– Катя, а откуда взялся Бог?

Лесная поляна, полупрозрачная северная ночь, половина первого. Тишина, звон комариной эскадрильи и стрекотанье кузнечиков. Любые звуки слышны очень далеко.

– Нет, не тот Бог, что родился от Девы Марии, а самый первый, который ещё до динозавров был?

Белые северные ночи полностью сбивают внутренние датчики времени – это называется умным словом «десинхроноз». Сидишь на поляне, сна ни в одном глазу, слушаешь комариное нытьё и не понимаешь: сейчас утро? вечер? Возникает острое ощущение глубокой затерянности – во времени и пространстве… И никакого желания «найтись». И мысли в голову забредают соответствующей направленности, «вневременной». Причём, похоже, не только в мою: не зря же в палатке в тридцати метрах от меня происходит этот замечательный диалог…

Если на 152-м километре трассы Архангельск – Вологда повернуть налево, проехать ещё с километр и свернуть на грунтовку, то можно попасть в Историю. Именно так, с большой буквы, – когда-то эта покрытая лужами разбитая сельская дорога была единственной трассой, соединяющей Архангельск с Москвой. И это по ней уходил из Холмогор в столицу с рыбным обозом Михайло Ломоносов.

А если на том же перекрёстке повернуть направо, то через девять километров попадёшь в Свято-Троицкий Антониево-Сийский мужской монастырь. В нём будущий великий русский учёный и дожидался того самого рыбного обоза.

Вот и получается, что до монастыря от нашего православного лагеря – что-то около десяти километров. Когда-то на этом месте был детский оздоровительный лагерь. А последние десять лет здесь царило запустение – корпуса приходили в негодность, поляна зарастала березняком, забор местные жители растащили, видимо на дрова.

И вот прошлой зимой, ближе к марту, по благословению настоятеля Антониево-Сийского монастыря пришли сюда игумен Варсонофий и воронежский казак Андрей Иванович, с мыслью о создании православной молодёжной базы. От вологодской трассы по целине дошли на лыжах. Рискуя, преодолели узкий обледеневший мостик через незамерзающую речку Сию. Оценили масштабы разрухи. И решили: глаза боятся, а руки делают.

Собрались, отслужили молебен. Кто-то из предпринимателей пожертвовал пиломатериалы, кто-то прислал плотников. Одни снабдили продуктами, другие – транспортом. Собирались в трудовые десанты, тратя на это выходные. Расчищали территорию от мусора, спиливали берёзовую поросль, чинили в корпусах окна и двери. Наверное, за это время монастырский велосипед под отцом Варсонофием выучил сюда дорогу не хуже любого коня.

Однако всё равно слишком далеко ещё было до готовности. Но можно и с другого конца зайти? Молодёжная община, которую мы здесь хотим созидать, – она ведь не в корпусах, а в душах, и строительство нужно начинать оттуда. И решили: а кто нам мешает просто палатками в лесу встать? Вот и встали. Собрали большие армейские палатки, спальники и котелки. Военно-полевые православные сборы. Считай, разведка боем.

И вот, похоже, этот бой подходит к концу. Я сижу в час ночи у догорающего костра и думаю об итогах этой разведки. Итог первый и важный – только что услышанный разговор в палатке.

…Вода в котелке странным образом ещё горячая, годится руки погреть. А для чая уже в любом случае поздновато – завтра утром к причастию. Чтобы к семи часам утра нам всем попасть в монастырь, первая партия должна будет выехать в шесть. Спать пора давно, но ребятам, судя по голосам, тоже не спится.

Два дня осталось. В голове сегодня весь день неотступно крутится: «Ещё немного, ещё чуть-чуть…» День простоять да ночь продержаться. Послезавтра день Всех Российских святых, значит, и традиционный крестный ход из Емецка на Святое озеро. Им, по замыслу, заканчивается вторая смена этих сборов. А первая прибыла на следующий день после Троицы… Быстро как две недели промелькнули…

Когда заезжала первая смена, по этой поляне не то что бегать – ходить было опасно, потому что вся она «поросла» пеньками от спиленных молодых берёзок и ёлочек. Сейчас на их месте волейбольная площадка, футбольные ворота и даже качели, сколоченные из бревна, скамейки и пары досок! А многочисленные пеньки спилили вручную пилами наши ребята, исползав всю поляну на четвереньках.

