ДНЕВНИК ПИСАТЕЛЯ
ИКОНА ЖИЗНИ
Там я почувствовал вдруг всю нашу цеховую писательскую разобщенность. Помимо встреч с читателями, собирались мы и на свой «круглый стол». Признаться, выступать пред собратьями по перу для меня в последнее время стало гораздо тяжелее и болезненнее. Это не оттого, что я такой особый, выдающийся. Просто семь лет преподавания в Духовной академии, исповеди, причастия, помощь батюшкам в службе не могли пройти бесследно, теперь о многом иначе думаю. И я с радостью пытался делиться этим со своими собратьями. Но отзвука у них не нашел никакого.
Например, сказал об исторической прозе. Только Балашов, светлая ему память, прежде понимал меня, не обижался и поддерживал мысль о том, что историческая проза – это фантастика наоборот. Ведь в самом деле – не бегает же автор с магнитофоном за Иоанном Грозным, не подслушивает, о чем говорил Иоанн III, и не читает мысли патриарха, сидящего в ссылке. Но все это пишет в своем романе, будто это и вправду было. Под видом настоящей истории предлагает нам свою досужую выдумку, часто тенденциозную. Причем получается какой-то облегченный вариант истории – для ленивых умов.
Я тогда не стал говорить о греховности выдумки вообще. Поскольку это вопрос богословский, сложный, и не мне тут судить. Вот у нас сейчас популярны стали разные мыльные оперы. Как я могу осуждать старуху одинокую, которая ждет встречи с этим выдуманным миром, который ей предлагают. Она искренне сострадает героям. Также, помню, мы смотрели после войны фильмы «Кубанские казаки», «Сказание о земле сибирской», «Свинарка и пастух». Какими глазами мы это смотрели? Вот если у нас тяжело – мы сидим в лаптях на полу сельского клуба и нам есть нечего, так ведь где-то люди живут хорошо, и мы чисто по-русски радовались, что есть такая жизнь, веселые люди, есть там страдания, но они к концу фильма преодолеваются, и так далее. Бог с ними, с этими латиноамериканскими сказками, – в любом случае это лучше, чем смотреть мордобой и разврат. Но я-то говорю о другом.
Может быть, я излишне ортодоксален, но есть же предел выдумкам. Особенно, когда затрагивается и пересматривается наша настоящая история, наша генетическая память. Нам и так без конца приходится очищать историческую память от чуждых наслоений-выдумок – например, о смутном времени, о декабристах – а тут все новые и новые фантазии. И воспринимать правду уже некому, люди притупились, и представления о своей истории, а значит, и о себе у них порой самые фантастические.
Мысль эту так и не поддержали на «круглом столе». Хотя это же важно понять: что мы создаем своим писательством? Икону жизни, отражающую реальную Божью действительность, или слепок своего «я» – свои фантазии, выдумки?
Еще недавно в Петербурге на пленуме нашей писательской организации я пытался сказать, что писателю все-таки очень сложно спастись. Наверное, тогда меня подвигла на это близость к мощам святого праведного батюшки Иоанна Кронштадтского. В своих статьях он писал о том, что эта великая гордыня, когда писатель говорит «я сотворил, я написал» – то есть как Творец выступает, тогда как у нас один Творец – Господь. Ведь просто так это не проходит писателю, который создает несуществующую действительность, проецирует в нее образ человека, которого не было, который нигде не родился, нигде не крестился, нигде не венчался, умер неотпетым и так далее. Это первое. А второе – постоянная писательская оценка, опережающая Божий Суд. Так что представьте, каково писателю спастись...
Конечно, талант, данный от Бога, надо использовать и не зарывать в землю. Но вот что говорил один старец, схииеромонах Нектарий, мой первый духовный отец. Он предупреждал об опасности художественной литературы и объяснял: жизнь настолько богата, настолько разнообразна, настолько необычайно насыщенна, что выдумывать совершенно нельзя. И вот я больше двадцати лет пишу от первого лица, стараюсь писать только то, что видел, что пережил. Об этом поведал я в Иркутске, разоткровенничался перед читателями. Они меня, кажется, поняли. А писатели – нет. Понимание нашел, может быть, только у Белова, Распутина... может быть, у Лихоносова. И все.
Чем закончился наш «круглый стол»? Писатели ломали копья по поводу словосочетания «русская идея». Мол, русская идея – и то, и другое, и десятое. Но русская идея – это же православие, и другой не будет. Тут всё – и народ, и государство, и державность. Всё, начиная с экономики и торговли. Тут отношения с Небесами, тут наша включенность в Вечность. Ведь Россия – страна, вписанная в Вечность. А мы сыны России и должны дела свои мерить ее мерилом.
Владимир КРУПИН
| назад |
| вперед |  |
