4

ОТЧИНА

И первым его призвали к этому не комиссары и политруки с их заградотрядами, которые расстреливали отступающих солдат. Первой призвала людей к смертельной борьбе наша Церковь – и сделала это не из страха, а по совести. Вот об этом сегодня разговор – о том, что эта война была нашей, а не коммунистов с фашистами. Я с горечью убеждаюсь, что понимание этого сейчас уходит.

22 июня 1941 года, в день Всех святых, в земле Российской просиявших, глава нашей Церкви митрополит Сергий, отслужив литургию в Богоявленском соборе, ушел в свой кабинет и собственноручно стал печатать на машинке «Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви».

К этому времени он почти оглох, из-за болезни еле двигался, был надломлен гибелью сотен тысяч священников и мирян, в том числе близких друзей. За прошедшие годы владыка пришел к выводу, что, подписав составленную чекистами Декларацию 27-го года, совершил ложный шаг, который никого и ничего не спас.

И это тоже лежало тяжелым камнем на его душе. Иногда говорится, что Церковь эту Декларацию приняла. Это не так. Почти девяносто процентов приходов сочли ее провокацией властей и отправили документ обратно. Когда стало ясно, что все гораздо серьезнее, батюшки стали скрывать Декларацию от мирян. Но это уже не могло помочь. Люди ужаснулись, и русский православный мир раскололся. Но не на тех, кто принял и не принял. А на тех, кто сказал, что негоже Церкви падать ниц перед врагами Божьими и лобзать сапоги убийц. И тех, кто владыку понял и простил.

Наверное, было за что. Но вот простил ли его Бог?

Однажды в конце двадцатых годов митрополит Сергий обронил, что он спасает Церковь. Его поправили: «Бог спасает Церковь». С каждым годом владыка все отчетливее понимал смысл этих слов. На его глазах рушились храмы, гибли пастыри. Одни гибли, на их место вставали другие и тоже становились мучениками. И вот наступил момент, когда открытых храмов в России осталась малая горсть – сто с небольшим.

И тогда Бог действительно спас Русскую Церковь. Я долго не мог понять, почему Господь дал тяжелобольному владыке дожить до этих дней и умереть Патриархом. Только ли для того, чтобы он мог убедиться в своей ошибке? Но он убедился в этом раньше – еще в 37-38-х годах, когда остался почти в полном одиночестве.

Многое объясняет Послание 22 июня, когда власть испугалась до смерти и никто над владыкой не стоял. А он сидел и печатал больными, непослушными пальцами воззвание к русскому народу о начале Священной войны. В нем ни единым словом не были упомянуты ни Советский Союз, ни коммунистическое правительство. Этот словесный прах митрополит Сергий отряхнул со своих рук и писал о том, что «не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьей помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу... Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ своей Родины».

И был еще один эпизод в его жизни, который многих глубоко поразил. Келейник митрополита, архимандрит Иоанн (Разумов), вспоминает о первых днях 43-го года:

«В день Богоявления, 19 января, митрополит Сергий возглавил крестный ход на Иордань. Это были дни решающих боев за Сталинград, и Владыка особенно горячо молился о победе русского воинства. Неожиданная болезнь заставила его слечь в постель.

В ночь на 2-е февраля 1943 года Владыка, пересилив свой недуг, попросил келейника помочь ему подняться с постели. Встав, он с трудом положил три поклона, воссылая благодарение Богу. Когда келейник помогал ему снова лечь в постель, митрополит Сергий сказал: «Господь воинств, сильный в брани, низложил восстающих против нас. Да благословит Господь людей своих миром! Может быть, это начало будет счастливым концом».

Утром радио передало о разгроме немецких войск под Сталинградом».

Это прозрение митрополита Сергия проливает какой-то свет на всю его судьбу. На его родство с Россией в любом – и самом ужасном, и высоком – ее виде. Вот, быть может, ключ к сердцу этого человека. Как сын, который ходит за пьющей матерью по притонам, владыка, казалось, падал очень низко. Но Спаситель, который Сам некогда рыдал над любимым Иерусалимом, продлил дни своего пастыря. Дал ему дожить до тех дней, когда русский народ обернется лицом к Богу.

Послание митрополита Сергия было разослано во все концы страны.

Недавно в России вышла очень хорошая книга петербургского историка М.Шкаровского «Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве». Больше ста страниц там посвящены войне. Приведу из нее некоторые сведения.

В Полесской епархии за содействие партизанам было расстреляно 55 процентов священников. Один из них, протоиерей Александр Романушко, на отпевании полицая вместо «Вечная память» произнес «Анафема» и призвал живых полицаев искупить свою вину перед Родиной. Эти слова произвели на них такое страшное впечатление, что многие прямо с кладбища ушли в партизаны. Целые возы продовольствия переправлял в леса бывший белогвардеец и враг большевизма до мозга костей игумен Павел, наместник Псково-Печерской обители. Его помощницу, горячую ревнительницу монастыря А.И.Рубцову, расстреляло гестапо. Перед этим долго пытали, но эта христианка так и не выдала своего батюшку. В Черкасской области за голову священника о. Г.Писаренко немцы предлагали 10 тысяч марок, но предателей не нашлось. Десятки наших батюшек были награждены медалью «Партизану Великой Отечественной войны». Более 40 – «За оборону Ленинграда» и «За оборону Москвы».

