Спорить со всеми Ласей Мирон, председатель комитета бедноты, уже не мог. Попробуй тут спорить - не успеешь рот открыть, а тебе в ответ уже десять слов нашли.

- Ну не буду же я в голбце прятаться! Уж лучше в лес, - горячился он.

- А вдруг белые придут ненадолго? Вдруг погонят их красные? Что тогда? Ты из лесу быстро не вернешься, а мы как докажем, что ты живой? - заново объяснил Ласей Мирону Косьта Матвей, мужик курносый и рыжий, на доброй морде его все вопросы - как веснушки.

Ласей Мирон ничего не ответил. Засопел.

В избе сегодня нет привычного на таких мужицких сборах табачного дыма. Мужики несколько раз доставали кисеты, да, наткнувшись на тяжелый взгляд отца Викентия, убирали их обратно в глубокие карманы штанин. Стеснялись отца Викентия, ведь он крестил их всех, кроме Косьты Матвея. Мужики как-никак молодые, никто из них не мог долго выдержать взгляд попа. Будто ведь насквозь видит отец Викентий. Не был бы попом, небось, звали бы колдуном.

Слово у батюшки крепкое. Скажет, так скажет. Да ведь и говорит-то он уже то, что мужики еще только думать начали. А он - глянь-ко - и слова уже нашел.

Сегодня у них толковище о Ласей Мироне и об отце Викентии, о белых да красных. Но главное дело - о селе у них разговор. Белые и красные приходят и уходят, а село остается...

*   *   *

Пополудни влетел нынче в село сын Кире Варука, лошадь свою ямщицкую с дури да с перепугу чуть не запорол: "Белые! - брякнул мужикам, толпившимся у гумна. - Белые... а за ними - красные. Гонят белых от Кыркеща. Верст сорок отсель - не более. Видимо, красные хотят загнать беляков в верховья. Злые, как собаки..."

- Кто собаки? - хотел пошутить кто-то из мужиков. - Белые или красные?

- Злость цветом не меряют, - хрипнул остервеневший всадник. Мужики насупились...

Это сообщение растревожило и отца Викентия. Пробормотав под нос молитву, он перекрестился и направился к Косьта Матвею.

Понятное дело - никому в Макарьеле ни белые, ни красные милы не были. Может, только Ласей Мирону красноармейцы ближе. Больше для революционной моды - как руководителю комбеда. Впрочем, и "комбед" - это тоже только одно название. Мирон придумал - Ласей организовал. A зачем? Никто не знал...

Мирон организовывал комитет бедноты два года назад, когда вернулся с германской войны. От роду Мирону - двадцать пять, из них четыре года не был в Макарьеле. До войны был бедовый, а с войны и вовсе вернулся пьяный от крови, с деревянной ногой - после ранения, и забияка пуще прежнего. Сельчане ведь не забыли еще предвоенное время, когда Мирон в каждый церковный праздник все село на ноги поднимал. Очень уж драчливый был. Матерь его слезами умывалась - погибель от такого сына. Дрался каждый раз, как выпивал. А выпивал, мягко говоря, нередко. Старушки приносили матери Мирона мыло, которым мыли покойника. Говорили, что если сын, дескать, этим мылом руки вымоет, то не будут они на драку чесаться... Не помогло. А после войны да в революцию, когда везде сплошная драка, Мирон - как рыба в воде. Вот уж: кому война, а кому мать родна.

В общем, создал Мирон комбед, а кому из сельчан новая жизнь нужна, у них никто особо не спрашивал - вроде и по-старому неплохо жили. Может, кто ничего не сажал и не сеял, в лес ни разу не ходил, тот, может, и был голодным. Остальные с молоком и мясом были. Хлебушек на белку меняли, да и рябчика-питиряка на Вятку мешками по зимнику возили. Туда куль - обратно куль. Кто не ленился, тот и побогаче, конечно, был. Косьта Матвей вон даже лавку держал. А отец Викентий - тот не только себя, село богаче сделал: школу открыл через три года, когда сюда - в Макарьель, приехал. И здесь уже тридцать лет.

А Ласей Мирон каждый вечер собрания проводил. Путался, врал, нес галиматью, но о новой жизни пытался рассказать. В конце концов переходил на байки о фронтовой жизни - там ведь про новую-то жизнь слышал. Когда в госпитале лежал. Объясняли ему, конечно, по-разному, но запомнил он главное: нужно землю у богатеев отнять. А в Макарьеле у кого отнимешь? Хм. Да и зачем? Если новые земли нужны - иди и корчуй лес. Вот тебе и вся революция. Да и по всей России земли-то немеряно.

