ПЕРЕКРЕСТКИ
Единоверец
«Почему мы стесняемся вспоминать, что мы – русские?»
Гость
Встречаются в жизни такие люди – при первом же знакомстве вдруг понимаешь, что знал их всегда. Почему это бывает, трудно объяснить.
Заходит к нам в редакцию человек, одетый в темное, с большой «дикорастущей» и явно никогда не стриженной бородой. Священник. Встаю из-за стола, прошу благословения.
– Батюшка, мы, кажется, с вами где-то встречались...
– А почему нет?
– Только вот где... Вы в Устюге бывали?
– А как же.
– А в Никольске?
– У меня там дом, под Никольском, куплен.
Продолжаю расспрашивать отца Сергия (так его звать) про географию его путешествий. Российские города закончились, он уже стал называть зарубежные – Рим, Белград, Нью-Йорк, Лондон... За рубежом о.Сергий Мацнев часто бывал, когда работал в издательском отделе Московской Патриархии. И позже, когда уволился, еще полгода его дипломатический паспорт (такие паспорта выдают работникам МП) считался действительным. Так что мог без визы ехать в любую страну мира.
– А к нам, на Север, какими судьбами?
– Да вот, смотрю... Хочу на Севере насовсем поселиться, место подбираю.
– А дом в Никольске, который купили. Это что, всерьез? Никольск-то, насколько знаю, в Вологодской области считается вроде Петропавловска-Камчатского, он на самой окраине, глушь страшная!
– А мне то и нужно, – смеется батюшка. – Да и не в самом Никольске дом, а порядочно от него, в деревне Малые Гари, или в Лукшином хуторе по-местному. Там всего два дома, мой и бабы Нины Лешуковой, остальные все брошены. Пустая деревня.
– Чего ж вы это так?
– Да самое мне там и место, – опять смеется священник, – где ж еще примут?
Слово за слово, и выяснилось, что батюшка принадлежит не нашей обычной Церкви, а Единоверческой. О ней мало кто слышал, мало кто понимает, что она собой представляет. Поэтому часто о.Сергию приходится сталкиваться с недоверчивостью людей и даже порой с агрессивностью. Мол, что это еще за конфессия такая, сектанты, что ли?
«Мужицкая вера»
О единоверии я узнал десять лет назад, когда судьба закинула в маленький город Торжок, что между Тверью и Великим Новгородом. В музее, куда устраивался архивариусом, поручили мне разобрать только что обретенный архив тверской Единоверческой Церкви – множество коробок с канцелярской перепиской. Взялся я за нее неохотно и... увлекся. Оказывается, в истории раскола на Руси было несколько попыток самих старообрядцев объединиться с официальной «никонианской» Церковью. Вспомним, что этому предшествовало.
Реформа Патриарха Никона, до основания потрясшая всю Русь, отшатнула большую часть народа от официальной Церкви. Реформа эта, как признают многие историки, была искусительной для православных. Прежнее двуперстное знамение, которым крестились и преп.Сергий Радонежский, и святые Борис и Глеб, и все поколения русских людей, почему-то заменили на трехперстное. Справщики, приехавшие из ополяченной Украины, переписали богослужебные книги – на свой манер, с множеством галлицизмов. Кое-что поменяли и в самом богослужении. А потом, уже при Петре I, отменили «должность» Патриарха, поставив на его место чиновничье ведомство по делам религии и Священный Синод. И даже не это было самым страшным. В новом российском государстве, строившемся по западному образцу, народная вера заменялась «вероисповеданием», Церковь отдалялась от простых людей.
Историки пишут, что реформы для того и проводились, чтобы в «русском мужицком православии» несколько поуменьшить этот ярко выраженный национальный дух. Москва становилась третьим Римом, центром вселенского православия, соответственно, Русская Церковь должна была поступиться своеобразием, чтобы ее во всем мире восприняли как «вселенскую», универсальную для всех народов. Отчасти задумка эта удалась – была построена огромная Российская империя. Если б не поражение в Первой мировой войне, то империя, возможно, выросла бы до границ Византии, а в Константинополе вновь бы воздвигли царский трон. Но... тут-то как раз и случилась революция, похоронившая «великие перспективы». Пришло время платить по счетам. Ведь «перспективы» были куплены большой ценой: после гонений на «русскую веру» уже не было прежнего единства в Церкви, жизнь обмирщилась, государственная власть стала чужда народу... И народ равнодушно взирал, как враги разрушают империю.
Есть идеи, схемы жизни, а есть сама жизнь. И вот ведь что странно. Идея-то «вселенскости» православия верная. Но попробуем вспомнить, сколько народов удалось принять в православие после того, как эту «вселенскость» ввели в нашу Церковь Патриарх Никон и Петр I? И сколько народов крестили до них – крестили именно в «русскую веру»? Почему карелы, коми, даже татары и множество других народов с легкостью ее принимали? И почему сибирские народы – кого крестили уже после раскола – остались наполовину язычниками? Бурятов вообще не удалось оправославить миссионерам послереформенной Церкви. Почему?