Продолжу. Легендарный герой Сталинградской битвы сержант Павлов («Дом Павлова» – это в его честь) был монахом. Рядом с ним в Сталинграде в должности командира взвода разведки воевал диакон Костромского кафедрального собора, будущий протоирей отец Борис Васильев. Заместителем командира роты начал свой боевой путь еще один монах, который нам известен как Патриарх Пимен.

Старейший протоиерей Ленинграда отец Иоанн Горемыкин узнав, что его сын – главный инженер одного из военных заводов – не подлежит призыву, спросил:

– Все идут защищать Родину, а мой сын будет отсиживаться?

Перечислять подобные примеры можно очень и очень долго. Это не исключения, а правило. Роль священнослужителей в Победе была такова, что вплоть до конца 50-х годов безбожники в своих поношениях Церкви спотыкались, вспоминая о ее вкладе в Победу.

Массовый характер носило и обращение к Богу военных. Уполномоченный по Марийской АССР жаловался, что в сентябре 44-го, когда во время крестного хода к иконами прикладывались... «командиры воинских частей и жертвовали деньгами, было собрано 17000 рублей».

Это один маленький эпизод Священной войны из тысяч ему подобных. Война шла на два фронта – впереди фашисты, сзади части НКВД. А посередине сражался за свою Родину русский народ.

Это все слова, могут сказать мне, а факты говорят иное: народ не хотел воевать. Очень много говорится в последние годы о потерях русской армии во время Второй мировой войны. Фигурируют цифры, что на каждого убитого фашиста приходилось десять наших солдат. Так что стоит ли особо радоваться Победе? Такой вопрос невольно следует за этими рассуждениями.

Еще говорят: мол, не хотели люди за коммунистов сражаться, военачальники были плохие и т.д.

В теории это понятно, на практике же даже немцы отзывались о русских солдатах и генералах с настоящим уважением. А они-то знали в этом деле толк. В мае этого года агентство «Славянский мир» опубликовало результаты многолетнего, очень серьезного исследования нашего Генштаба о потерях во время войны.

Этот документ был до последнего времени засекречен, потому что содержит много страшных цифр. Но, наверное, зря засекречен. Потому что действительность оказалась не так угнетающа, как спекуляции на эту тему.

В статистическом исследовании Генштаба учтены все советские и немецкие потери на фронте, в тылу, во время эвакуации и т.д. И вот что получается. Общие безвозвратные потери вооруженных сил Германии, ее союзников и «добровольцев» (власовцы, испанские фашисты, мусульманский легион и т.п.) на русском фронте составили 8,6 миллиона человек. Советских солдат погибло 11,4 миллиона человек. То есть соотношение получается 1:1,3. Тоже не в нашу пользу, разница – в 30 процентов, а не в разы.

Примерно так же обстоит дело и военнопленными. Наша армия потеряла 4 миллиона 59 тысяч человек, фашистская – 3 миллиона 777 тысяч (немецкие данные о числе наших военнопленных носят ложный характер. В них включены 500 тысяч мужчин призывного возраста, схваченные в своих домах).

Разницу в потерях можно объяснить тем, что Красная армия оказалась психологически не готова к оборонительной войне, отступлению. Начиная с зимы 41-го, потери воюющих сторон были соотносимы. Чего не сказать о жертвах среди мирного населения.

Было преднамеренно истреблено оккупантами 7,4 млн. мирных жителей СССР (из них 3,6 миллиона в концлагерях);

Да, мы не лучше немцев воевали. Но и не хуже. А вот зла сотворили неизмеримо меньше. Даже за англо-американцами, к нашей чести, не пытались угнаться. Города-госпитали вроде Дрездена, не имевшие военного значения, переполненные ранеными и беженцами, мы не уничтожали (бомбы союзников фактически стерли этот город с лица земли).

Сообщение о действительных потерях нашей армии я поместил на одном русском сайте в электронной сети Интернет. И вскоре получил отклик от кадрового офицера в отставке за подписью Винторез. Имени его я, к сожалению, не знаю.

Этот офицер перевел фрагмент, посвященный первым дням и месяцам войны, из автобиографической книги майора Отто Скорцени – самого знаменитого фашистского «спецназовца», которые первые 6-7 месяцев войны воевал на русском фронте. И вот что Скорцени пишет:

«...На следующее утро мы, медленно наступая, достигли все же Брест-Литовска на правом берегу Буга. Некоторое количество русских в центральной крепости еще продолжали упорно сопротивляться. Внешняя оборона была уже подавлена, но мне приходилось ползти, потому что вражеские снайперы не промахивались.... Мертвые солдаты в серой полевой форме лежали повсюду как непосредственные свидетели неудавшихся попыток штурма. Это продолжалось несколько дней, пока последний противник не был уничтожен, так как русские сражались до последнего патрона и последнего солдата...

...Мы перешли Днепр южнее Шклова.... затем мы получили очень неприятную новость... наша рота была атакована ночью русскими подразделениями. Два солдата сумели избежать кровавой расправы, рассказав нам о том, что случилось в той резне. Сцена трагедии, которую мы увидели своими глазами, говорила сама за себя. Теперь мы узнали, какой ужасной и безжалостной война на Востоке обещает быть...

Неожиданно мы получили новый сюрприз. Русские атаковали нас новым типом танков, который они не использовали раньше. Потом мы узнали, что это были Т-34. Наша противотанковая артиллерия оказалась бессильной против этих монстров. Ценой огромных усилий нам удалось отсечь вражескую пехоту, но танки прорвались и нанесли тяжелые потери... На наше счастье, у русских в то время не было достаточно танков, но даже нескольких десятков было достаточно, чтобы посеять панику. С этого времени танковые тревоги стали случаться часто в наших тылах...

Очень упорные сражения развернулись при форсировании реки Десна... Одной из загадок для нас было то, как враг доставлял поддержку для солдат, сражавшихся против нас на плацдарме через реку. Наша авиация безуспешно искала мост, по которому русские доставляют средства. Объяснение пришло много позже. И это явилось полным сюрпризом для нас. Русские навели мост, невидимый для нас, он находился на 30 сантиметров ниже уровня воды и использовался только ночью. Это была превосходная идея, а инженерное исполнение было выполнено в совершенстве. Мы также были поражены стоицизмом, с которым русский солдат переносил ранения и увечья. Он мог выдержать гораздо более сильную боль, чем западноевропеец. Я видел это своими глазами...»

Так мы сражались. 22 июня 1941 года Русская Церковь призвала народ защитить свое Отечество. Этот день предопределил исход войны. Дурные правители, изуверские идеологи приходят и уходят, а Россия остается, и русский народ продолжает то дело, которое Бог поручил ему совершить на этой земле.

Немцам многих русских людей удалось обмануть, привлечь формально на свою сторону. Я не вправе и не в силах обманутых осуждать. Они верили, что сражаются с безбожниками. Но в основе своей наш народ понял, почувствовал, что столкнулся с силой более страшной, чем большевизм, обрусение которого было вопросом времени. Даже еврейские поэты – революционные романтики – после войны стали писать по-человечески, сроднились со страной, в которой волею судеб оказались их предки (об этом есть убедительная статья у Станислава Куняева). Что говорить о русских коммунистах. Вспоминается письмо одного из них, солдата М.Ф.Черкасова, посланное с фронта: «Мама, я вступил в партию... Мама, помолись за меня Богу» («Советская Россия», 1990 г., 13 сентября»).

А чтоб понять, что представляли из себя фашисты, приведу, например, несколько слов из их молитвы, распространявшейся ими во время войны на листовках:

«Адольф Гитлер, ты наш вождь, имя твое наводит трепет на врагов, да приидет третья империя твоя. И да осуществится воля твоя на земле...»

13 мая 1942 года А.Розенберг призвал оккупационные власти проявлять осторожность в отношении Русской Православной Церкви как носительницы враждебной Германии русской национальной идеи. А за месяц до этого Гитлер высказал свои пожелания об уничтожении Русской Церкви:

«Нашим интересам соответствовало бы такое положение, при котором каждая деревня имела бы собственную секту, где развивались бы особые представления о Боге. Даже если в этом случае в отдельных деревнях возникнут шаманские культы, подобно негритянским или американо-индейским, то мы могли бы это только приветствовать, ибо это лишь увеличило бы количество факторов, дробящих русское пространство на мелкие единицы».

Кстати, сегодня эту политику продолжают в России Соединенные Штаты, но не о них сегодня речь. А о том, что 22 июня наш народ начал войну на два фронта – против чужих безбожников силой оружия, против своих – силой веры. И обе войны выиграл. Фашизм был уничтожен, а большевизм, в той жуткой, антирусской форме, когда миллионы людей уничтожались с помощью голода и репрессий, когда на священников охотились, как на диких зверей, надорвался и никогда уже не смог оправиться по-настоящему.

В 1945 году маршал Георгий Константинович Жуков затеплил в Лейпцигском православном храме неугасимую лампаду. Это было столь естественное движение, что вряд ли кого-то удивило. К этому времени один мой дед давно уже лежал в земле, где-то под Ворошиловградом, второй отходил от очередного ранения и читал запоем – пытаясь найти правду. Моему отцу не было четырех, но он уже отказывался брать хлеб из рук соседей, говорил что сыт, хотя голодал почти постоянно. Терпение и понятие о чести он впитал с молоком матери. Я не понимаю, на что рассчитывали немцы, начиная эту войну. Ведь Победа течет у нас в крови.

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта