О ГЛАВНОМ ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА

На днях в редакцию пришло письмо из Карелии от Владимира Кукушкина, где были такие слова:

«...Пастырство у нас в России на нулевом уровне. О главном для человека, как творения Божия, об основном учебнике – Священном Писании – всюду глубокое молчание. А вопросов у людей, особенно у молодёжи, много. Говорю это не понаслышке, а по личному опыту общения».

Я не хочу ничего плохого сказать о многих людях из неправославных общин. У нас с женой есть очень близкая подруга, горячо верующий православный человек, но вся родня у неё принадлежит к баптистам. Среди них есть даже несколько пасторов. Один у себя на Западной Украине обратился этой весной к своей общине с вопросом: «Вы молитесь за российских христиан?» «Нет, нет», – испуганно зашелестело собрание. «А они за нас молятся», – заметил наставник и предложил ответить тем же. Хорошо, что есть такие люди. Однажды я лежал в больнице с сыном и познакомился в палате с адвентисткой, рассказавшей о своей общине, о себе. Никаких отличий от её православных сестёр в худшую сторону я не заметил.

Но и в лучшую тоже. Чего я совершенно не понимаю – почему эти люди не в нашей Церкви? Приобретают ли они что-то вне православия? Ровным счётом ничего. Теряют ли? Да, и прежде всего Евхаристическое общение, дары Святого Духа, подаваемые в Церковных Таинствах. А также святоотеческое наследие, которое подменяется рассуждениями людей, пусть и неплохих, но не прошедших через многолетнюю духовную брань, через отречение от мира и подвиги любви во имя Бога и человека. Протестантский богослов – это, как правило, неглупый, вполне верующий мирянин, немногим больше понимающий в Евангелии, чем его паства. Рассуждения всех вместе взятых проповедников не заменят одного Паисия Святогорца. Ключевое понятие в протестантизме: «Мы сами». Сами собираемся, читаем Новый Завет, а что там наговорили ваши святые, нам знать не надобно. В итоге определённая ограниченность и постоянное, пусть подспудное, отрицание: «Евангелизм – не православие». Это в лучшем случае, если повезёт с пастором.

Один мой знакомый много лет нахваливал евангелистов, пока не попал в одну из общин. Разочарование было тяжёлым. Он обнаружил кучку обывателей, весьма гордых собой и оттого дальше стоящих от Христа, чем самая невидная православная община. Да, они читали Евангелие, причём часто, но лучше бы читали романы – ведь изучение Нового Завета превратилось для них в источник самолюбования.

Говорю это не к тому, чтобы осудить неправославных, Бог им судья. Мы начали беседу о бедности православного учительства, о необходимости серьёзного изучения Писания и Предания для современных православных. Но даже если вокруг ни одного пастыря, что мешает собрать дома единомышленников и вместе с ними читать Святое Писание, святых отцов, у которых можно найти бессчётное множество ключей, ведущих к глубинам Евангелия. В воскресенье же пойти вместе в храм, исповедоваться и принять Святые Дары. Нет хорошего пастыря поблизости – можно поискать его в соседнем городе или селе. Кто мешает?

Это только один вопрос, на самом деле их очень много. Без участия в Евхаристии, чтения Евангелия, святых отцов человек обмирщается, охладевает его вера. Только не спасительно, боюсь, ни чтение Слова, ни регулярное посещение церкви, ни частое причащение, если они превращаются в цель, а не становятся средством для встречи со Спасителем. Посмотрите, в каком аду Украина, где храмов и прихожан едва ли не больше, чем во всей России! Один священник мне признался, что очень любит служить литургию, но во Христа не верит. Он хотел поверить, был почти образцовым приходским батюшкой, но не мог довериться Господу, что-то серьёзное ему мешало. Потом он ушёл в раскол. Подозреваю, очень многие раскольники втайне не верят, просто недостаточно честны, чтобы признаться в этом даже себе. И когда человек начинает бунт, за этим стоит не ревность о чистоте Церкви, не борьба с какими-нибудь церковными грехами или экуменизмом, а серьёзные внутренние проблемы, некая пустота в душе, требующая, например, «скакать», а «кто не скачет – тот "сергианец"» и т. п.

Я сейчас лишь делюсь тем небольшим опытом, который приобрёл за четверть века в Церкви. Небольшим, потому что больше отлынивал от спасения, чем искал его. Тысячи и тысячи раз находил себе какие-то оправдания и ловил на мысли, что даже во время молитвы стараюсь не смотреть на лик Христов и лица святых, не думаю о них, заученно повторяя слова молитв. Любую прекрасную форму человек способен наполнить самым бездуховным содержанием, поэтому так трудно найти рецепт спасения. Всё, чем могу оправдаться, – тем, что стараюсь избегать иллюзий на свой счёт. Но боюсь, что и с этим всё хуже, чем кажется. Мир захлёстывает, заставляет гневаться и лукавить, следовать за страстями, а не теми узкими тропами, которые, выбиваясь из сил, жертвуя всем, даже жизнями, проторили для нас святые.

Вновь задаюсь вопросом, как же стяжать Святого Духа, и вновь перечисляю то, о чём читал и слышал не раз: трудом и молитвой, добрыми делами и смирением, самоотверженностью, чтением Евангелия и святых отцов. Но ближе всего мне совет старца Силуана: «Держи ум в аду и не отчаивайся». Держать ум в аду для меня – это стараться не забывать, сколько в тебе подлости, грязи, и не смиряться с этим, умоляя Бога об исцелении.

Заговорить об этом меня заставило письмо Владимира, сетующего на глубокое молчание относительно Слова Божия. Но, быть может, глубокое молчание всё же лучше, чем пустословие вокруг Священного Писания? Как спасительно Слово, когда есть живая христианская совесть. Но бессильно оно пробить ту броню нечувствия, в которую облеклись не только фарисеи, но даже богатый юноша, подумывавший о спасении и, подобно мне, с надеждой вглядывавшийся в Спасителя. Как же эту совесть пробудить в себе? Вот вопрос, который по-настоящему волнует.