*   *   *

...Когда Ласей Мирона сегодня позвали прийти к Матвею, он не стал торопиться. Пришел позже всех. Хоть самому очень хотелось побыстрей узнать, зачем его позвали. Но вот не спешил, заставил себя не торопиться. Бросая вперед деревянную ногу, он прошелся по полу и сел на лавку. Отец Викентий, не мигая, долго глядел на него. Будто оценивал его по новой. Потом начал разговор:

- Вы, конечно, уже слышали, что от села Кыркещ к нам поднимаются белые...

- Радоваться собрались, - поднялся с лавки Ласей Мирон, но быстро замолчал под взглядом отца Викентия.

- За ними красноармейцы идут, - продолжал поп. - Белые зайдут, что-нибудь смогут с Ласей Мироном сделать.

- Отдамся я им! На-кося! - дернулся председатель.

- Красные их отсюда выгонят, а нас за Ласей Мирона накажут, - спокойно продолжал отец Викентий.

- Могут, могут, - соглашались мужики.

- А сейчас посмотрим с другой стороны, - рассуждал священник. - Рассказывают, что к белым помощь идет из верховья. Так что красных они выбьют отсюда.

- Не может быть! Bрешь! - снова сунулся Ласей Мирон. Да мужики на него так глянули, что он стих.

- А если большевики со мной что-то сделают, то снова село виноватым будет. Только уже перед белыми. Потому думать надо, как от тех и других село уберечь, чтобы не сожгли его от злости.

- Что же нам делать? - растерялись мужики.

- Быстрей мирись со своим соперником, когда ты еще в пути, чтобы тот, кто встал против тебя, не дал тебя твоему мучителю, - из Библии, наверное, процитировал отец Викентий. Потом перекрестился и поделился соображениями:

- Чтобы ни красные, ни белые не могли найти зацепку, чтобы отомстить за что-то, убить детей, стариков и женщин. На мой взгляд, нужно прятать меня и Ласей Мирона.

- Как спрятать? Обоих вместе? - даже вскочил Косьта Матвей.

- Я не буду прятаться, - воспротивился Ласей Мирон. Мужики все похлопали по кошелькам с табаком, будто проверили, на месте ли они.

- Нет, не вместе будем прятаться. Перед тем, как зайдут в село белые, нужно прятать Ласей Мирона. Если красные выгонят их из села, то тогда спрятаться придется мне.

- Неужели так будете всю жизнь по очереди прятаться? - снова вскочил Косьта Матвей.

- Когда-либо это кончится, - тихим голосом успокоил отец Викентий. - Но сгоряча и одни, и другие могут село сжечь или другую беду придумают. Сторону попа первым принял Косьта Матвей. Не зря он со счетами дело имеет, быстро сообразил, что к чему. Через некоторое время уже вдвоем перетянули на свою сторону остальных мужиков. Только вот Ласей Мирон все противился. Никак не хочет прятаться.

- Ты не только о себе думай, - снова и снова пытался спокойно убедить его поп. - Вдруг да расстреляют тебя белые. Тогда красные будут мстить за тебя. А кому? Виновных будут искать в нашем селе. А будут ли они долго разбираться? Убьют, кто в руки попадет. Так же смогут сделать и белые, если со мной что-то случится. Зацепку им обоим не надо дать. Вот что.

- Ладно, - сквозь зубы процедил Ласей Мирон. - Зайду тогда к себе в подпол.

- Там найдут, - вставил Косьта Матвей.

- В том-то и дело, - окинув мужиков взглядом, сказал отец Викентий. - Нужно под чьим-то полом вырыть яму. Приготовить там постель, еду, воду. Ведь неизвестно, кому из нас сколько придется прятаться.

Посоображали недолго и решили сделать укрытие под полом в доме Кире Варук. Она женщина не болтливая. Сын тоже в ее род пошел. Пришли к одному мнению, что сейчас же нужно начать копать там яму, оборудовать ее. Чтобы к рассвету было все готово. Завтра белые должны уже сюда подойти.

*   *   *

Все вышли на улицу. Здесь мужики жадно выкурили по несколько цигарок и ненадолго разошлись по домам. Направился к своему дому и Ласей Мирон. Тяжело поднялся по лестнице на крышу и вместе с палкой содрал красный флаг. Материал освободил от палки и, бережно сложив, спрятал за пазуху. Зашел в дом, долго курил, пока дым не стал есть глаза. Ругался про себя, шепотом. Под утро отправился к дому Кире Варука. У мужиков убежище было уже готово. Сделали его возле картофельной ямы. Тесновато, правда, но уместиться можно даже вдвоем. Даже нары сделали для сна. Кто-то матрац, набитый соломой, притащил. На полке стояло ведро с водой, много шанег, булок, буханок, сушеного мяса, квашеная капуста. Даже репу поднесли.

Ласей Мирон, недовольно ворча, зашел в убежище. Мужики закрыли люк, оставили отверстие для воздуха и ушли. Мирон со злостью выпил целый ковш воды и лег.

Он, конечно, не видел, как еще до полудня в Макарьель зашел отступавший белый отряд, как с хлебом-солью, с иконами их встречали возле села отец Викентий, Косьта Матвей и еще несколько односельчан. Ночь белые здесь отдохнули, а на утро отправились дальше, в верховье.

В дом Кире Варука, тайком от людей, зашел отец Викентий и спустился в подпол.

- Мирон, ты здесь? - спросил он.

- Где же мне быть? Конечно, здесь, - сердито ответил Ласей Мирон. - Что, ушли уже ваши спасители? Удрали?

Поп не ответил. Поднял крышку люка. Мирон поднялся.

- Узкий проход-то. Не войдешь. Ты же смотри какой пузатый, - съехидничал он над попом, который спускался в убежище.

- Войди в узкую дверь, потому что широкий проход и широкая дорога ведут к погибели. И многие идут там... - снова из Библии взял ответ отец Викентий.

А Ласей Мирон вышел на улицу. Ночь еще на дворе, темно. Он поковылял домой. Снова поднялся на крышу и повесил палку с красным флагом. А утром он уже встретился с командиром красноармейцев. Отцу Викентию пришлось прятаться целую неделю. Дальше красноармейцы идти не решались. Будто знали, что обратно придется бегом пройти по этому селу, убегать от белых. Отец Викентий освободил место для Ласей Мирона. Так еще два раза менялись местами, пока борцы за новую жизнь полностью не успокоили борцов за старую власть.

*   *   *

Прошло пятнадцать лет. Сейчас все жители Макарьеля твердым голосом кричали и хвалили новую жизнь. До дырок читали газеты, которые их учили, как нужно идти по пути социализма. Для этого нужно избавиться от всего старого. В первую очередь - от попов и церквей.

Изменился и Ласей Мирон. Без чтения газет даже спать не ложился. Да и должность сейчас у него другая - председатель сельсовета.

Однажды утром он собрал возле сельсовета колхозных коммунистов и комсомольцев, и они артелью направились к церкви. Разбить, разрушить это подлое гнездо. Навстречу им вышел постаревший отец Викентий. Что-то пытался объяснить, удержать людей. Схватил Ласей Мирона за рукав и говорил:

- И когда пошел дождь, вышли из берегов реки, поднялся ветер, и бросились они на его дом. Он не упал потому, что на камень была поставлена его основа...

- Иди отсюда! - пытался освободить руку Ласей Мирон. - Сеятель опиума для народа! Разрушим твое злое гнездо. Морочишь людям голову. Хватит!

Молодежь поднялась на колокольню, хотели сбросить колокол. Ласей Мирон командовал снизу, на земле. Возле него, закрыв лицо руками, сидел отец Викентий и болтал о каком-то завтрашнем дне:

"Оставь людям свет, ирод. Оставь свет... не только красный". А еще отец Викентий пытался добиться у Мирона, чтобы вспомнил тот, как берегли они вместе село.

Но Мирон уже не слышал. И летучий всадник, бывший ямщик - сын Кире Варука - тоже уже не слышал. И не помнит своих собственных слов:

"Злость цветом не меряют..."

*   *   *

На коленях в камере Верхне-Човской тюрьмы промозглым утром тысяча девятьсот тридцать восьмого года просил отец Викентий у Бога милости к падшим: "Прости их, господи, ибо не ведают, блудные дети, что творят..." Он гладил своими могучими руками по голове человека, лежащего вдоль стены у окна, гладил и просил у Бога прощения за сумасшедший мир, за себя, за слепых и нищих духом, просил один; потому что Ласей Мирон бредил в горячке и, тычась в холодную стену камеры, клекотал отбитыми легкими и шептал что-то о братстве мирового пролетариата.

...Их обоих расстреляли рано утром. Залпом в пять стволов.