ТВОРЧЕСТВО СИМ ПОБЕДИШИ! 11 и 12 ноября в Сыктывкаре состоялась премьера спектакля «Дорйысь-кутысь Ен Мам». Казалось бы, этот спектакль Государственного театра фольклора РК – событие не столь громкое на фоне культурной жизни республики. Между тем оно живо было встречено критикой и прессой. Отзывы разные – от откровенно язвительных до восторженных. Необычным в этом спектакле было уже то, что его сценарист и режиссер – нынешний министр культуры республики. А также название его: «Дорйысь-кутысь Ен Мам» переводится с коми как «Заступница Небесная». Один из героев пьесы, Иосиф Сталин, по ходу спектакля молится Божьей Матери, чтобы она спасла страну от нашествия фашистов. Образ этот – молящегося вождя народов – и раззадорил критиков. Как отметил один журналист, в этой пьесе и Сталин, получается, верующий, и маршал Жуков, и даже начальник генерального штаба Шапошников... – Что касается Шапошникова, то он своей религиозности и не скрывал, и его почему-то Сталин за это не трогал, – пояснила режиссер спектакля Светлана Гениевна Горчакова в интервью нашей газете. – Это ж сейчас известные вещи. А что до Сталина, то есть свидетельства, что он в тяжелые военные годы молился Богу. – Это вас и вдохновило написать и поставить пьесу? – Представьте, да. Года три назад я прочитала об этом, кажется, в «Комсомольской правде», и это потрясло. Мне, выросшей в атеистической среде, раньше и в голову такое не могло прийти! И это писала не ваша «Эском», а вполне светская «Комсомолка»! Стала я искать материалы о том, как православная вера помогала нашей стране в этой тяжелейшей войне. В Свято-Казанском храме, куда теперь часто хожу, спросила какую-нибудь литературу об этом. Валентина Алексеевна, киоскерша, спустя время принесла мне книгу «Россия перед вторым пришествием». Там в главе «1947 год» рассказывается, как Илия, митрополит Гор Ливанских, приезжал в Ленинград после войны... Ну, вы знаете эту историю, что он молился Пресвятой Богородице о спасении России от фашистов, за что Сталин присудил ему госпремию, а владыка отказался. События в книге изложены в форме документа, протокольно. И я подумала, что по ним вполне можно сделать постановку. Но, естественно, пьесу не напишешь просто о Сталине или о том, как иконы несли крестным ходом в Москву и Ленинград, как в тяжелейший момент советское государство обратилось за помощью к Церкви. На сцене всего этого не показать. Поэтому я должна была связать исторические события с простой человеческой судьбой. Вспомнила я тут о своем деде, который погиб в первые месяцы войны на подступах к Сталинграду, о том, сколько вообще погибло моих земляков, – и постепенно начал вызревать замысел. Стало мне видеться все происшедшее через судьбу одного мужчины, воина. Ну и, понимаете, где солдат – там и солдатская мать, которая ждет, и любимая девушка... Сценарий разрастался. Сначала трудно было все это соединить. Но, знаете, прочитанное в газете стало подтверждаться жизнью, разными книгами, воспоминаниями людей. Словно бы случайно я на них наталкивалась, а на самом деле кто-то меня вел. Самое последнее подтверждение я получила полтора месяца назад. В одной из центральных газет поместили воспоминания дочери маршала Жукова, которая рассказала, что ее отец во время войны ездил в Сергиев Посад, что он исповедовался духовнику, возил с собой икону. И когда мне на художественном совете задали вопрос, почему вы считаете, что Сталин молился, Жуков молился, я привела как раз этот пример: «Извините меня, разве дочери Жукова нужно было придумывать что-то про своего отца? Он и так любим в народе, герой, и в приукрашиваниях не нуждается. Прочитайте сами ее воспоминания – и увидите, что они написаны искренне...» Много воспоминаний я слышала и от простых людей. Некоторые из них вошли в спектакль, а некоторые лишь подсказали поворот сюжета. Один сын фронтовика рассказал мне случай, произошедший с его отцом. Когда его в плену расстреливали немцы, какой-то голос явственно в нужный момент – за доли секунды перед выстрелом – сказал ему: «Ложись!» Он сразу упал, поверив неведомому голосу, и пуля прозвенела над головой. Ночью выбрался из-под груды тел и смог убежать. Или другой случай, рассказанный ныне живущим ветераном, нашим земляком. Его от смерти спас перочинный ножик, который оказался в нагрудном кармане – пуля в него ударилась. Этот факт подсказал мне образ с крестом. По сюжету наш герой носил в кармане наперсный крест, оставшийся ему от репрессированного отца-священника. – Не могли бы пересказать сюжет пьесы, наши читатели ее не видели...
Затем в первом акте показано, как Лука вместе с полком выходит из окружения под Ленинградом. На троих у них одна винтовка, как и было в ту пору, – одного убьют, другой ружье подхватит... Батальных сцен почти никаких. В конце акта герой подрывается на мине, осколок попадает в священнический крест – и чудом Лука остается в живых. Затем действие переносится в Москву (сцена со Сталиным и митрополитом Алексием), в коми село. Показаны сцена Курской битвы, празднование Победы. – Я слышал мнения, что некоторые сцены у вас показаны прямолинейно. Мол, вот Сталин был верующим – и все тут.
– В русской истории такое уже было. Иван Грозный, которого Сталин, кстати, уважал. Он ведь тоже тиран, много душ загубил, но молился, верил в Бога. Известно ведь, даже бесы верят в Бога и трепещут... – Конечно, жизнь сложнее каких-то клише. Если смотреть «17 мгновений весны», у кого-то может сложиться впечатление, что немецкую машину сломили именно разведчики. Посмотришь другой фильм: немцев победили наши Т-34, или там уникальные самолеты-штурмовики, или катюши... Кинофильм, спектакль – это всегда взгляд с одной стороны. «Так что же, только одним крестом победили врага?» – спрашивают меня. Они увидели в спектакле вот эту одну сторону событий. Хотя, я и вправду считаю, что в основном-то крестом и победили. На наших танках были звезды, но крест – это дух народа, воспитанный веками православия. Страна встала тогда именно на священную войну. Честно сказать, мне не интересно, что критики говорят о постановке. Главное – я показала это людям. И когда мне сказала одна женщина после спектакля: «Знаете, Светлана Гениевна, я теперь решила пойти креститься» – что тут можно добавить? – Как я слышал, вы повезете этот спектакль в Финляндию, на съезд финно-угорских народов. – Это выдумки журналистов. Обычно, чтобы участвовать в каком-нибудь фестивале, достаточно в отборочную комиссию послать видеокассету с записью спектакля. Финны же записям не верят, приезжают в театр и смотрят постановку вживую. Только потом принимают решение. К тому же ровно год назад комиссия из Министерства просвещения Финляндии уже отобрала четыре спектакля. В их число вошел мой спектакль «Вор керка» («Охотничий домик»). Сами посудите, было бы странно, если бы из четырех спектаклей два принадлежали моему театру. А у нас в газетах пишут: вот министр культуры везет за рубеж два своих детища. – И еще о спектакле. Критики отмечали, что есть в нем эпизоды несколько надуманные, похожие на агитки. – Во всем я старалась следовать правде, даже в мелочах. Например, дважды приглашала епископа Питирима в качестве консультанта – чтобы приблизить образы священника и митрополита к жизни. Что касается мизансцен, то вот что я скажу. В наше циничное время те жизненные ситуации, действительно, кому-то могут показаться неправдой. Например, в пьесе есть такие деревенские сцены. Идет война. Марья, матушка расстрелянного священника, и другие женщины собирают посылки на фронт. Одна из них говорит: «Тетка Марья, ты записалась на оборону?» То есть спрашивает про государственный заем, отдала ли она свои сбережения государству. «А как же, моя дорогая, – отвечает вдова священника, – у меня ж там сыночек». Другая женщина говорит: «А у меня никого на войну не взяли, не знаю, что и делать». Тут на нее соседки накидываются: «Как тебе не стыдно, ты свои гнилые сарафаны копишь, а солдатам, чтобы им оружие изготовили, рубль жалеешь!» Было такое или нет? В детстве я жила в деревне и хорошо помню этих коми женщин, о чем они говорили, когда собирались вечерами, о чем думали. Это было сразу после войны, саму-то войну я не застала. Но люди были те же самые, что и в 41-м, мыслили и чувствовали так же. Несомненно, все так и было. И если эта сцена кому-то показалась нежизненной, то он просто не знает наш народ. – А откуда вы родом? – Вообще-то я обьячевская, но у меня мама и бабушка читаевские – это тоже Прилузский район, рядом с Обьячево. Все детство до школы, а потом и каникулы, у меня проходили в Читаево. Знаю всех там бабушек, фронтовиков, как они между собой общались, как сосед с войны пришел – на деревяшке вместо ноги. – Вы сказали, что начали этот спектакль, будучи режиссером, а потом, став министром, пришлось его заканчивать. В своей новой должности вы уже не будете заниматься постановками? – Я часто встречаюсь с коллегами – министрами и начальниками управления культуры всей России. Так вот, многие из них не оставляют прежней работы. В нынешнем году министр культуры Якутии стал лауреатом Госпремии РФ за спектакль «Король Лир» на якутском языке. А в Кировской области Геннадий Михайлович Балыбердин ставит концерты – ко всем большим датам. Творческий человек не может так просто бросить это. Конечно, бросить спектакль я не могла и по зову души, и по объективным причинам. Интересно, что он вошел в план мероприятий по празднованию 55-летия Победы, но сделать его я не успела. Но это и к лучшему, все делается по Высшей воле – ведь в дни Победы в массе других мероприятий его бы, наверное, не заметили. Да и спектакль на самом деле не совсем о войне. Он о вере, которая – самое главное, что есть у человека. Она дает силу нашему народу. Записал М.СИЗОВ
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта |
– Главный герой – простой коми парень, сын расстрелянного сельского священника. В начале пьесы матушка Марья провожает его на фронт и как святыню дает ему иконку Божьей Матери Казанской и священнический крест, оставшийся от отца. Имя
парня Лука – взято у друга моего отца, у дяди Луки. Он, кстати, здравствует, живет в Обьячево. Был на Отечественной войне, орденоносец. А имя матушки Марьи появилось так – я просто вспомнила свою бабушку, которая была очень верующей, вспомнила, как она
ходила, как ждала нашего дедушку. Он погиб в августе 41-го, но бабушка до конца своей жизни в это не верила, ждала, что он приедет.
– Я показала лишь то, что Сталин в трудную минуту обратился за поддержкой
к Церкви, и сам одно время молился. Разве в жизни такого не бывает? Почему мы показываем войну однобоко, с одной точки зрения? Да, при советской власти дико подумать было, что Сталин молился. Скажи кто – сразу посадят. Как же, вождь партии и...
«мракобес»?! Сейчас вроде бы другие времена, но то же самое: «Как, палач, тиран и... «святой»?! Да я и не говорю, что он святой. 
