В двухкомнатной квартире Будзянивских уютно, и повсюду висят иконы. Как раз к моему приходу Ярослав Петрович испек пирог, который тут же подал к столу. Конечно, пирог готовился не в мою честь. Просто у Ярослава Петровича в преклонном возрасте осталась одна-единственная страсть, по-моему, негрешная: он любит готовить, причем готовить очень вкусно и изысканно. Жену к кухонной плите принципиально не подпускает, а наоборот, старается каждый день устроить ей какой-нибудь вкусный праздник.

В считанные минуты стол был накрыт. Как и положено, перед трапезой сам хозяин прочитал молитву, благословил стол, нарезал пирог.

– У-у-у, вкусно, с яблоками? – проглатываю я рассыпчатое и тающее во рту лакомство.

– Да.

– Видно, у вас много рецептов?

– Люблю готовить азиатские, татарские блюда: плов, бичбармак... – и тут последовал перечень еще с десяток специфических блюд, названий которых я никогда не слышал, хотя сам когда-то жил и работал в Средней Азии.

Тут же, за столом, завязалась беседа о пережитом.

– За что вас репрессировали?

– За национализм. Дали 25 лет.

– Вам же тогда всего 23 года было, неужели на молодость не посмотрели?

– Были «националисты» и помоложе. Нашли у нас в институте какую-то политическую организацию. Я и не знал, что в ней состою. Потом уже, когда Сталин умер, по жалобе скостили мне восемнадцать лет, оставили семь. А в 56-м году была выездная комиссия, которая пересматривала все дела, и меня выпустили со снятием судимости. Так что отсидел всего четыре года. Здесь женился и остался жить.

– А вы, Валентина Степановна, как сюда попали?

– У моей сестры мужа направили сюда по распределению. Жили мы тогда в Новочеркасске. Однажды сестра в гостях была и предложила: «Ты хоть бы раз посмотрела на Север...» Ну, мы с племянником собрались и поехали. Здесь даже автобус не ходил. Нас встречали на грузовой машине, это был 55-й год. Деревянные дома уже стояли по улице Кирова, и одна улица Полярная еще была. И осталась я здесь на всю жизнь. На шахте горным инженером работала.

– А когда меня сюда сослали, – говорит Ярослав Петрович, – кругом одни бараки, только на Западной шахте строили столовую да клуб.

– Сколько же заключенных тогда было?

– Очень много. В самой Инте располагалось восемь лагерей в среднем по полторы-две тысячи человек. Когда я прибыл, жить уже можно было. Нам давали зарплату за вычетом на питание и обмундирование. У меня получалось рублей 140 сталинских в месяц. По тем временам это были хорошие деньги. Тогда сюда ссылали одних политических, люди все были культурные, работящие, интеллигентные. Я в заключении выучил английский и немецкий, читал «Давида Копперфильда» в оригинале. А до 48-го года сюда политических вместе с уголовниками ссылали. Тогда жить было очень плохо.

– А как вы к Богу пришли?

– Вот когда попал в лагерь, тогда и начал молиться, дальше – больше, а потом уже это потребностью стало – я понял, что без Бога нельзя.

– А я с детства молилась, – говорит Валентина Степановна. – Когда в 37-м году отца посадили как врага народа, мы с мамой вставали перед иконами и молились за него. Она встает на молитву, и я рядом с ней. Потом война, немцы город заняли. В войну очень много верующих было. Мои родители, дедушки, бабушки – все донские казаки, все верующие были. Родилась в 33-м году, меня крестили сразу, а вскорости церковь, в которой крестили, взорвали. После того, как немцы ушли и церковь разрешили открыть, я уж постоянно в нее стала ходить. Только со мной никто никогда о Боге не говорил. Я знала, что Он есть, а что такое Пресвятая Троица – и не знала.

– А как в школе к этому относились?

– В комсомол заставляли вступать. Но я хитрила, хотя это грех, обманывать. Говорила, что недостойна быть комсомолкой, вот когда буду отличницей, тогда и вступлю. А у меня то одна четверка, то две в четверти, все никак отличницей не стану...

А обвенчались мы уже здесь – пять лет назад, у батюшки Владимира. Мы ведь даже и не знали, что грех жить невенчанным. Никто об этом не говорил, книг никаких не было. Библию прочла только после 60 лет. У нас тут такой хороший благочестивый прихожанин есть – Сережа, так вот он нас просвещал: давал книги праведного Иоанна Кронштадтского, митрополита Иоанна Снычева, святителя Игнатия Брянчанинова, труды Аввы Дорофея, Серафима Роуза...

– Помогал вам Бог?

– А как же, Божия помощь все время была. Я училась еще в восьмом классе, ко мне мальчик приходил в гости, он учился в техникуме. Я пошла вечером проводить его до дома, вдруг откуда ни возьмись налетели на нас взрослые парни. Мальчика моего побили, он убежал неизвестно куда, а с меня сорвали пальто и хотели изнасиловать. А у меня все время был с собой образок Николая Чудотворца, им меня отец благословил. Его этим образком благословили еще родители, когда он уходил в армию служить. Он все время его на шее носил. И вот, когда эти парни на меня налетели, я взмолилась: «Пресвятой Николай Чудотворец, помоги мне!» И вдруг один второму говорит: «Кто-то идет, бежим отсюда». Они бросили меня и убежали.

– А кто шел-то?

– Да никто не шел. Вокруг ни одного человека не было. Я так думаю, что это святитель мне помог.

И еще был случай. Заболел у нас внук воспалением легких. А дочка с зятем как раз уехали в Воркуту – дочка училась тогда, сдавала экзамены. Увезли внука в больницу. Ему-то чуть больше годика, взрослым с ним находиться было нельзя, ну а меня по черной лестнице пропускали навещать по вечерам. Однажды пришла я после работы, соку ему принесла. Слышу, дежурный врач по телефону звонит, кому-то докладывает, что умирает малыш, пульс слабо прощупывается, дыхание прерывистое, на свет не реагирует. Я сразу же поняла, что это наш. «Это наш Миша?» – спрашиваю. – «Да». – «Где он?» – «Там, в процедурном, лежит». Я пришла в процедурный, смотрю: никого рядом с внуком нету – ни медсестры, ни нянечки, окно раскрыто, ребенок голенький, описанный. Думаю: Господи, он же умрет некрещеный, что же мне делать. Хоть так, думаю, перекрещу его, да молитвы буду читать, какие знаю. А молитв я уже много знала. Была у нас старая книга «Закон Божий», еще мама по ней училась, по-старославянски. Перекрестила я Мишеньку. «Господи, – говорю, – нарекаю его Михаилом...» И стала читать все молитвы, что знала. Смотрю, он глаза открыл. Стала давать ему кислород. Потом нянечка заглянула, я попросила у нее чистые простынки перепеленать, прибежала врач, стала сгибать-разгибать ножки, проверяла, уже окоченел или нет. «Да он уже глаза открывал, смотрел, ничего он не умирает!» – говорю ей. Она сделала ему укол и велела с ним идти на веранду. Я часа четыре, наверное, с ним ходила, молилась... А потом врач разрешила мне приходить в любое время. Дежурила по целым дням, отпуск взяла, ходила за ним, поила травяным отваром с медом, потом стали с дедом готовить ему протертую пищу. А сейчас Мише уже 14 лет, с деда ростом, бегает, окрестили его на Украине. Вот так помощь Божия воскресила ребенка.

– Три года у нее самой, – говорит Ярослав Петрович про жену, – постоянно температура 35 градусов, давление 90 на 60 бывает, по стеночке ходит... Только Божьей помощью и спасается. С утра встанет, молитвы, Евангелие почитает – и день живет.

– Я слышал, что и вы находились при смерти, когда в шахте авария случилась?

– Я работал тогда горным мастером на проходческом участке. Проходка подготавливает уголь для добычи лавы. Мы проходили буровзрывным способом – делали крепеж и взрывали. А в тот раз я спустился в забой взвинченный из-за несправедливости начальства. Проходку-то мы вели с нарушениями, почти весь пласт угля оставался вверху. И при взрыве на нас вся эта пачка рухнула. Меня огромной глыбой придавило, поломало позвоночник и бедро, кость на ноге сильно раздробило. Когда собирали эти косточки, малость повыбрасывали, так что нога на пять сантиметров короче стала. Чудом ногу и жизнь мне спасли...

– Все в воле Божьей, – вздыхает Валентина Степановна, – своего часа никто не знает, когда пред Ним предстанешь. Вот у нас внучка Даша – из-за пустячной бородавки чуть не умерла. Когда они, бородавки, появились у нее, то решили мы обратиться к нашему местному онкологу. Он их вымораживал жидким азотом. Пришел к нам на дом, взял аппарат, стал вымораживать и что-то, видимо, переборщил, таких страшных ран наделал... Мы рассказали об этом в церкви Сергею, одному прихожанину, который по монастырям все ездит. Он дал нам миро, откуда-то из монастыря привез. «Вот, – говорит, – пусть мажет и три раза Богородицу читает». Дашка наша помазалась несколько раз, молитвочку почитала, и все бородавки исчезли.

– Когда обвенчались, что-то в жизни вашей изменилось?

– Когда обвенчались, да. Как-то проще нам стало жить, легче. А то молились по отдельности, хоронились друг от друга. Сейчас не хоронимся.