобой повешен, не тебе снимать». С тех пор не беспокоили.

– Хорошо, когда характер есть. Сколько вам было?

– Первый или второй класс. Я всегда чувствовала присутствие Божие, что я не одна. Когда отец отошёл ко Господу, мне было двенадцать лет. Вроде все боялись покойников, а я не боялась, знала, что смерти нет. По лесу не боялась ходить за тридцать километров к сестре, когда она замуж вышла. Жила я тогда в Удмуртии, деревне Гремячево, а по пути были две деревни: одна марийская, другая татарская – в них меня поили чаем. Как соскучусь по сестре, с утра выйду, вечером вернусь.

– Отец был верующим?

– Верующим. И был порядок в доме. Папа был очень тихим, немногословным. Если в чём провинились, просто подойдёт, посмотрит… мог, правда, и подзатыльник дать. За столом, пока отец не благословит, никто не смел взять ложку. Я один раз потянулась – что-то понравилось на столе – и получила по лбу, на всю жизнь запомнила. По-церковнославянски научилась читать раньше, чем по-русски, потому что было много духовной литературы. Иногда собирались люди на ночные молитвы. Но с нами, детьми, о вере дома никогда не говорили. Здоровье отцу не позволяло воевать, нога у него была с детства покалечена. Работал в колхозе: днём стадо пас, ночью ферму сторожил. Жили мы бедно, но хлеб всегда был.

– А когда началось ваше осознанное воцерковление?

– После окончания техникума вышла замуж и стала по выходным с утра ездить в церковь. В 91-м открылся храм поблизости, с тех пор помогаю, чем могу. Мы вдвоём с соседкой, старенькой тётей Леной, в церковь ходили. Всё время свободное отдавали, восстанавливая храм.

– Как вы решили стать монахиней?

– Это мечта детства. Пришло время, и душа попросилась. Я работала и продавцом, и мастером, и технологом-лаборантом, потом стала предпринимателем, был свой магазин. Но сребролюбие затягивает, увлекает, не говоря о том, что торговля требует самоотдачи. Поэтому, когда Господь открыл: стоп! надо остановиться, – я всё оставила и ушла. И ничего не случилось, не рухнуло, у детей всё, слава Богу, замечательно.

Конечно, внутренняя подготовка шла долго, я много путешествовала как паломница, ощущая душой, что в монастыре – это моё, а за воротами – не моё. Когда возвращаешься домой, всё равно продолжаешь жить монастырской жизнью. Начала выполнять монашеское правило. Очень большую роль сыграл в моей судьбе духовник. Лет в 28 я начала просить, чтобы Господь послал духовного наставника. И хотя снам особо нельзя доверять, мне открылось именно через сон, к кому обратиться.

Так произошла моя встреча с отцом Виктором Поршурским, духовником Удмуртской епархии (протоиереем Виктором Максютиным, настоятелем Свято-Никольского храма села Поршур. – В. Г.). В первый раз пришла к нему: «Батюшка, вот такие вопросы, такие проблемы!..» А он говорит: «Чтобы проблем не было, приезжай ко мне». Сразу, не спрашивая, принял в духовные чада. Светлейший человек. Шестьдесят лет был священником, имел четверых детей, одного сына похоронил… Однажды договорилась с батюшкой, что приеду. Водитель говорит: «Я по прямой дороге быстро довезу». Спрашиваю: «Может, по старой, привычной доедем?» – «Нет, я знаю, как лучше». Доехали до переезда через железную дорогу, а там товарняк стоит. И два часа ни туда ни сюда. Женщины, что со мной были, заволновались. Говорю им: «Успокойтесь, через поезд не перепрыгнуть, другую дорогу тоже поздно искать». Приехали, а в храме тишина. Батюшка выходит из алтаря: «Мариюшка! Что, приехала?» – «Приехала». – «С искушениями?» – «С искушениями». – «А мы тоже сегодня припозднились». Столько времени нас ждал, чтоб исповедовать и причастить!

Или такая история. Я очень хотела жить в своём доме, а не в квартире, но не складывалось. Тут у одного знакомого – редактора газеты – умирает жена, а вскоре он приходит и предлагает поменять свой коттедж на нашу двухкомнатную. Объясняю ему, что доплачивать нечем. «Ничего, – отвечает, – согласен так обменяться». Я прошу дать время подумать; что-то меня смущает, держит. Приезжаю к отцу Виктору, он просит: «Погоди, помолюсь». Спустя какое-то время выходит ко мне, спрашивает: «Ты что, под открытым небом живёшь? Будет у тебя дом, но другой. А в этот не ходить». Дома у меня редактор сидит, нервничает. «Ну что, согласна?» – спрашивает. «Нет, – говорю, – отказ». – «Да ты что?!» – «Я уже всё равно отказалась, – обращаюсь к нему, – так, может, объясните, почему вы такой коттедж на двухкомнатную квартиру обменять хотели?» Редактор, вздохнув, отвечает: «Не могу я там находиться. Он поставлен на монашеском кладбище».

Без благословения батюшки я много лет не делала ничего, когда не могла к нему приехать – звонила. На постриг он меня долго не благословлял, говорил: «Сначала обеспечь детей». Вот почему я с согласия отца Виктора и подалась в предприниматели. Как всё наладилось, так и пришло моё время. Магазин, хозяйство оставила детям. Супруг меня отпустил – он тоже знал, что мне нужно уходить. Здесь, в Вятско-Полянском Иверском монастыре, приняла иночество, а недавно отец Пётр постриг меня в монахини.

Господь нас ведёт. Главное – не противиться, идти по дорожке, которую Он определил, и всех, кто встретится, принимать такими, какие есть.

*    *    *

Потом была трапеза, за которой матушка сама разливала мне с трудниками уху. «Ой, Сашка, к тебе рыба плывёт», – говорит она одному из них, заглянув в половник. Мы смеёмся. Легко и светло в трапезной, как было и при жизни отца Алексия, как везде, где дышит Дух Божий.