Такие вот мысли роились в голове, когда я вникал в историю единоверчества. Возникло оно по инициативе самих старообрядцев. Сначала стародубские староверы в 1783 году подали прошение о соединении с Православной Греко-Российской Церковью. Условие же поставили такое – снять клятвы (т.е. проклятия) с двуперстного знамения и других древлеправославных обычаев. Потом, в 1800 году, с той же просьбой обратились московские староверы. В ответ Священный Синод согласился отменить клятвы, но только для тех, кто «соединится» с официальной Церковью. Часть староверов скрепя сердце удовлетворилась этим – так появилась Единоверческая Церковь. Приходы ее вошли в состав обычных епархий, подчинились архиереям, но у себя в храмах служили по старому чину, перед древними иконами. Так продолжается и поныне.
Разбирая документы, я поразился, что в глубинке, вдали от больших городов, разница между единоверцами (староверами) и обычными православными совсем стиралась. Люди переходили из прихода в приход, и не было разницы, старовер ты или нет. Фактически «староверы по духу» всегда были в нашей послереформенной Церкви, хоть и крестились не двумя, а тремя пальцами. Старое, русское, исконное никуда не делось, а даже составляло костяк нашего церковного народа. Сейчас для этого и термин придумали – «крипто-старообрядцы». Среди этих «скрытых старообрядцев», оказывается, был и преподобный Серафим Саровский. Впрочем, он своих воззрений не скрывал. На картинках его так и рисуют – знаменующимся двуперстным сложением пальцев. И что ведь показательно! Ни Тихон Задонский, ни Митрофан Воронежский, ни другие великие святые послереформенной эпохи не стали «вселенскими» для других православных народов. В Сербии, Болгарии, Америке почитают не их, а именно этого святого – плоть от плоти «русской мужицкой веры» – преподобного Серафима.
Так что «национальная ограниченность» здесь ни при чем. Напротив. Если в народе нет переживания православия как СВОЕЙ, национальной веры, то это говорит о слабой религиозности. Настоящая вера должна пронизывать всю душу человека, все его самосознание. И в этом – истинная ее вселенскость. Все ведь просто! О себе такой человек может сказать: «Я русский – значит, православный». О чужаке: «Он православный – значит, русский». И, оказывается, нет никаких национальных рамок – для тех, кто всем духом, всем строем своей жизни пребывает во Святой Церкви!
* * *
Поделился я этими мыслями с отцом Сергием, и он в принципе согласился. Разговор происходил уже перед его отъездом (в Сыктывкаре батюшка задержался на три дня) за импровизированным застольем. Тут и обнаружилось, что эти самые архивы, что в Торжке, читал и он.
– Как же! – авторитетно заметил он. – Это же самые полные сохранившиеся архивы Единоверческой Церкви. Не один вечер я над ними сидел...
И вновь мы пустились в воспоминания об общих знакомых – правда, живших сто лет назад.
– А помните, как архиерей во Ржев приезжал и как единоверцы его принимали?
– Да... это был фурор, – рассмеялся о.Сергий. – Кто-то там из староверов не пришел встречать, и владыка про них: «Поспесивились!»
– А потом владыка подобрел, когда единоверческий храм посетил. Сказал: «Старообрядцы любят все старое и старые обряды – и пусть так». Ему и служба понравилась, и пение, и древние иконы.
А помните старичка-священника из села Пнево?
– Это который всех подряд венчал-то – и староверов, и никониан?
– Он самый, отец Михаил Крылов. Никакой разницы не соблюдал. В консистории на него гневались, а у него был писарь хитрый – так отпишет в оправдание, что как бы ничего и не было. Мол, у нас в Пнево по переписи раскольников-старообрядцев, не присоединенных к Единоверческой Церкви, нет ни единого – откуда ж смешанные браки? А потом, когда старичка все-таки отстранили, долго не могли сосчитать, скольких он старообрядцев повенчал.
– Да... Кто теперь этих людей помнит?
– Отец Сергий, а вы когда единоверцем стали?
– С самого начала так получилось, когда к Церкви потянулся. Ходил и в обычный приход в Москве, и к старообрядцам на Рогожское и Преображенское кладбища ездил. У них что удобно, службы по вечерам всегда служились. Помню, стучишься в часовню на Преображенке – там в окошке занавеска белая в сторону отгибается, твою физиономию изучают. Потом пускают. Когда в издательском отделе работал, понятно, служил в нашей обычной церкви. А после в единоверческий храм перешел, по благословению.