В день заезда мы обнаружили в старом корпусе столовой ласточкино гнездо, из которого торчали только клювы – то ли пять, то ли шесть. Вчера эти птенцы впервые вылетели из гнезда и уселись рядком, украсив собой баннер с девизом сборов «С миром принимаем!».

Значительная часть ребят лишь в лагере впервые услышали молитву «Отче наш». Завтра идёт к причастию уже вторая смена, практически в полном составе, дети и взрослые.

Сан Саныч, как боевому командиру и положено, приехал на место будущей дислокации заранее. Обошёл дозором окрестности, выбрал места для костра и палаток, разведал дорогу до трассы и маршрут на Северную Двину. И когда на территорию базы, радостно сигналя, въехал автобус и из него посыпались рюкзаки и будущие участники сборов, всё было уже понятно. Ну, по крайней мере, Сан Санычу. А это главное.

Разбились на команды, в каждой выбрали старшего, задача которого – руководить и держать ответ перед Верховным главнокомандующим (т. е. перед Сан Санычем) за вверенный личный состав.

Распорядок дня расписан по минутам. Подъём, зарядка, утреннее молитвенное правило, завтрак, далее по плану – спортивные состязания, сборка-разборка автоматов, стрельба, занятия по навыкам туризма, расчистка территории. Дисциплина – почти как в армии, в случае нарушения тут же: «Десять отжиманий!» Промедлил пять секунд с началом исполнения: «Одиннадцать отжиманий! Двенадцать! Падать надо быстро!» Больше всего меня потом удивит, когда при подведении итогов первой смены на вопрос: «Что вам понравилось?» – многие тепло вспомнят эти самые отжимания…

Сначала он действительно вроде как потерялся. Ответил по телефону из Верховажья и окончательно пропал со связи больше чем на сутки, выбрав все «подлётные» сроки. Впрочем, к тому времени было уже совершенно понятно, что случайных людей преподобный Антоний на эти сборы не призывает, а кому надо – тот доберётся к своему времени. Он появился в Благовещенском храме Сийского монастыря уже на всенощном бдении перед Троицей – большой, бородатый, неторопливый, полный спокойной силы.

– Казак нашёлся! – сообщает нам довольный таким исходом дела отец Варсонофий.

Мы уже поняли. Его не заметить сложно, а в небольшом храме тем более…

Ради участия в наших сборах Андрей Иваныч Мельников проехал из своего Воронежа на видавшем виде УАЗе более полутора тысяч километров. По профессии он плотник, ехал с намерением помогать нам с плотницкими работами. Однако получилось по-другому.

Безотказный его УАЗ, прошедший не один крестный ход, привёз на себе, среди прочего, и байдарку. И в первый же вечер её спустили возле монастыря на Большое Михайловское озеро – к радости тех мальчишек, кому повезло оказаться на базе ещё до начала первой смены.

Видимо, ради этого и призвал его преподобный Антоний, а вовсе не только плотничать. Помимо байдарки, пять дней первой смены дядя Андрей катал мальчишек на УАЗе, добавляя газу перед ухабами, водил к лошадям на монастырскую конюшню – не просто посмотреть, а корм им задать, вычистить. Учил забивать гвозди, пользоваться пилой и управляться с настоящей казацкой нагайкой так, чтобы не снесло ненароком ухо или голову.

Он уехал по окончании первой смены. Прощались там же, где впервые встретились: у Благовещенского храма монастыря. Впереди у него снова полторы тысячи километров.

– Телефон мой запиши на всякий случай: «Андрей, Воронеж. Срубы».

– Ну, на сруб-то ты мало похож…

– А на что?

Хочется сказать ему, что похож он сейчас на российский флаг – ярко-синие глаза, обгоревшее на солнце красное лицо и белые зубы. Или это сербский?

– Ангела Хранителя тебе в дорогу!

Наша «дорога в мир» проходит через речку Сию. Мостик через неё, в четыре доски, выглядит очень хлипко, и, чтобы спокойно ходить через него с детьми, вчера вечером на нашем первом военном совете было принято решение бросить силы на его укрепление. И сразу после завтрака плотницкая бригада в составе казака Андрея Ивановича и плотников-новодвинцев Дениса, Миши и Сергея выдвигается выполнять боевое задание. Несмотря на жару, накатившую на нас с сегодняшнего дня, за ними увязываются и несколько добровольцев из ребят постарше – помогать. Ради этого они с готовностью отказываются даже от возможности поиграть в волейбол (в тени!). Они сгружают доски с багажника УАЗа, подносят материалы, забивают гвозди, дают советы – в общем, всем сердцем принимают участие в процессе.

Придя задокументировать для истории происходящее, я заодно приношу и известие, что сейчас там, в лагере, отец Варсонофий принимает исповедь. И на лице Саши отражается мучительная внутренняя борьба – впрочем, недолгая…

– Я тоже хочу!

– Ну а кто ж тебе не даёт…

Отрываться от досок ему очевидно нелегко. Но обратно мы всё же отправляемся вместе.

Саша, облик которого вызывает в памяти некрасовского «мужичка с ноготок», – серьёзный, обстоятельный, ответственный (и полный осознания этой ответственности), ему не страшно поручить электрогенератор и управление насосом для воды – это уже наша «старая гвардия». Я вспоминаю, как всего полгода назад в Пскове, в паломнической поездке, Саша со своей обычной обстоятельностью методично пытал отца Варсонофия, выясняя, что такое исповедь и причастие… Сегодняшний его поступок говорит о том, что не зря пытал. Но таких, как Саша, в этой смене немного. Остальные пока плохо понимают, зачем тут, на сборах, монах с чёрной бородой и как к нему обращаться, зачем вообще люди тут крестятся и поют хором после еды молитву с непонятными словами «Честнейшую Херувим…».

Поэтому начинал отец Варсонофий потихоньку: в первый день вечером в качестве молитв «на сон грядущим» для всех даже не правило Серафима Саровского, а его сокращённый вариант.

На нашу просьбу благословить для взрослых обычное вечернее правило келейно батюшка отвечает:

– В столовой читайте, после отбоя. Все вместе.

– На глазах у всех?

– Вот именно…

Благословение – вещь суровая. Читали каждое утро и вечер, обе смены. И наблюдали краем глаза, как в первый день люди уходили из столовой на эти двадцать минут, потом переставали выходить, а тихонько сидели сзади, наблюдая и слушая. А в какой-то момент кто-то из них вдруг вставал рядом с нами и брал со стола ничейный молитвослов.

…Брови насуплены, щёки красные от гнева, в глазах молнии, губы почти дрожат. Буря, одним словом.

– Что случилось?

– Достало!!!

– Что тебя достало?

– Всё достало!!

Выслушиваю длинный и цветистый возмущённый монолог. Да, всё серьёзно. Моего калибра не хватит…

– Тогда пошли…

– Куда?!

– На кудыкину гору… Молитвами святых отец наших…

– Аминь!

Так за плечи и ввожу в комнату к отцу Варсонофию.

– А теперь всё то же самое расскажи батюшке. Можно даже теми же словами.

Довольно долгое время из-за стены слышится невнятный бубнёж, потом замолкает. И вскоре с улицы доносится тот же голос, уже бодро раздающий указания ближним и дальним. Вот интересно, хотя бы в подсознании останется, что это и есть решение проблемы? Сообразит ли в следующий раз, куда нужно идти, когда «всё достало»?

Примерно на середину смены (и первой, и второй) приходился момент, который оба раза приводил к отчётливому «изменению сознания» его участников. Это – поездка в монастырь. В первый момент озвученная «программа визита», включающая, помимо традиционной экскурсии, ещё и непонятное «послушание», вызывает недоумение.

– А грабли нам зачем? Что? На кладбище работать будем? А покойник за ногу не схватит?

Первую смену из лагеря в монастырь в несколько рейсов возил на своём УАЗе всё тот же дядя Андрей. И работать нам действительно довелось на кладбище, а оно – за озером, на Красном Носу, недалеко от монастырского скита. Жара, оводы, трава по пояс – только деревянные кресты из неё торчат… Сначала ребята вообще не знали, что делать: сбились в тени и жадно пили воду. Но вот нашлась, наконец, бензокосилка, и Андрей Иванович пошёл прорубать ею в зарослях сорняков первую просеку.

– Дядя Вася, а мне покажешь, как бензокосой косить?

– Ну, иди давай, только аккуратно… Низко не опускай…

– Андрей Иванович! С какого момента ты стал дядей Васей?

– А это на время работы, чтоб никто не догадался…

И пока относили в сторону по его команде скошенную траву, пока конкурировали за перчатки, лопаты и грабли, пока учились, как поправлять могильные холмики, пока слушали рассказы отца Варсонофия о судьбах тех, кто здесь лежит, сами не заметили, как изменилась вся атмосфера. Как-то незаметно вопросы о хватающих за ногу покойниках сменились разговорами о христианских похоронах, о том, что такое отпевание и почему люди вообще уходят в монахи.

Покажутся сначала неожиданными, а потом заставят задуматься слова отца Варсонофия у могилы монаха Иоанна о том, что «они помогают нам, живым, когда нам трудно». Оказывается, многие помнят трудника Сергея, который всех нас, приезжающих, много лет встречал у сторожки на воротах монастыря. Теперь его могила – последняя в ряду. И убирают её ребята, как мне кажется, с особым тщанием.

Потом будет купание в тёплом, как бульон, озере, катание на байдарке с «дядей Васей», поход на колокольню, немного робкий собственноручный звон в колокола: «У нас даже мелодия получилась!»

И как продолжение темы о неразрывной связи живых и мёртвых – молитва у мощей преподобного Антония в тишине и прохладе Троицкого собора. Думается мне, что, если бы не было этих двух тяжёлых часов на кладбище, отношение к молебну было бы куда более равнодушным. Старая истина: чтобы почувствовать монастырь, мало поставить в нём свечку, нужно в нём поработать, хотя бы немного. Именно после этой поездки ребята вдруг выскажут мысль, что начальником наших сборов является сам преподобный…

Этих вопросов потом хватит до конца смены. Они будут возникать в дороге, в промежутках между играми, вечером перед сном, порождаемые желанием понять законы этого нового, внезапно открывшегося мира...

– А уходить из монастыря монахи могут?

– А если им надоест?

– А как туда попадают?

– А всех берут?

Дорога на Северную Двину идёт через деревню, мимо обелиска павшим воинам. Я не знаю, кому первому пришла в голову мысль расчистить траву вокруг него, очень вероятно, что Сан Санычу. И вызвала отклик в массах. Может, работа на монастырском кладбище подвигла их в этом направлении, может, услышанные воспоминания о войне местной жительницы, бабушки, которой тогда лет было – как им сейчас, а сколько теперь – и подумать страшно. Но программой сборов это точно не предусматривалось.

«Дядя Вася» (он же Андрей Иванович) и Саша прошли основные заросли бензокосилкой, остальное мальчишки шустро добрали руками. И остановились, притихшие, перед вставшей из травы трёхгранной мемориальной доской…

Вроде бы всё дальше от нас та война. И всё-таки она так и не завершена. Не зря же Сан Саныч каждое лето отправляется с самыми стойкими и достойными членами клуба «Следопыт» в поисковые экспедиции по местам боёв. Впрочем, это уже сюжет для отдельного рассказа и другого рассказчика

(см. публикацию «Батяня»)…

– А почему столько фамилий одинаковых подряд?

– И не только фамилий, отчества вон тоже…

И куда-то – не в сознание, а гораздо глубже – проникает открывшийся вдруг смысл этих повторяющихся в списке фамилий и отчеств: на войну уходили целыми семьями. Вот отсюда, из стоящих вокруг домов… И не вернулись – ни отец, ни его сыновья… Господи, упокой души рабов Твоих: Александра, Александра, Иоанна, Степана…

Прямо на этом месте, где я сейчас среди ночи кормлю комаров, мы сидели вдвоём с Сан Санычем после окончания первой смены, остальные уже разъехались. Наслаждались затишьем и жарким, совсем не северным, солнышком и обсуждали довольно сложный вопрос: отец Варсонофий не первый год повторяет, что нужно создавать православную молодёжную общину. А как её создавать? Какое общее дело или какой интерес может объединить ребят, разделённых сотнями архангельских километров? Причём не на пять-шесть дней объединить, а надолго? Решили, что можно примерно раз в месяц проводить военно-исторические игры с элементами православного образования. Вот, кажется, и всё… Похоже, нет у этой задачки решения.

А на следующий день приехала вторая смена, и она оказалась совсем не похожей ни на первую, ни на наши представления о ней. Уехали часть взрослых, в том числе Сан Саныч и казак Андрей Иванович. Среди приехавших ребят были совсем маленькие, 10-летние, и такие, для кого даже просто длительная ходьба – проблема. Вот и думай, как быть. Ещё раз подтвердилась уже замеченная особенность данного места – что бы мы ни мыслили себе и ни планировали, будет иначе. Другие люди, другие обстоятельства, другой сценарий. И тут главное – успеть сориентироваться, отложить подальше свои планы и начать выполнять планы преподобного Антония по благоустройству данного места.

– Девчонки, нужна ваша помощь, взрослые сами не справятся: помогите тёте Лене овощи на обед чистить, а старшие – пошли со мной полы в столовой мыть.

– А вы нам в столовой вообще не нужны, мы и сами справимся! Вёдра и совок нам оставьте и идите! – отвечает «тётя Катя».

Вообще-то, ей 15 лет, и на первой смене она была «Екатерина Первая», потому что Кать оказалось две (другую, соответственно, называли «Екатерина Вторая»). А вчера, когда участники второй смены встали в круг на поляне играть в «Снежный ком» (это игра на знакомство) и каждый называл своё имя, она вслед за нашим поваром тётей Леной бодро заявила: «тётя Катя». Значит, так тому и быть. Да и полы ребята действительно вымыли без меня – быстро и очень качественно. И овощей начистили. А мальчишки, включая десятилетнего Славика, под руководством батюшки за это время перетаскали старые оконные рамы, освободили сцену, соорудив экран для кинофильмов, и оборудовали полки под библиотеку. А после ужина в волейбол играли…

– Ты чему так довольно улыбаешься? – пробегающий мимо отец Варсонофий резко тормозит возле меня. Подозреваю, есть с чего: вид у меня не просто довольный, а немного блаженный. Указываю ему на царящий на поляне всеобщий кипеж по поводу предстоящего массового похода на Северную Двину… Каждый бежит в нужном ему направлении. Собирают воду и посуду для чая, продукты, мяч, волейбольную сетку. Кто-то проверяет экипировку малышей, Денис делит груз на всех пропорционально возможностям, «тётя Катя», как обычно, с ним спорит…

– Батюшка, помните, как вы целый год говорили мне про молодёжную общину, а я говорила, что в наших условиях её создать невозможно? Так вот она, община. Сами не додумались – так преподобный показал, как она должна выглядеть...

– Народ, подождите ложками стучать! Ставлю на голосование: мы про святых дальше читать будем?

– Да! – практически хором...

– А про кого? Выбирайте!

– Анастасия Узорешительница! Вера, Надежда, Любовь! Сергий Радонежский!

А этих-то житий в книжке уже и нет, они же не северные святые, надо в Интернет лезть!..

Да, стоило всё это затевать. Хотя бы ради вот этого единогласного «да!» и вопроса в половину первого ночи: «Катя, а откуда взялся Бог?».

Мужественный вид Александра Александровича Завернина в камуфляжной форме внушает уважение. Мальчишки и девчонки исполняют его команды с полуслова. Чуть кто проштрафился, Сан Саныч сразу же даёт наказание: «Упал, отжался десять раз». Вначале к такой форме воспитания я отнёсся скептически. Но потом, увидев, с каким воодушевлением ребята исполняют приказ, как стараются не подвести своего командира, понял, что так, наверное, и надо.

Вечерами около костра Сан Саныч совсем другой. Он берёт гитару, раздаёт листочки с полюбившимися ребятам песнями, они садятся в круг и вместе с ним поют очень добрые духовные и патрио-тические песни, которых, к сожалению, сейчас нельзя услышать ни по радио, ни по телевизору. А ведь песня не только «строить и жить помогает», она прививает любовь к родине, к матери, к семье. И голос в это время у Саныча совсем не строгий, а задушевный, проникновенный.

Как-то после вечерней трапезы и праздничного чаепития с пирогами, на котором мы вместе пропели «Многая лета» одному из подростков – ему исполнилось 15 лет, я стал расспрашивать Саныча о его работе в поисковых отрядах.

– Кто занимается этой работой, особенно военным поиском, – рассказывает Саныч, – это люди либо верующие, либо суеверные. Потому что, когда начинаешь поднимать останки бойцов, невольно соприкасаешься со смертью. По сути, каждый поисковик находится в пограничном состоянии между миром живых и миром мёртвых. Иногда приходится круглые сутки поднимать останки бойцов. Мы раскапываем их археологическим способом, очень осторожно. Каждую косточку очищаем от пыли и грязи, складываем в отдельный пакет. По каждому погибшему составляем протокол эксгумации и делаем фото.

Бывало немало опасных случаев, связанных с подъёмом взрывоопасных веществ, а также происшествий, в которых человек, казалось бы, ну никак не мог выжить. А он выходит из этой ситуации живым, здоровым и невредимым. Если это происходит один, два раза – можно списать на случайность. Но когда постоянно... тут невольно задумаешься. Придя в православие, я ощутил реальную поддержку, почувствовал, что у меня, как и у каждого человека, есть свой Ангел Хранитель.

Если здесь, на православных сборах, за всех молится батюшка, то во время поиска мне приходится самому молиться за всех участников. А когда в отряде есть воцерковлённые ребята, мы с ними вместе читаем утреннее и вечернее правила.

Несчастные случаи, в основном, происходят от неуважительного отношения к останкам, от неправильного поведения во время ритуальных мероприятий. Потому что к погибшим, тем более к павшим за наше Отечество воинам, надо относиться, как и к живым, с душой... Понимаете, это очень важно. При перезахоронении мы обязательно проводим отпевание и отдание воинских почестей, приглашаем священников и местных пограничников, которые производят салют. Как-то во время раскопок на Курской дуге приехавший к нам архиепископ Ювеналий сказал, что мы делаем очень важное и полезное дело, ведь после отпевания и православного перезахоронения неупокоенные души убиенных находят себе вечное упокоение.

– Случалось, что находились родственники погибших?

– В 1994 году, в начале вахты, подняли останки трёх бойцов в Лоухском районе Карелии, и у одного обнаружили медальон. Его сразу удалось прочитать, и мы тут же отправили сообщение о его перезахоронении родственникам в маленькую деревеньку на севере Новосибирской области. К концу вахты на захоронение успели приехать сын и дочка этого бойца. У них и денег-то на дорогу не было, их вся деревня снаряжала. И вот что они нам рассказали. К ним во время войны пришло извещение, что их отец пропал без вести. Поэтому, несмотря на то, что у них была большая многодетная семья, никакой пенсии им государство не платило. И сами деревенские, их же соседи, не очень уважительно относились к ним: «Ещё неизвестно, как он пропал. Может, попал в плен». И всю жизнь семья мечтала узнать о судьбе своего отца и деда. А тут такая весть! Он погиб в бою героем. Поприсутствовав на торжественном перезахоронении, сын погибшего воина, сам уже очень пожилой человек, сказал нам: «Вот мы и узнали, что случилось с нашим отцом, теперь можно спокойно умирать». Оказывается, в жизни им только этого и не хватало.

Представляете, какое впечатление такие случаи оказывают на ребят! Они взрослеют прямо на глазах, пробуждается интерес и к нашему прошлому, и к тому, что происходит сейчас.

– Ваша работа – полевые сборы, экспедиции на раскопки – она как-то оплачивается?

– Я педагог дополнительного образования. Мы занимаемся на базе 20-й школы города Архангельска. На эти православные сборы в прошлом году мы выиграли грант – для финансового обеспечения группы, чтобы никто за участие в ней не платил. В этом году тоже подавали заявку, но денег не получили. Воспитатели вместе со мной здесь работают безо всякой оплаты и в свои отпуска. Я уже привык к такому положению вещей, отношусь к этому совершенно нормально. Дадут деньги – хорошо, не дадут – пойдём и сами всё сделаем. У каждого человека есть своё предназначение. Если мне суждено нести этот крест, то его и надо нести. Кто-то должен заниматься воспитанием детей, чтобы они выросли настоящими людьми. Сейчас, кажется, уже все понимают, насколько важно не упустить их. События на Украине показывают нам, чем это может обернуться…

Сан Саныч ходит прихрамывая. Оказывается, у него от походной полевой жизни уже четвёртый год проблемы с ногой и поясницей. Легче становится после десяти-дневного курса массажа, но времени на это нет. Отпуск полностью занят – с одних сборов он сразу же едет на другие, из одной экспедиции в другую. По-другому не может, как и все воспитатели в этом православном лагере «Преображение» на речке Сия.