ПАЛОМНИЧЕСТВО
СТРАНА У КАНАВКИ
Еду по асфальтовой магистрали, рядом с которой задыхаются деревья и трава. Навстречу бесстыжая реклама. Я возвращаюсь в город, где люди тяжко болеют долларом, сверяя свою жизнь с его курсом. Все, что было со мной, кажется сном. Сном из другого мира.
Что же было?
Была Священная Канавка, куда из Чудного Царства сошла в прошлом веке Владычица Небес Пресвятая Богородица. Сошла – и взяла это крохотное место под Свое особое покровительство, потому что увидела подвиг, молитву и Любовь к Своему Сыну в сердце русского человека.
Место это лежит посреди России и стало средоточием ее веры и источником надежды и любви. Утешает, что восстанавливать Канавку в Серафимо-Дивеево съехались люди со всей России. И стремление большевиков стереть ее с лица нашей грешной земли теперь крепко опозорено. Расскажу о первой поездке туда, что стала началом постоянного паломничества для меня и моих друзей в эту святую для всякого православного землю.
1
Казанский вокзал. Полночь. Поезд тронулся. Поскольку лег, не помолившись, то по пути в святое место во сне – искушения. Шли шеренгами какие-то темные демонстранты с транспарантами, более похожими на орудия восстания. Был сильно напуган этим сном. Проводница вскрикнула, когда будила меня, – так резко я дернулся от ее прикосновения. Как передавали в «Русском доме», ДЕМОН-СТРАЦИЯ созвучна «шествию бесов». И вот во сне так же откликнулось во мне это латинское слово.
* * *
Возглавляет попечительский совет по восстановлению Канавки отец Игорь. Я уже знал его по первому, еще совсем туристическому, визиту в Дивеево. И вот увидел батюшку снова. Все священники уже окончили исповедь, а к нему стояла огромная очередь. Тут открылась мне другая сторона натуры этого батюшки: как он строг и требователен к исповедующимся. И все же, когда дождался и подошел к нему с путевкой на Канавку, отец Игорь мгновенно омыл меня от дорожной усталости своей радостной улыбкой. Как хорошо стало от того, что сюда приехал. Всеми работами на Канавке, как оказалось, руководит матушка Руфима (настоящее имя она просила не указывать, – ред.). От нее узнаю, что в праздники работать нельзя даже на Канавке.
А сегодня – Усекновение главы Иоанна Предтечи. Мать Руфима благословляет идти в гостиницу: «Сейчас хоть места есть, а летом в отпуска столько потрудиться приезжает, что некуда селить. После гостиницы можете идти на обед, потом съездите на источник. А там уже и на вечернюю службу поспеете».
* * *
Возвращаясь с источника на грузовике, услышал разговор двух местных. Из разговора понял, что монашек здесь не любят, монастырь не жалуют, и многие здешние жители стоят далеко от православия. Процесс воцерковления идет, но медленно. Потом уже матушка Руфима рассказала, как в начале девяностых местные прятали или запугивали своих детей. «Они им внушали, что нам нужна детская кровь для полива того места, куда привезут мощи преподобного Серафима. Наслушавшись этих россказней, дети с криком шарахались не только от монахинь, но и от простых прихожанок в косыночках», – поведала мне мать Руфима.
2
Сама матушка Руфима приехала сюда еще мирянкой с собственной мамой в 1989 году и помогала восстанавливать монастырь с самого начала. Видимо, потому и поставили ее на такой ответственный участок – руководить трудниками, приезжающими восстанавливать Канавку. Ее-то я и встретил в 8 утра на том отрезке Канавки, где предстояло трудничество. И все же точнее – со-трудничество. Ибо меня во все дни не оставляло ощущение того, что вместе с нами Канавку восстанавливают незримые, но очень даже явственные силы. Скажете: это любовь верующего к мистификациям. Совсем нет! Это сказывалось в совершенно конкретных земных вещах.
Во-первых, в том, что я – человек, физически не приспособленный для тяжелых земельных работ, – целую неделю спокойно выдерживал почти 12-часовой рабочий день. Даже под конец входил во вкус так, что меня чуть ли не оттаскивали от Канавки. Эх, если бы всю свою жизнь делать все во славу Божию! Есть забавное место в документальном фильме про Пюхтицкий женский монастырь в Эстонии, который не закрывался на протяжении всех лет советской власти. Начальник соседнего колхоза допытывается у игуменьи: «Как вам удалось заставить восемь монашек вскопать поле, на которое я своих балбесов-пьяниц на тракторах никак не выгоню?»
Видно, прав Достоевский: «Русский народ без веры – дрянь!» Оттого пьет и ленится. И пока вымирает.
Во-вторых, восстанавливать Канавку съехались люди не только из разных концов страны, но и люди разных профессий и, главное, разных социальных слоев. При этом незримые Высшие Силы собрали именно тех, кто легко совместим друг с другом. А вы знаете, как это важно, когда от напряжения дымятся не только мускулы, но и временами нервы. При всем этом бизнесмен, «новый русский», безропотно и дружелюбно таскал в ведрах землю для рабочего, а водитель грузовика не питал круто заваренную Лениным классовую ненависть к очкастому интеллигенту, который требовал вовремя подавать дерн и глину. Все пришли работать добровольно, никто не заставлял. Все имели в сердце любовь к Богу, а не только к самому себе – потому и старались на совесть. Даже тот, кто пытался лениться, чувствовал себя неловко перед другими братьями и сестрами, как все тут друг друга искренне величали. Да и матушка Руфима удивительно нежно могла подтолкнуть к работе: либо ободряла словом, либо, как истинно русская женщина, бросалась на самое трудное.
|
|
В-третьих, как только что-то заканчивалось (чаще всего стройматериалы) или не хватало людей, как тут же начинало происходить что-то удивительное. К примеру, преподобный Серафим велел укреплять Канавку кустиками крыжовника. Матушка Руфима высаживала их через каждый метр земли. Кустики быстро закончились, а каждый из них стоил немалую сумму. Матушка чуть было не пришла в смятение, но вместо этого сдержала эмоции и помолилась. Тут же приходит в монастырь одна местная верующая женщина и жертвует целый сноп рассады.
В-четвертых, работая на Канавке, ты реально чувствуешь: Господь не даст тебе креста свыше твоих сил. Несколько раз, когда работа становилась невыносимо тяжелой, я ловил себя на том, что готов возроптать. Но стоило в этот момент переломить себя и смириться, как тут же, почти в следующее мгновенье, на Канавку приходил трудничать новый человек, и тебя неожиданно снимали с вымотавшего тебя занятия, перебрасывая на более щадящий фронт работ. На четвертый день я сорвал руку, таская глину в скорой цепочке из братьев. Решил терпеть, никому не говорить. Теперь счастлив: ведь это повлекло за собой удивительное событие.
3
Только на четвертый день я отважился подойти к раке святого Серафима. Это было на вечерней службе. Припадаю к преподобному, потом встаю позади мощей. Там хранятся в стеклянных саркофагах его вещи, чудом обретенные накануне второго тысячелетия. Здесь видно, какие тяжести святой, имея перелом позвоночника и ребер, носил на себе ежедневно. Один из трудников рассказывал, как ему излечили сорванную спину, постучав по ней топорищем батюшки Серафима, но вещи из саркофагов достают редко, и надежды на исцеление у меня мало. Стою, молюсь. Вспоминаю всю свою жизнь.
Вернешься в город – многие вещи опустятся в мутную воду будничной суеты и выскользнут из рук Совести. Здесь же все то гадкое, что живет в тебе и мучает твоих ближних, причиняет боль – как сорванная рука. И ты ясно сознаешь, что без Бога излечение тебе «не светит».
Батюшка читает проповедь: «Что было бы, если бы люди полюбили Бога сильнее, чем свои собственные замыслы? Если бы все стали исполнять Его Волю, а не свою? Но мы не впускаем к себе Господа и приноравливаемся существовать без Него. А потом жалуемся на жизнь». Проповедь закончилась. Елеопомазание. В какой-то момент после него вдруг ясно чувствую, будто кто-то зовет меня снова встать у раки с мощами преподобного.
Возвращаюсь к ней. Стою, молюсь. Опомнился я от некоего укола в спину. В сорванной руке вспыхнула боль. Вспыхнула и – исчезла. Спина словно расправилась, и стало легче дышать. Святой Серафим отозвался на молитву! Хочется трезвонить всему миру о произошедшем с тобой чуде, но подавляю в себе всплеск радости. Принимаю решение рассказать обо всем только матушке Руфиме и братьям на Канавке, чтобы это укрепило их веру. Ведь ради укрепления в нас веры происходят чудеса. Не столько ради здоровья бренного тела.
4
|
|
Одна добрая знакомая спросила меня перед отъездом на Канавку, почему Русская Церковь, имея деньги, не может решать свои проблемы сама и гораздо быстрее? Почему нужно срывать добровольцев на восстановление Канавки и растягивать эту работу на долгий срок? Да, можно, конечно, найти спонсоров, нагнать техники, разрыть траншею, задерновать и сдать объект к назначенному сроку. Но ведь это будет только м а к е т Канавки. А вокруг будут ходить безучастные прохожие и недоумевать: «Зачем это нужно?» Оттого Бог и позволяет злым разрушать святыни и храмы, которых люди не достойны. Забирает то, чего не ценим.
Вот что говорила на это монахиня: «Только если люди восстановят Канавку и Храм в самих себе и поступками покажут Богу свою любовь, потрудятся во славу Божью, тогда будет закваска, на которой поспеет возрождение». Соглашаюсь с ней. Но вспоминаю, что нынешнее время потребителей, к сожалению, имеет психологию «макдональдсов»: дешево, быстро, много, но – без любви. «А ведь это такая радость – дарить и отдавать! Как прекрасно, когда имеешь такую возможность. Это настоящий дар!» – ставит точку в моих размышлениях мать Руфима.
И так хочется, чтобы все поняли важность Канавки, важность ее восстановления. Поняли и те, которые, пока мы работали, проходили и плевали на нее, кричали на нас матом. И те, кто, как Сергей, мой сосед по гостинице, испугались трудничать. Он искренне сокрушался, что по-настоящему православных в России пока еще недостаточно для ее возрождения. Но и сам переломить себя так и не смог.
* * *
За все дни моего проживания в гостинице я нисколько не страдал от неудобств. А ведь в комнате, как на нарах в тюремной камере, друг над другом спали 18 человек. Все удобства были на улице, а душа не было вовсе. «В субботу баня. А по будням мы все ходим поблизости на источник», – объяснила мне гостиничная сестра. Когда на улице заморозки, заставить себя искупаться в ледяном источнике ох как не легко! Но с третьего дня омывался каждое утро. Помимо особой бодрости, которую ни от какого душа не получишь, источник хранит твое тело весь трудовой день от неизбежных неприятных запахов. Говорю это с уверенностью, потому что рядом со мной работали трудники, боявшиеся источника, – и это на них сказывалось. Для них оставались только препараты, которые вмозоливает нам ежедневно телереклама.
Кормили нас хорошо, четыре раза в день. Приготовленная с молитвой пища ощущалась особенно вкусной.
5
Голубые камешки, что находят в Канавке, называют «слезками Богородицы». Они лежат на разных уровнях. Но сейчас здесь, к сожалению, не только земля, глина и «слезки Богородицы». Достаточно было в первый день спуститься в Канавку, чтобы изнутри увидеть, до какой степени она была искалечена богоборцами: слои кладки, ржавая арматура, торчащие куски тарелок, унитазов. Если идти вдоль по ней сверху, то постоянно наталкиваешься то на ограду, то на уборную. Вот чем засорили мы след Богородицы. Труд по его освобождению из хлама подобен образу народного покаяния. Стоит работам христиан на Канавке прекратиться, как сразу же – «по техническим причинам» – останавливается стройка новых домов в Дивеево. Тех, куда переселяют организации и людей, поселенных коммунистами на Канавку. Может быть, когда мы ее восстановим, то и Россия возродится? Вот Божья Матерь и вразумляет нас не отступать от покаяния.
Ты непрестанно ощущаешь, что Дева Мария незримо пребывает здесь. Некоторые говорят, что Она обходит Свой удел в предрассветный час между тремя и четырьмя часами. Но ведь на Небесах духовных нет времени. Там – Вечность. Здесь же вечен нескончаемый поток людей вдоль Канавки: миряне, священники, монахи, монахини, странники, юродивые... Почти все идут, тихо склонив голову, и читают по завещанию батюшки Серафима 150 раз «Богородице Дево, радуйся». В некоторых местах сестры вывесили молитвы за Россию, молитвы о даровании православного царства. Люди читают слова молитв про себя, а то и вслух. Священники благословляют нас. Миряне желают сил, здоровья и спасения. Одна согбенная старушка-странница добавляет к пожеланиям: «Работа на Канавке приравнивается к поклонам. Весь род того, кто на Канавке потрудился, благословится. А девственникам – три венца! Божья Матерь никогда не оставит!»
Спаси ее, Господи! Может быть, вон тот пьяница тоже все это понимает. Уже второй день лежит он, припав гудящей головой к Канавке, и все никак от нее не отлепится. Трудничающий с нами предприниматель Борис спрашивает: «Может, имеет смысл разбудить товарища? А то тут позавчера такой же, под мухой, ходил и долго крыл Канавку с непобедимой логикой: «В нее же свалиться можно – зачем разрыли?»
Тихой затаившейся жемчужиной останется в моем сердце воспоминание о ночном крестном ходе, или богородичном правиле, когда все сестры-монахини обходят монастырь и Канавку. Правило – чтение по завету преподобного 150 молитв «Богородице Дево, радуйся» – случается ежевечерне.
Полную луну по чьей-то незримой доброй воле слегка приоткрыли сине-черные бархатные облака, осветив дорогу, по которой матушка-игуменья во главе монахинь двинулась обходить обитель. Миряне, что еще мгновенье назад шумно переговаривались, сразу приутихли, выстроились по двое и благоговейно последовали за сестрами. Рядом со мной оказался калека, с трудом передвигавший ноги. Он усердно спешил не отставать, отчего его походка напоминала припрыжку раненой птицы. Сердце сжалось. Шел рядом с ним и чувствовал себя таким же раненым, таким же калекой. Все мы теперь калеки – шествуем вдоль искалеченной Канавки в искалеченной стране. И прежде всех врагов винить нужно самих себя. Как в молитве «О даровании Православного Царства», каяться Господу, что «возлюбили земное больше Небесного и временное больше Вечного – и обоих лишились». В Дивеево был так плотно занят, что не успел переписать эту молитву на Канавке. Понадеялся найти ее в Москве.
6
Рядом с гостиницей купила себе домик и земли известная москвичка Жанна Бичевская. Часто видят, как она приезжает сюда с мужем на красном джипе. Преподобный предсказал: когда придет антихрист, он не сможет переступить этой Канавки, а в последние времена это место будет восхищено на Небо. Вот люди и переселяются сюда и из Сибири, и с Украины, и из многих других мест. Дома и земля здесь теперь вздорожали. «Батюшка Серафим к себе собирает», – объясняет мать Руфима. Конечно, он собирает не только тех, у кого есть деньги на дома. В гостинице живет много совершенно простых людей. Есть парни, которым едва за двадцать. Если бы встретил их на улице – никогда бы не поверил, что они способны уверовать, да еще трудиться в монастыре. Наколки на руках и грубый, чуть ли не блатной говор. Вначале по вечерам в гостинице они раздражали шумными разговорами и магнитофоном, из которого вперемежку звучали то акафист Божьей Матери, то Шуфутинский, то лекция про Николая II, то Scooter.
Но потом узнал, что все они – подранки. У Михаила отец куда-то сбежал, он его не видел. А мать умерла еще в 90-м. «По монастырям поехал трудником от безысходности, а потом понял, что это промысл, Господь привел!» Глаза Михаила при слове «Господь» сияют. Рядом с его кроватью – «Духовная брань», «Жития святых» и другая духовная литература. Воистину Христос пришел к страждущим. В двухкассетнике одновременно с пением монашек случайно врубили техно-рейв. «Федор, заткни его!» – кричит Михаил. – Это же совсем несовместимые вещи!» Федор выключает техно-рейв, но похоже, что борьба двух несовместимых начал в его душе продолжается. Он набивает самокрутки и выходит с Михаилом покурить.
Этот Федор, похожий в одежде цвета хаки на Фиделя Кастро, оказывается, пережил гибель своей двадцатитрехлетней почти что жены. Татуированной рукой он достает аккуратно завернутые в газету фотографии и рассказывает: «Родители ее были очень верующие. Она сама была регентом, могла записать распев на магнитофоне-караоке на три голоса одна. Мы с ней сюда год назад приезжали. Взяли послушание на четыре дня, а сами жили на халяву. Прости, Господи!» – Федор дважды непритворно просит у Бога прощение, и голос его дрожит. «Мы скрывали от ее родителей, что спим с ней. Это не специально получилось. Решили что-то духовное почитать вместе. Заснули и – затискались. Хотели через полтора месяца повенчаться, но она погибла в автомобильной катастрофе, – мой собеседник показывает фотографию изуродованной красивой девушки в гробу. – Мы не стали ее прихорашивать – положили, как была».
На соседней койке с Федором лежит монах, приехавший в Дивеево на послушание из какого-то крымского монастыря. Кто-то упрекнул Федора, что у него много барахла. В ответ на мою защиту, что Федор просто хозяйственный мужик, этот крымский монах вдруг глаголет: «Хвалить человека – значит, ему вредить!»
Пускаюсь с ним в спор, поскольку он уже второй день говорит о кознях демонов, жидах и масонах. Рассказываю ему, как к моему знакомому саратовскому батюшке приехал монах с Валаама и стал стращать штрих-кодами и царством антихриста. На что отец Димитрий резонно заметил ему: «Будь осторожен, как бы тебе вместо Христа не стать выискивать антихриста». Но монах из Крыма возражает: «Нужно знать, какие козни готовят демоны». Я в ответ: «Что толку знать, когда Любовь к Богу не на первом месте? Люди вначале должны с Богом в сердце захотеть жить. И так 70 лет воспитывали всех на ненависти к врагам, что люди теперь дружат «против» кого-то, а не «за». Любви Божьей вдохнуть бы людям, через тех же священников ее почувствовать». Но мой собеседник не слышит. Видно, и я не слышу, как пробиться к нему, потому умолкаю. И хорошо: на следующий день получаю подтверждение своих мыслей в рассказе брата Бориса.
7
«Сколькому мы здесь научились и научимся!» – восклицает бизнесмен Борис с цепляющим слух отчеством Николаевич. По поводу его усердия в работе кто-то даже пошутил: «Будешь так работать, глядишь, и грехи другого Бориса Николаевича замолишь!» Присутствие на Канавке обеспеченного, холеного и явно не приспособленного к подобному образу труда и жизни Бориса Николаевича всех поражало. Душа таких рассудочных, ироничных интеллектуалов обычно одета в себялюбие и скептицизм Онегина, а к России они обычно снисходительны, если не откровенно враждебны – как к непознанному, навеки отвергнутому родителю.
Но Борис совсем не по-интеллигентски трепетен в своем уповании на Бога, в своей любви к русским святым. Привела его ко Христу как раз-таки Любовь. Образ этой Любви он увидел в служителе Церкви – владыке Василии Родзянко.
Встретил он его только один-единственный раз в жизни. «В Казани теплоход задержали часа на полтора, – рассказал он. – Ждали какого-то священника. Изрядно выпившие пассажиры, и я в том числе, ругались, что все из-за какого-то попа задерживаемся. Когда к пристани подъехала машина, все высыпали на палубу посмотреть, кто же виновник долгой задержки». Но стоило чудному старцу с белым серебром волос и глазами, сияющими солнцами доброты, взойти на корабль, как все инстинктивно к нему потянулись. «А я со своим другом выпросил у владыки аудиенцию», – говорит Борис.
Он тогда еще не ведал, что в этот самый день чудом сохранившиеся в питерском музее мощи преподобного Серафима перевозили в Дивеево. Год назад владыка Василий скончался – увидеться во второй раз им было не суждено. Теперь брат Борис, как случайно удалось узнать у матушки Руфимы, перечисляет некоторые суммы на восстановление монастыря.
«Ну и перечислял бы деньги, как многие, а сам-то почему приехал?» – подумал я про себя, и тут же от Бориса получил ответ на свои мысли: «В попечительском совете мне сказали, что нужны мужские руки. Сразу решил приехать. Теперь понимаю: владыка Василий меня сюда направил. Я по нему здесь панихиду заказал – получилось как раз в день нашей с ним единственной встречи».
До той встречи с владыкой Борис пережил состояние комы. Рассказывает: «Я лежал в доме абсолютно один. Когда дыхание прекратилось, увидел тропинку в чудесном саду. Небо там было золотисто-голубое. По тропинке пришел к дому, а навстречу вышла женщина, которую невозможно назвать иначе как Сама Любовь. Я хотел зайти в дом, но она предупредила меня: если войду, то уже никогда не вернусь обратно на землю».
Борис вспомнил, что у него осталась мама, и проснулся из комы. Мне рассказывали, что люди из комы возвращаются, если сами того хотят. Оттого нужно не столько убиваться за них и бороться, сколько молиться.
...Крик ворон прерывает нашу беседу с Борисом. На серебристых афонских тополях, посаженных преподобным на Канавке, черной густой тлёй висят... нет, даже не гнезда, это целые седалища из пучка сросшихся вороньих гнезд. Орут и гадят, орут и гадят. Птицы, может, и не виноваты, но когда их слишком много... Мы даже сравнили эту черную нечисть на серебре тополей с олигархами на теле России.
Игуменья благословила снимать гнезда, но на тополя не так-то легко забраться. Да и потом эти твари накинуться на любого, кто приблизится к их седалищам. Подростком я часто сбивал гнезда ворон вокруг своего дома и помню, как они начинают цапать тебя.
«Главная трудность в том, что эти твари тащат проволоку и клювом закрепляют ей основу своего гнезда», – объясняю удивленной матушке Руфиме. Брат Василий только что получил на свою макушку удобрение от «олигархов» и теперь радуется, что коровы не летают. «Не нужно было на Канавке анекдоты травить!» – шутит над ним Борис. И, в общем-то, он прав.
8
Когда мать Руфима по просьбе Бориса договорилась, чтобы нас вчетвером вывезли на источник, меня ждало испытание почище сорванной руки. Оказавшись на источнике в этот раз, заставил себя погрузиться по числу всех апостолов. Но это бы ладно. После двенадцати погружений дерзнул еще проплыть несколько метров в ледяном изумруде, читая молитву Святому Духу. И это бы ладно. Может быть, со мной все было бы в порядке. Но наскоро оделся поверх мокрого белья. Вдобавок вместо того, чтобы поторопить братьев, читал наклеенную рядом с часовней газетную статью об истории источника.
Оказывается, при коммунистах источники в Сарове заливали-глушили бетоном. А здесь, в окрестностях Сарова, была запретная зона. Однажды здешний начальник охраны увидел на склоне холма странного старичка. На вопрос, что он здесь делает, старичок не ответил, а только ударил об землю палкой в трех местах. Начальник охраны очень удивился, когда из этих трех мест забили ключи. Даже велел перенести сюда колючую ограду. Не знал охранник, что того святого старичка никакая колючая проволока и никакой бетон не смогут задержать. Но читать дальше у меня уже нет сил. Холод пробирается во все мое существо, и я был рад, что братья направляются наконец к машине.
На следующее утро на утренней молитве чихаю отчаянно, чувствую жар и серьезную простуду. Ну вот, выкроил неделю потрудиться на Канавке – и что теперь, на четвертый день уезжать? Глотаю аспирин и иду. Пропускаю завтрак, зная, что организм легче справляется с болезнью в голод. Прихожу на Канавку и молюсь. Молюсь отчаянно. Потом спускаюсь в сырую холодную утреннюю землю и начинаю труд.
Вспоминаю апостола, как он, идя по воде, начинал тонуть сразу же, как терял веру. Так и со мной: как только перестаю читать «Богородице Дево» – сразу подступает жар. Все-таки дух может выталкивать болезнь, если он укреплен в уповании: проработал весь день и уже на вечерней молитве не чихал. Но следующим утром окунуться в источник у гостиницы все же не дерзнул.
Причастившись, почувствовал себя совершенно здоровым. Вспоминаю, как после причастия прикладываюсь к иконам в храме и натыкаюсь на образ Божьей Матери, лицо Которой – вылитая мать Руфима. Рассказал ей об этом после. Она, как и следовало ожидать, смутилась, ничего не ответила. Не надо было говорить! Ведь это лично мне показано было, на Кого мы здесь трудимся, чей отпечаток на своем лице несет матушка Руфима.
На знакомый голос поднимаю из Канавки голову вверх – это Сергей. Тот, что испугался трудничать на Канавке. Спрашивает что-то у матушки. Она отвечает, а после обращается к нему: «Не желаете ли помочь?» В ответ он бурчит что-то неразборчивое типа «скоро» или «сейчас, сейчас», а завидев, как я поднимаюсь из Канавки, спешно удаляется.
«Матушка Руфима, я ему про Канавку еще неделю назад рассказал, но он так и не пришел». – «Ну-у, это, значит, Богородица не допустила», – сказала монахиня. «Наверное, это его собственная лень не допустила, а не Богородица», – подумал я про себя. Стоп! Ведь то, что ты сюда приехал и смог потрудиться, – это и есть милость Божья! Просто добро мы редко замечаем. И когда оно случается, воспринимаем его как само собой разумеющееся. Нам не представить, сколько трагедий ангелы-хранители отводят от нас. Что же будет с теми, кого Богородица не допускает? Не дай Бог!..
* * *
Уезжаем в Москву вместе с Борисом. Уезжаем с чувством, что прожили самую важную, самую полезную для души неделю во всей нашей жизни. В автобусе водительский магнитофон – бич паломников – кричит сиплым басом Шуфутинского: «А вся страна – Владимирский централ!» Сразу понимаешь, куда с Канавки вернулся.
* * *
Вот я уже в городе. Мне нужно разыскать ту молитву, что видел на Канавке: «О даровании Православного Царства». Найти непросто. В третьем по счету храме советуют поискать ее у Николы в Пыжах, что возле метро «Третьяковская», где уже год мироточит икона последнего Царя Николая-мученика. Знаю этот храм потому, что там поет в хоре бесподобная Лина Мкртчян. Иду по Пятницкой, по Большой Ордынке, продираюсь через гнезда ларьков с кавказцами, говорившими между собою на каком-то хищном по звучанию языке. Впрочем, они-то и не виноваты, что их здесь слишком много.
Вот и храм Святителя Николая. Вхожу, спрашиваю молитву. Есть! А вот и икона на аналое. Подхожу. Опускаюсь в поклоне. Нагибаюсь, чтобы поцеловать, и не понимаю, что происходит. Вдыхаю свежий аромат благоухания, а губы целуют что-то прежде, чем касаются самой иконы.
Впервые в жизни сталкиваюсь с подобным. Выхожу из храма потрясенный. О том, что миро текло от этого образа, презрев силу тяготения, я уже слышал. Но этим чудеса, оказывается, не исчерпываются. На уме одно: образ словно покрыт чьим-то невидимым покровом, благодаря которому и текут, наверное, капли вопреки тяготению.
В центре Москвы все говорит – исхода нет, клекот чужой восточной речи сталкивается в воздухе с безжалостно гремящей попсой. Нас вытесняют, выдавливают, облучают... Но мне думается все же, что цифры, вывешенные на каждом обменнике, – это не более, чем температура тяжелобольного, гибель которого неизбежна. Струйка мира бежит по неведомым людям законам, напоминая о том Незримом, Кто не бывает поругаем. Кто верит в нас даже тогда, когда мы сами в себя не верим.
В.ЯЦКИН
Фото И.ВЯЗОВСКОГО и с сайта «Дивеево»
 | назад |
| вперед |  |