– А много осталось единоверческих приходов?
– До 17-го года было около тысячи. А сейчас в Москве – два, в Питере – один, в Пскове – один, в Нижнем – один... Нет, в Нижнем три месяца как ликвидировали. В общем, по пальцам можно посчитать. Большой удар по единоверцам был нанесен при советской власти. Почти все единоверческие священники не приняли декларацию митрополита Сергия о сотрудничестве с властями, ушли в катакомбы – и их просто физически уничтожили. То же самое с прихожанами. Кто это был? Крепкие работящие крестьяне и купцы. Таких в первую очередь «раскулачивали», ссылали, где они тысячами умирали. Под Торжком, например, из одной деревни, где жили 37 семей, 28 выслали. Такое опустошение... Сейчас единоверие как заповедник, прибежище для тех, кто любит исконную православную службу. Этим людям, собственно, не так принципиально, дониконовское это или послереформенное. Им важны сам принцип настоящей уставной службы, которая сохранилась у староверов, и хоть какая-то каноническая стабильность в личной и приходской жизни. Эти люди хотят жить по «Кормчей» – своду правил, написанному в древности духоносными Отцами Церкви. А то, что происходит в современных обновленческих приходах... Какая уж тут «Кормчая». Поезд ушел довольно далеко.
«За бугром»
Расспросил я отца Сергия и про то, что видел он на Западе во время
многочисленных своих путешествий. Все-таки интересно. Он рассказал, хотя сам собой разговор сворачивался на наши, российские, реалии.
– Туда и нужно ездить, чтобы лучше понять, что происходит у нас, в России, и что нас ожидает. Конечно, много интересного там видел, чего туристы обычно не замечают. Раньше мы Запад видели только с фасада, когда ездили по путевкам да приглашениям. Ну, вроде как в Северной Корее – тебя водят под ручки, что-то покажут, а что-то нет. А сейчас стало свободнее с передвижением, никто не контролирует, и порой с таким столкнешься. Помню, однажды в Германии, в Баварии, нашему митрополиту на улице чуть бороду не оторвали. Раньше бы такого не случилось, поскольку одного б на улицу не пустили. А тут шел без провожатого, как обычный человек, – и напали.
– Там что, православных не любят?
– Так эти немцы и не знали, что он православный. Там все, кто каким-то образом демонстрирует свои религиозные убеждения – в одежде ли, в поведении, – сразу вызывает резкое неприятие. А ведь раньше бы в такое не поверили! Мы все знаем, что немцы аккуратно каждое воскресенье посещают кирху, и все у них культурно, чинно. Но это снаружи. Дело в том, что местные католики (а в Баварии в основном католики) должны вносить в свою церковь денежный взнос, причем регулярно – ежезарплатно. Число верующих уменьшается, соответственно, уменьшаются взносы. А в бедности католический клир жить не привык, так что налог постоянно растет. Это вызывает настоящую агрессию среди немцев. Обычным делом стали акты вандализма. К слову о том, стоит ли нам переводить Церковь на гособеспечение...
Из этих поездок я сделал для себя два простых вывода. Первый – лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих. Второй – чтобы узнать, что груша гнилая, не обязательно ее вкушать целиком.
Или вот пример с наиболее близкой нам Сербской Церковью. Как известно, у нас-то полный беспорядок со взиманием платы за церковные требы. Один священник берет за крещение-венчание столько-то, другой иначе. А сербы решили навести порядок, ввели тарификатор. И что же? Сразу же появились тарифы на отпевание самоубийц, на венчание во время поста – сколько можно взять с тех, кто заказывает данное преступление. А почему бы и нет? Раз провозглашен принцип купли-продажи треб, значит, все продается и покупается. Обычные требы дешевле, а то, что запрещено, само собой, дороже. Исчезло понятие жертвы за требу, стоило только навести «порядок». Слава Богу, мы еще не додумались до этого. Хоть некоторые из прихожан и ворчат: вот, мол, этот священник «дерет», а на другом приходе другой священник берет намного меньше – все же в подсознании у наших людей еще остается мысль, что деньги эти не оплата «произведенной работы», а жертва храму. И ладно... пусть ворчат.
С одной стороны, в сербских приходах, монастырях заметен рост консерватизма, прорусских настроений. А с другой – этакий прогреческий либерализм, обмирщение. Например, наш собрат – простой сельский священник – спрашивает меня: «Ты сколько в год имеешь?» Я затруднился ответить, годы ведь разные бывают – сколько люди дадут, столько и есть. А он может четко назвать цифру, у него все село уже рассчитано. Каждая семья там ежегодно празднует «крестнославу», на которую обязательно должны пригласить священника «сечь колычь», как бы разрезать домашний пирог. За это отчисляют ему определенную сумму, да не в динарах, а в твердой валюте – дойчмарках.
