ПЕРЕКРЕСТКИ “Мы дети
Твои неразумные” Сколько лет выходит наша газета, столько помню и “юродивого Женю”. Фамилию его до сих пор не знаю, где он живет, чем кормится, и даже каково на самом деле его вероисповедание – то неведомо. Бывало, придет в редакцию, сядет на стул и сидит... Что-то в нем загадочное есть: бородка клинышком, темные ассирийские глаза с поволокой, зимой треух на голове и огромные валенки, летом – какое-то пальтишко с полуоборванными пуговицами. Сидит, молчит, а когда слово скажет, невольно уши навостряешь – вдруг пророчество какое? Женя говорил медленно, с расстановкой: вот, мол, в Мураши в Кировскую область съездил к тамошним старообрядцам или еще куда – на веру посмотреть, и везде, по его словам, искобенились люди, нет уж той, древлеправославной, веры на Руси... Пророчеств мы так и не услышали, но все равно дорожили Женей. Ведь юродивые сейчас так редки... Хоть и на псих-учете, как мы догадывались, он состоит, но все-таки свой, беречь его надо! Нынешней весной зашел он в новеньком пальто, причесанный, весь какой-то обихоженный. “Откуда пальто?” – спрашиваю. “В Кочпонской церкви пожертвовали. А к старообрядцам я теперь не хожу, мало там подают. Совсем веры нет”. Между тем, как потом я узнал, Женя к староверам ходить не перестал, и жертвуют там немало: шаньги, яички, рыбники, деньгами тоже. И вдруг новость: отлучили Женю старообрядцы, не пускают в свой храм. Почему? А случилось вот что. Как-то они собирали деньги для детского приюта, и Женя взорвался: “Туда по 10 рублей жертвуете, а мне – лишь по 2-3 рубля!” И что ни день – матом ругается, мол, с вами с голоду помрешь. Обидно, конечно, такое слышать... Да дело не в этом. Ругался-то он прямо в церкви, у святых икон. А потом еще одна новость: 2 августа, на Ильин день, “юродивый Женя” поджег староверческую церковь. Видно, вообразил себя карающим Ильей Пророком. Чудом иконы остались целы, но половина храма сгорела вместе с разной утварью, в том числе с моленной одеждой – сарафанами, платками, кафтанами, в которых староверы молятся. Против Жени заведено уголовное дело. Ожидается, что признают его психически больным и отпустят. Вот таким оказался наш “юродивый”. А в случившейся трагедии и мы повинны – все-то ему в рот глядели. Так что он и сам поверил в свою “блаженность”. * * * Сколько лет выходит газета, столько помню еще одного, тоже больного, человека. Раньше эта женщина звонила на дню по несколько раз. Бывало, сижу в редакции, плечом к уху трубку прижав, занимаюсь своими делами, а она все говорит, говорит: про каких-то пауков, про страхи свои. Я слушаю – пусть выговорится, может, ей полегчает. Прошли годы, сейчас эта женщина активная прихожанка, часто к нам заходит. И снова все говорит, говорит: про епархиальную жизнь, про искушения и святость. Иногда такое скажет, что все внутри холодеет: как точно, в самую глубинку, подмечено! Откуда в ней эта мудрость и проницательность? А недавно зашел посетитель – по неуловимым признакам тоже из этих, из больных. Принес покаянную молитву собственного сочинения, об умученных христианах в годы советской власти. “Вам-то в чем каяться? – невольно удивляюсь я. – Вы же в этом не участвовали”. – “Кто знает, – отвечает он, – если бы я жил во времена пророков, может быть, тоже в них камни кидал. Каяться вся страна должна, а мне зачем от людей отделяться?” Вот тебе и “больной”! Разумней речи я и не слыхивал. Владимир Габов (так его зовут) рассказал о себе. Прежде он к лечебно-трудовому профилакторию был приписан, ящики там колотил. Потом его как эпилептика на инвалидность поставили. Теперь в церковь ходит, и жизнь его изменилась. – Как служба, так мы с матерью рано утром на автобус – в Вильгорт в храм едем. – А почему туда, в село? Здесь же, в Сыктывкаре, храмы есть. – Там народ хороший, простой. Дружная община. – Сейчас тоже из храма? – Да. Только один, без матери. Она за ягодами ушла, – отвечает Владимир, и вдруг глаза его остановились, речь замедлилась. – Принесет она корзину шиповника, а я сижу перебираю, перебираю, перебираю... Впрочем, гость быстро справился с собой – и снова передо мной нормальный разумный собеседник. И странное впечатление: будто изнутри этого безвольного, заторможенного человека смотрит на меня другой человек – с таким тихим покойным взором, трезвенно-ясный. Такое я и прежде замечал в излечившихся от безумия людях. Что-то в них есть... великое. Может быть, эти люди – “юродивые наоборот”? Мы знаем о юродстве как о величайшем подвиге добровольного безумия Христа ради. Но вот это восхождение от безумия к разуму – разве оно не столь же величественно и мистично? Разве так же явно не торжествует в человеке Господь? Ниже привожу молитву, написанную В.Габовым. М.Сизов
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта |