ОТЧИНА

ПОСЛЕ ПОТОПА

На райский пир

...Чем дальше от Сыктывкара, тем синее небо и ярче солнце. Поезд везет меня на юг, в город Череповец. Здесь уже настоящая весна. Пушистые сугробы как-то быстро опали, и за окном теперь искрится тонкая слюдянистая корка снега с бурыми проплешинами вскрывшейся земли. Колеса грохочут по мосту через Шексну, и я «прилипаю» к окошку: начался ли ледоход? Нет, вроде стоит река. У берегов уже подмыло, вода чернеется, но посередке лед крепкий – горошинами рассыпались по нему фигурки рыбаков, сидят над лунками и в ус не дуют. «Может, и вправду удастся попасть в Леушино по льду?» – мелькает сумасшедшая мысль.ch2.jpg (7507 bytes)

У самого Череповца река Шексна вливается в бескрайнее море – в Рыбинское водохранилище, которое зимой замерзает. На дне этого моря и находится Леушинский монастырь. О том, что он был затоплен в 40-е годы, я слышал и раньше. Но за день до отъезда в Череповец попалась на глаза фотография: восстающие из воды колокольня, Троицкий и Похвальский соборы знаменитой обители. Значит, не до конца затопили? И что-то осталось от этого, как его величали, северного удела Пресвятой Богородицы?

Ближайшее к Леушино село, оставшееся на суше, называется Мякса. Ехать туда, как я узнал на Череповецком вокзале, всего-то 40 километров. Ободренный, отправился в центр города разузнать побольше...

* * *

Первым делом принялся искать Александровский проспект и Крестовскую улицу (ныне – Луначарского и Ленина), на пересечении которых стояло Леушинское подворье. Известно, что здесь, в Сретенской церкви, любил служить св. прав. Иоанн Кронштадтский. Интересна и история самой церкви.

Об этом пишет о.Геннадий Беловолов в газете «Леушино» (издается Иоанно-Богословским храмом в С.-Петербурге). Всего у обители было три подворья – в Петербурге, Кириллове и Череповце. Первое из них игуменья Таисия основала здесь, в Череповце, и было оно освящено в честь Афонской иконы Божией Матери «Достойно есть». Но спустя пять лет (в 1888 г.) его неожиданно переименовывают. Новопостроенный здесь храм освящают не в честь чудотворной иконы, список которой к этому времени уже был прислан с Афона, а в честь праздника Сретения Божией Матери. Отец Геннадий эту загадку объясняет тем, что м.Таисии было видение св.Симеона-Богоприимца, описанное в ее «Записках».

Игуменья видела, «будто бы пришла к какому-то настоятелю на благословение» в его кабинет. Она неизгладимо запомнила его «чудный вид»: «лицо белое, как бы прозрачное, окаймленное седыми, как снег, волосами... взгляд его был полон милости и любви ко мне, точно я была ему близкая, своя». Потом к «беседе» присоединилась другая «монахиня, высокая, тонкая, стройная, бледная» с наперсным крестом. Св.Симеон предложил Таисии и «другой монахине» угощение: «Надо же угостить и детей моих!» На столе явились три прибора и блюдо. «Вид явившегося кушанья был похож на большие ломти белого хлеба». Матушка описывает трапезу как райский пир в Царстве Небесном: «Я вкушала, и вкушала с избытком, но не вещественно лежавшую передо мной пищу, а какую-то необычную сладость сердца, которая все более и более насыщала мою душу, и, если бы не кончилось это видение, если бы не проснулась я, то не знаю, осталась ли бы душа моя во мне...»

В своих записках матушка Таисия не объясняет, кем была вторая сотрапезница, «бледная монахиня с наперсным крестом». Да и могла ли она знать? По всей видимости, ей была показана преемница, которая возглавит монастырь уже после нее – игуменья Агния, расстрелянная большевиками.

Райское видение во сне – предзнаменование скорбей на земле. «Матушка Таисия изведала в своей жизни множество горестей, и ее сердцу был близок образ пророка скорбей св.Симеона, предрекшего Богоматери голгофскую скорбь», – считает о.Геннадий. Свою любовь к св.Симеону Таисия излила в дивном акафисте, который написала еще до настоятельства в Леушино. В 1886 году Св.Синод официально утвердил его для богослужения, и по сей день он поется во всех наших храмах.

* * *

Сейчас на пересечении улиц Ленина и Луначарского стоят 12-этажный дом и коммерческий торговый центр «Воскресение». Зашел поинтересоваться у напомаженной продавщицы, почему так назвали, не в память ли о леушинских монахинях? Та пожала плечами: «Не знаю, да и никто тут не знает».

«Домохозяйки»

ch1.jpg (7123 bytes)Если идти дальше по ул.Ленина, то можно выйти на высокий берег Шексны. Рыбинского водохранилища отсюда не видно, оно скрыто за поворотом реки, но уже чуется водный простор, ветер так и пронизывает... В двух шагах отсюда вместительное, дореволюционной еще постройки, здание краеведческого музея. Есть в нем экспозиции, посвященные Леушино. Правда, до них я не дошел, встретив Михаила Юрьевича Хрусталева – научного сотрудника, который занимается историей православия. Рассказал он, как закрывали Леушинское подворье.

– Примечательно, что подворье это было последним оплотом православия в Череповце. После революции все здешние храмы захватили обновленцы, была даже создана Череповецкая обновленческая кафедра. А в Сретенском храме организовалась Устюжанская «тихоновская» кафедра, оставшаяся верной Церкви. С той и с другой стороны противостояло несколько епископов, которые волею судьбы оказались в этом городе. И вот шла ожесточенная борьба за Сретенский храм. Сдача его означала бы полное поражение православия.

– И кто оказался тверже?

– Большей активностью отличались прихожане как раз этого, Сретенского, храма. В его общине было много «домохозяек». А кто такие «домохозяйки»? Так официально определялся социальный статус бывших монахинь. Фактически главой общины была «домохозяйка» Антонина Кочегарова – послушница Леушинского монастыря. Большая часть леушанок после закрытия монастыря осела в городе и держалась своего подворья. В конце концов общину оттуда выжили, церковь закрыли. Снесли ее в 40-е годы. А в двухэтажном келейном корпусе до последнего времени размещался военкомат, пока и его тоже не снесли.

– Наверное, не случайно Иоанн Кронштадтский любил служить именно здесь, а не в других храмах города? Предвидел, что здесь только и сохранится чистота веры...

– Трудно сказать. Просто он любил строгие уставные монастырские службы. А жить, между прочим, останавливался не на монастырском подворье, а на квартире о.Евлампия Приорова, священника Воскресенского храма, что на Соборной горке. Православный просветитель, отец Евлампий создал множество церковных школ, был попечителем и Леушанской монастырской учительской школы. Я считаю, это был первый в России женский педагогический институт, поскольку преподавание в нем велось на уровне высшего учебного заведения. Располагался он в трехэтажном специально для этого выстроенном здании, в ограде самого монастыря.

– Что-то вроде Бестужевских курсов в Петербурге?

– Нет, это были не «курсы», а полная учительская подготовка. По сравнению с нынешними пединститутами он очень выигрывал – были хорошо поставлены практика, общение с детьми, особое внимание обращали на нравственное воспитание. Готовили Учителей с большой буквы. Выпуски были довольно большие – от 40 до 120 человек. Впоследствии в советских школах выпускницы проявили себя как прекрасные педагоги.

Спросил я Михаила Юрьевича, поддерживает ли он идею о канонизации матушки Таисии.

– Она достойна прославления, – осторожно ответил тот. – Ведь она была и великой молитвенницей, и духовной писательницей. Основала шесть монашеских обителей. Леушинский монастырь еще при ее жизни стал огромной женской лаврой наряду с Дивеево и Шамордино – под ее началом были около 700 сестер, пустыньки, скиты. Сама ученица св.Иоанна Кронштадтского, она вырастила многих подвижниц, в том числе ферапонтовскую игуменью, преподобномученицу Серафиму (Сулимову), расстрелянную в 18-м году. С малых лет воспитала и свою преемницу игуменью Агнию, также принявшую смерть за Христа. Их, наверное, вместе и надо выдвигать на канонизацию.

– До расстрела Агния успела себя проявить как настоятельница?

– Конечно. Благодаря ей монастырь после революции и смог удержаться на плаву. В 1919 году она создала в обители «сельхозартель». Игуменья стала «заведующей», сестры – «работницами». Фактически же все остались монахинями, молитвенная жизнь в Леушино не прекращалась. По этому же пути пошли потом Парфеновский женский монастырь, Чернозерская пустынь, Ферапонтово – и там везде, кстати, были выходцы из Леушино, «сестры-леушанки», как их называли. Расстреляли игуменью в 37-м году, когда ей было 65 лет. Вместе с ней мученичество приняла ее ближайшая помощница. Но община продолжала жить – даже когда монастырь водой затопили. И все благодаря мудрости матушки Агнии. Еще раньше она купила в селе Спас-Мякса дома, куда переехали многие монахини. Они жили там вплоть до 60-х годов и, конечно, молились совместно.

Вообще Спас-Мякса – это и наследница, и предтеча Леушинского монастыря. В древности там уже существовал «Преображенский монастырь на Мяксе».

– А можно оттуда по льду добраться до Леушино? – спросил я Хрусталева и показал ему фотографию с восстающими из воды храмами.

– Добраться-то можно, – с сомнением ответил историк. – Леушино как раз напротив Мяксы, шесть с половиной километров по льду топать. Только снимок-то у вас архивный. Сейчас ничего от этих храмов не осталось, источила вода. Так что и смотреть не на что...

ch3.jpg (6961 bytes)

Во время отлива – куча гальки и песка
на месте Леушинских храмов

(совр. вид)

Потоп

По истории Леушино у М.Ю.Хрусталева собран уникальный материал. Для публикации он ничего не дал, поскольку сейчас по заказу Дарвинского заповедника готовится книга. Заповедник охватывает огромную территорию, примыкающую к Рыбинскому водохранилищу, – земли Вологодской, Ярославской и Тверской областей. И в книге будут описания бывших приходов и монастырей всего этого прибрежного и оказавшегося под водой пространства. Как происходило затопление Леушино, я забыл расспросить историка. Но в тот же вечер выслушал подробный рассказ – причем, казалось бы, далекого от этой темы человека.

На ночевку в Череповце остановился я в семье своих друзей-однокурсников, которых не видел 12 лет. Решил посоветоваться с ними, о чем таком интересном можно написать, находясь в городе.

– Напиши о Леушинском монастыре, – предложила Женя, хозяйка дома.

– А... что тебе о нем известно? – опешил я. Женька, лихая моя сокурсница, единственная девчонка в нашем студенческом братстве, от «подвигов» которого вздрагивал деканат, – и вдруг... женский монастырь.

– Так у меня там все детство прошло, ты разве не знал? Дом родительский в Мяксе стоит, каждое лето ездим. Вот что, подожди-ка, – вспомнила она и принесла из кабинета папку с бумагами. – Я давно уже в газеты не пишу, но вот собрала материал о Леушино, все-таки родина...

За разбором бумаг и ее рассказом мы и скоротали вечер.

– Так вот. Детство я провела на берегу Рыбинского моря, – начала она рассказ. – Мякса стоит на высоком бугре, поэтому ее и не затопило. Представь: холмы, холмы, потом длинное поле-косогор, продолжающееся до горизонта водной гладью. Финский залив в Ленинграде помнишь? То же самое. Только у нас такое было чудо: из воды то высунутся храмы, то снова утонут. Управляли этим чудом на гидроэлектростанции: поднимут задвижку – покажется верхушка колокольни, опустят – исчезнет. В иные месяцы вода так опускалась, что по Леушино можно было пешком ходить. Мой дядя, рыбак, часто туда плавал, присматривал за кладбищем. Покойники ведь из могил всплывали, и приходилось их снова в землю закапывать.

Вообще-то мой род не из самого Леушино, а из соседней деревеньки Голосово. Там в старину такую частушку пели: «У Николы во селе дали плюху, дали две. А дали оплеушину, так улетел в Леушино». В общем, рядом жили. Монахини в монастыре были в основном местные, из Мяксы и окрестных деревенек. В роду моем, правда, никто там не подвизался. Прабабушка была очень верующей, отец ее вроде как монах, на Афон ходил и по другим святым местам. Бабушка тоже была верующая, и фамилия ее девичья соответствовала – Дьяконицына. А вот бабушка с дедушкой, Скобелевы, стали революционерами. Дед советскую власть устанавливал, возглавлял колхоз. При нем затопление и происходило.

Было так. Поначалу никакого вселенского потопа не предполагалось. В 32-м году институт «Гидростройпроект» разработал план под названием «Большая Волга» с тремя ГЭС. По этому плану каскад гидроэлектростанций поднимал уровень воды в Шексне не на много. Строительство начали, но вдруг какие-то энтузиасты предложили более грандиозный проект – поднять уровень воды до 98 метров относительно мирового океана. И даже по этому плану затоплялось не так много земли, и Леушино оставалось на суше – на самом берегу водохранилища. Большинство специалистов высказалось против проекта, но энтузиасты обратились с письмом к Сталину, и в 37-м году решение было принято. Через Госплан его пробивали начальники Волгостроя-Волголага товарищи Раппопорт и Жук. Стали строить. По ходу дела уровень воды подняли еще на 4 метра и рапортовали о создании самого большого в мире рукотворного моря площадью 4550 квадратных километров. В итоге под воду ушел (целиком!) старинный русский город Молога, подтоплены города Мышкин, Весьегонск, Углич, Калязин, утонули сотни сел. Конечно, с церквями и монастырями...

Женя достала карту междуречья Мологи и Шексны:

– Давай взглянем. Вот остров Леушино. Его раньше не существовало, просто был холм в стороне от села. А само село крестиком на воде обозначено. А вот выше крестики: «затопленная церковь Ольхово», «затопленная церковь Любец»... сотни церквей. Затоплены и разрушены монастыри – Кассианов Учемский, Покровский, Троицкий Калязинский, Югская Дорофеева пустынь.

– Да-а... Тут не один Китеж-град, а целый кусок России.

– И это все лучшие земли, междуречье, богатые пойменные луга. Покидать их не хотелось, но куда деваться? У моего рода был дом в Голосово, построенный еще прадедом. За хорошую работу у помещика он получил бесплатно лес и отгрохал настоящие хоромы с высоким взвозом – на второй этаж, на сеновал, въезжали прямо на лошадях. И вот когда этот дом разобрали и перевезли в Мяксу, мой прогрессивный дедушка постеснялся его полностью собрать и поставил как бы избушку на курьих ножках.

Рассмеявшись, Женя грустно добавила:

– Мама не очень жалела о том, прежнем, доме, потому что почти и не помнит его, маленькой была. А бабушка переживала. Во время переезда мы весь семейный архив и потеряли. Переправляли-то вещи в несколько этапов, деревни стояли пустые, и по ним бродили непонятные личности, зеки вольноотпущенные. Бабушка рассказывала: пошла она в Голосово за оставшимися вещами и видит, вся дорога какими-то открыточками усеяна. Подняла: фотография. И «катеньки» вокруг нее ветер носит. Это старые деньги. Не знаю, зачем их бабушка хранила. Она их в сарае запрятала вместе с остальными семейными бумагами, а кто-то проник туда и по ветру разметал.

– В каком году это было?

– Точно не скажу, затопление шло постепенно. Но фактически оно началось за два месяца до начала войны – заслонки Рыбинской плотины были опущены в полдень 14 апреля 1941 года. Мама рассказывает, что потом по ночам немецкие самолеты над плотиной кружили, хотели ее разбомбить и устроить настоящий потоп. Но пронесло...

Великая леушинская тайна

Оставив расспросы, занялся я Жениным архивом, в котором оказалось много документов из Дарвинского заповедника. Возник он сразу после войны на месте затопления, в прибрежной зоне, и назвали его именем автора теории «естественного отбора». Главная усадьба заповедника расположилась в местечке Борок. Свои лаборатории и жилые корпуса ученые собрали из домов, что остались в брошенных деревнях Хотавец, Изможев, Язин. Есть у них свой речной флот из быстроходных катеров, ведь площадь заповедника гигантская – 180 тыс. га. «Здесь наблюдается самая высокая плотность населения скопы и орлана белохвоста», – сообщается в справке. Скопа – это рыбный орел, ныряющий за добычей в глубину до полутора метров, очень редкая в мире птица. Водятся здесь и другие звери. Но не только их оберегают дарвинцы: «Сохраняется в заповеднике старая монастырская дорога, по которой, от пристани Борки в Леушино, проезжали, мирно беседуя, святой Иоанн Кронштадтский и его духовная дочь игуменья матушка Таисия. Их помнят стоящие по обочинам дороги огромные ели, помнят колеи дорог, выбитые колесами их повозки...»

– Женя, а что, в Мяксе помнят что-нибудь о монахинях? Слышала какие-нибудь предания, легенды? – спрашиваю сокурсницу.

– Нет, ничего мне не рассказывали. Мякса сейчас райцентр, люди все приезжие, сборная солянка. Свой язык-то начинаем забывать, не то что историю. Бабушка, помню, рукавицы называла «вязанками», постиранное белье – «пожог», и так далее. Где эти слова? Они даже чихвостили друг друга совсем иначе, чем мы. Самое страшное, грязное ругательство было перенято у городских, моложских. А в Мологе бранились так: «Головой тя в воду». Вот уж, как страшно...

– А ведь так и получилось, – поразился я. – Как в воду глядели: вся Молога утонула с головой.

– Да нет, просто совпадение, – отмахнулась Женя. – А вот было настоящее пророчество, смотри...

Переворошив свои бумаги, нашла она перепечатку из «Записок» м.Таисии, озаглавленную «Видение игумении Таисии о судьбе Леушинского монастыря». Читаю:

«...(в 1881 году) видится мне следующий сон. Иду я где-то и подхожу к ржаному полю. Рожь так высока, густа и хороша, что на редкость. А мне предстоит все это поле пройти именно рожью, так как дороги никакой нет, а идти я должна». Сверху слышит игуменья голос, что она должна «выжать все это поле». Совершив эту работу, идет игуменья дальше – и перед ней «огромное пространство воды, которому и конца не видно; но я почему-то знала, что это вода НАЛИВНАЯ, А НЕ САМОБЫТНАЯ (выделено мной, – ред.), что тут луг, сенокос. И я пошла; между тем оказалось довольно глубоко, чем дальше, тем глубже, и я стала бояться утонуть, так как плавать не умею, а вода покрывала меня по шею...»

– Ну, откуда она могла знать об искусственном водохранилище?! – прервала меня Женя. – Тут же все очевидно: сжатое ржаное поле – это о расцвете ее монастыря, а затопление – о конце.

– Подожди, тут еще не конец, дальше более удивительное, – говорю и продолжаю читать: «...вдруг сверху, как бы с неба упал прямо мне в руку (правую) настоятельский посох, и тот же голос снова сказал: «Опирайся на него и не потонешь». Действительно, с помощью этого посоха я шла далее водой, и, наконец, вода стала мелеть, скоро показался луг зеленый, и невдалеке белокаменная ограда, в которой виднелись храмы и корпуса, то есть монастырь. Из храма выходил крестный ход, направляющийся в те ворота, к которым подходила и я, опираясь на посох».

– Если сбылась первая часть, то должна сбыться и вторая. Но... Неужели водохранилище осушат и монастырь явится на прежнем месте? Не может быть!

* * *

Перед отъездом я забежал в музей попрощаться с Хрусталевым.

– Ну как ледовый поход? Не решились в Мяксу ехать? – рассмеялся Михаил Юрьевич, увидев меня.

– Нет, друзья отговорили. У них там дом стоит, на лето пригласили.

– А и приезжайте. Я весной-летом тоже там буду.

– Материал собирать?

Историк несколько замялся:

– Вообще-то я не один отправлюсь. Надо будет уточнить кое-что. Есть такая легенда, что когда в Леушинском монастыре разместилась школа безпризорников, могила игуменьи Таисии была вскрыта, и монахини, уходя, забрали гроб с мощами. Перезахоронили их в Череповецком районе. Место известно.ch4.jpg (8265 bytes)

– А как можно определить, те ли самые мощи?

– По игуменскому кресту. К тому же есть подробное описание похорон игуменьи, да и специалисты помогут.

Мне сразу вспомнилось пророчество матушки Таисии – о том, что вернется она в монастырь пешком по воде, и будут ее встречать крестным ходом. Не началась ли оно сбываться? Первые ростки уже есть – Поклонные кресты, что установлены несколько лет назад в Мяксе и на затопляемом островке, там, где стоял Леушинский собор Похвалы Божией Матери. Принят проект строительства храма в Мяксе (на снимке справа). На территории заповедника открыт монашеский скит. А теперь еще обретение мощей великой игуменьи Таисии...

Говорят, что осушение Рыбинского водохранилища приведет к большой экологической катастрофе, мол, вместо него появится на карте Русской земли гигантское по величине болото. Так что возврата к прошлому нет. Но ведь должна же как-то осуществиться великая Леушинская тайна?

Как это будет? То нам не ведомо.

М.СИЗОВ
г.Сыктывкар – г.Череповец.
Фото из архива редакции и с сайта «Леушино»

назад

вперед


На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга


eskom@vera.komi.ru