– Крестнослава – это крестины, что ли?
– Нет, просто праздник рода. Он обычно приурочен к какому-нибудь церковному празднику, который покровительствует этой семье. Во время его, раз в году, семья и жертвует довольно большую сумму церкви по четко определенному тарифу. За счет этого сельский священник и живет.
При этом не праздновать крестнославу для сербской семьи считается зазорным. «Мы же сербы!» – скажут они. Многие только на этом родовом празднике и видят батюшку, поскольку в церковь не ходят. Спроси любого серба, какого он вероисповедания, – оскорбится до глубины души: кто ж еще, как не православный?! А спросишь, как нужно правильно креститься, – изобразит что-то невнятное... Однажды довелось пообщаться с генеральным секретарем ЦК компартии Югославии, близким другом Зюганова. Так он... православный атеист. В целом человек хороший, мне понравился. Он ценит православную культуру, знает, что история его народа пронизана духом православия. И мне показалось, евангельские истины ему тоже не чужды. Но вот по партийной принадлежности – атеист.
– Ну, такой патриотизм нам не нужен! – возмутился я рассказу о.Сергия.
– Все так... Но кто знает, если б не этот родовой патриотизм, что бы сталось с Сербией? Она в самом центре Европы, в самом средоточии западной безбожной цивилизации, им труднее, чем нам сохранять чистоту веры. И ведь приспособились! Запад эту мондиалистскую систему знает очень хорошо, но у многих, я заметил, выработался иммунитет. Вот, скажем, митрополит Черногорский и Приморский Амфилохий. Всю дорогу с мобильным телефоном в руке, сам водит современную мощную машину. Причем с такой страшной скоростью гоняет по горным дорогам, что слава Богу, что еще не сверзился в пропасть. И все объясняется просто. Телефон, машина нужны для того, чтобы везде успеть. Он ведь и богословие в Белграде преподает, и в разных местах у себя, в Черногории, служит, и по всему миру с дипломатическими миссиями ездит... А мог бы жить в каком-нибудь высокогорном скиту, безо всяких машин и телефонов, и даже без электричества – я очень хорошо его таким представляю. Ко всей этой цивилизации он равнодушен.
Или вот Патриарх Сербский Павел. Образованнейший человек. Довелось мне заниматься в тамошней библиотеке рукописей, и в формулярах некоторых манускриптов только одна подпись – его. То есть, кроме Патриарха Павла, никто их не читал в последние десятилетия. Конечно, образование у него европейское. Но столь глубокую православную личность я редко где встречал. Одним словом, он «наш»...
Или есть такой архимандрит Фаддей, сербский монах. У него и спрашивать ничего не надо – стоишь рядом и... такой свет на душе. Вот ведь, сохранили православие!
Конечно, нынешний православный патриотизм – не то, что прежде было. В Греции, например. Крестный ход. Храм нанимает оркестр – и мужчины в фуражках вышагивают в такт бравурной музыке. Тут же бабушки с иконами, дьяконы с кадилами, священники – а впереди, сразу за фонарем... не хоругви, не иконы, а... полосатое национальное знамя. Или, скажем, престольный праздник в монастыре – и весь он, монастырь, украшен национальными флагами. А как у них Крещение справляют? Идет народ к реке (иордани-проруби у них нет, поскольку речки не замерзают) и ждет... Только священник крест в воду опустил, люди ликовать начинают, водители на дорогах останавливаются – и все на клаксоны жмут, такой шум поднимается. Хоть и необычно, но от чистого сердца радуются. Для нас это все дико, но вот этим национальным единством они и крепятся... Сербия одна – в окружении врагов, в изоляции, при драконовских экономических санкциях – выжила! НАТО рассчитывало, что голод, перебои с электричеством посеют в народе смуту. А там народ не пересобачился, никакой гражданской войны не началось, наоборот. Производство работало четко, каждый был на своем месте. Нет, такой народ, скрепленный единой верой, внутренней национальной дисциплиной, не победить. А ведь и у нас это есть! Почему только стесняемся почаще вспоминать, что мы – русские?
* * *
Уехал отец Сергий ранним утром, так что его я уже не увидел. Накануне спросил, куда теперь он? «В Москву, домой. А летом снова на Север». – «У вас корни отсюда?» – «Нет, мы витебские. Просто на Севере нравится. Почему? Дело тут не в старых обычаях. На Нижегородчине, например, или в Воронежской области – там и старообрядческие песни сохранились, прекрасные хоры, вообще старая культура есть. Здесь же почти все утрачено, будто асфальтовым катком прошлись. Но в людях осталось настоящее, что редко где встречается. Я бы сказал, такое внутреннее благочестие. И... не знаю. Почему-то тянет на Русский Север...»
М.Выгин
 | назад |
| вперед |  |
