ПУТИ ИСТОРИИ
О ПРОМЫСЛЕ БОЖИЕМ В ИСТОРИИ
«Сослагательное наклонение» в судьбах России и мира
Беда или привилегия?
Русский путь страшный, но честный. От него иногда пытаются отгородиться и ищут альтернативы, например, на кладбище Сент-Женевьев де Буа во Франции. Но для тех, кто похоронен там, на чужбине, этот исход был трагедией, которая давала им силы сердцем оставаться с Родиной. А вот их потомки, к сожалению, говорят сейчас на английском, французском. Они волей обстоятельств выпали из нашей истории.
Но выпасть из нее можно и не покидая России. По стране слоняется множество людей, именующих себя демократами, монархистами, фашистами, коммунистами, – ряженые всех мастей. Православные нередко ищут отдыха от «свинцовых мерзостей русской жизни» в каком-то особом сверхдуховном бытии, христианском модернизме или просто уходят к зарубежникам, изрыгая проклятия в адрес митрополита Сергия (Страгородского). Который, кстати, чувством истории обладал в большей степени, чем его хулители.
В первой половине 20-х годов у нас образовался рядом со св. Патриархом Тихоном круг архиереев, к которому принадлежали, в частности, святые Петр (Полянский), Илларион (Троицкий). Они поняли, что:
– советская власть не случайна, поэтому молиться за нее нужно так же искренне, как в свое время Церковь молилась за власть римских императоров-язычников;
– миллионы рабочих, совслужащих, красноармейцев – это тоже их паства, а вовсе не сборище бесов;
– на Церкви лежит великая вина за то, что случилось со страной.
К этой когорте принадлежал и митрополит Сергий. Он был, как бы это выразиться, негероического склада человек. И поэтому совершил много ошибок. Но и тогда, когда владыка подписывал Декларацию о лояльности большевикам и когда горячо молился о победе наших воинов под Сталинградом, он не отделял себя от судьбы своего народа, не мнил себя лучше его. Это очень важно.
В его заявлении о том, что радости и беды новой власти – это радости и беды Церкви, была правда, которая в 20-е годы оставалась мало кому понятна. Но 22 июня 1941 года внутренний смысл этих слов раскрылся очень ярко.
Я не собираюсь владыку Сергия идеализировать. Но вослед за очень достойными людьми – отцом Валентином Свенцицким, святым Лукой (Войно-Ясенецким), архиепископом Александром (Толстопятовым) – я от него не отрицаюсь. Так же, как он не отрицался от моей страны.
* * *
Это очень трудно, но просто – жить в согласии с Промыслом Божиим. Одного моего друга, христианина, спросили:
– Во имя чего страдают невинные люди, дети?
– Это мученики, – ответил он.
Но разве можно стать мучеником против своей воли? Нельзя. Однако мы очень мало знаем, как действует наша воля. Мне кажется – у тех, кто прост сердцем, есть внутренняя готовность принять от Бога любой жребий.
Один верующий врач рассказывал, как умирают у него на глазах 30-40-летние русские мужики. Помолятся, улыбнутся... Никакого отчаяния. Это не какие-то особо воцерковленные люди. Нет, самые обычные, без выпендрежа. Соль земли. Они свободны до такой степени, что сами об этом не догадываются.
Эту свободу, мне кажется, нам дало православие. Не то официозное, натужное или просто глупое, а настоящее.
Меня недавно спросили, чем оно отличается от других христианских вероисповеданий. Я ответил, что никого не хочу обидеть, и многие из нас, православных, не лучше, а может, и хуже, например, католиков. Но если православный захочет взлететь к Богу, то он не ударится головой о какую-нибудь балку типа догмата о непогрешимости Папы, а так и будет подниматься.
У нас есть запас высоты, который и формирует русского человека. С ним тяжело сосуществовать. Когда рядом стоит немец, то это, конечно, надежнее. Но в то же время и безнадежнее. Он, немец, уже, собственно, пришел, куда хотел, а мы еще только соображаем: «А стоит ли?»
Не наши пространства погубили Наполеона и Гитлера, а беспредельный запас покоя и свободы. Если совсем прижмет, оживаем. Помолимся, улыбнемся...
* * *
Что интересно, всегда находились люди, которые, имея возможность избежать русских путей, сознательно их выбирали. Святой Прокопий Устюжский был у себя, в Пруссии, богатейшим купцом. Камер-лакей Алоизий Трупп, этот маленький человек расстрелянный вместе с Царской Семьей, мог без труда спасти свою жизнь, оставив обреченного на гибель господина. Но они в какой-то момент решили для себя, что вступить в русскую историю – это не только беда, но и привилегия.
И на том спасибо
Поэтому другой истории мне лично не надо, и тезис о том, что у нее не бывает сослагательного наклонения, я принимаю безоговорочно. Но с каких-то пор стал замечать, что этим постулатом часто оперируют бездумно, как догмой, а это рождает полуверие.
То есть этот тезис широко используется, когда он выгоден. Но затем вдруг решительно отбрасывается в сторону. Здесь можно вспомнить известного ученого Александра Зиновьева, который полагает, что царская Россия рухнула вследствие закономерностей, а Советский Союз – по вине случайностей (например, из-за вмешательства Запада, соблазнившего советскую элиту).
Эта непоследовательность удивляет, но и то хорошо, что наши атеисты, не признавая Промысла Божьего, стараются иногда учитывать его действие. Эту ситуацию можно сравнить с широким употреблением безбожниками в СССР слова «спасибо», то есть спаси Бог.
В этой связи вспоминается анекдот, который любили перед революцией на Валааме. Там речь идет о том, как попугай, затвердивший «Господи, помилуй», выкрикнул эту просьбу, спасаясь от коршуна. Хищник шарахнулся в сторону, а попугай-начетчик продолжил свой путь. «Поэтому не беда, что ты иногда не понимаешь слов молитвы», – поясняли монахи. Главное, чтобы Бог их разобрал.
Однако лучше все-таки молиться осмысленно, а закон о сослагательном наклонении использовать не «аще угодно архиерею» или даже патриарху социологии А.Зиновьеву и пр.
«Бесполезно размышлять, что могло произойти с Россией, не случись революции», – говорит нам ряд известных исследователей российской истории, например, Вадим Кожинов. Они не без оснований считают, что история – это такая тяжеловесная колесница, которая катится по определенным законам. И их раздражают усилия романистов доказать, что судьбы мира иногда решаются стаканом воды, поцелуем или вовремя поданным бриллиантовым колье.
Правда, в реальной истории действительно полно эпизодов, где поцелуй решал очень многое. Колесница могла на годы замедлять свой бег или, наоборот, двигаться стремительней, чем ей полагалось. При этом одни закономерности могли сталкиваться с другими и создавать третьи.
То есть у истории, в принципе, могло бы быть сослагательное наклонение, если бы не одно «но». На мой взгляд, оно и называется Промыслом. Можно, в принципе, подобрать другое определение, какую-нибудь «ноосферу» вставить в строку, но я не уверен, что эта подмена будет продуктивна.
Суть дела в том, что даже в рамках атеистического мировоззрения нам от принципа вариативности истории отказаться не удастся, если хотя бы краешком сознания не допустить возможности существования Бога.
Иначе придется признать, что история – это слепая, бессмысленная сила вроде игры в рулетку. А на это ни один серьезный ученый согласиться не сможет.
Именно поэтому современная наука вынуждена если не признать, то, во всяком случае, допустить возможность Промысла. Вот Вадим Кожинов, он не был воцерковленным человеком, но считал себя христианином. С существованием Бога не мог толком смириться, но и без Него жить был не в состоянии.
* * *
В нескольких словах определимся, как может действовать Промысел с точки зрения богословия. Бог не хочет и поэтому не может насиловать нашу волю и отменить, например, гибель Византии. Разложение там зашло слишком далеко. Но Господь вправе решать, в том числе с помощью «случайностей», ускорить Ему или замедлить ход событий, направить их в то или иное русло.
Попробуем на конкретном примере показать, что:
а) у истории нет сослагательного наклонения;
б) и слава Богу, что нет.
Для этого нам придется прибегнуть к доказательствам от обратного. Мы попробуем представить, что могло произойти, если бы Россия в 1917 году избежала катастрофы. Понять, что как бы ни была плоха русская история – это лучшее из того, что Господь мог нам предложить.
* * *
Итак, что могло произойти с нами, если бы не революция 17-го года? Обсуждая этот вопрос, обычно начинают подсчитывать, в какие годы наша страна могла по экономическим показателям обогнать Германию, в какие – США и т.д. Не избежал этого искушения даже столь здравомыслящий человек, как Иван Солоневич. Он считал, что если бы Царю удалось выиграть войну, то монархия в России утвердилась бы на веки вечные. И здесь Иван Лукьянович сам себе противоречит. С одной стороны, он утверждает, что не ошибки Государя, а его успехи стали одной из главных причин революции. В частности, на депутатов Думы, генералитет и др. повлияла успешная подготовка русской армии к летнему наступлению 1917 года. Видя, что Россия изготовилась для последнего удара по врагу, эти люди решили перехватить у Царя плоды победы. Поэтому они и воспользовались февральскими волнениями в столице столь решительно.
Все это Солоневич понимает, но сказав «а», не решается сказать «б». Не только качественное ведение войны, но и все прочие успехи Государя во всех областях, кроме религиозной, подталкивали нас к катастрофе. Например, бурное развитие экономики резко усиливало буржуазию, у которой с каждым годом нарастало желание передела власти.
Кстати, вот что любопытно. Если раньше мы долго винили Царя в неудачах его правления, то теперь появляется новое искушение – обвинить его в достижениях. Недавно, например, довелось услышать такую мысль: «Если бы мы воевали похуже и пустили немцев к Москве и Волге, то народу стало бы не до бунтов, неудачи могли бы его сплотить».
Точка зрения по-своему замечательная. Но, когда немцы после революции захватили Украину, это никого не сплотило, а окончательно перессорило.
* * *
То есть альтернативы революции у нас практически не было. Государь мог править хорошо, мог плохо, но законы истории толкали нас, как разогнавшаяся телега гонит вперед насмерть перепуганную лошадь.
Из этих слов можно сделать вывод, что Царь-мученик был просто заложником ситуации, но и это тоже неправда. У писателя Владимира Крупина я встретил недавно такой цветок духовный.
Сапожник спрашивает у старца:
– Что же мне делать, ведь конец света наступает?
– Что делать, – развел руками подвижник, – шить сапоги, только делать это лучше, чем раньше. Ведь в них, возможно, придется переходить реки огненные.
Примерно так же понимали свои обязанности и Государь, и вообще любой нормальный русский человек. Их достижения на рубеже XIX-XX веков нам потом очень пригодились. Без тех железных дорог и заводов, которые были построены при св.Николае, без успехов в области вооружения, без прославления св.Серафима и подготовки Поместного Собора Россия рисковала уйти в ХХ веке в никуда.
Господь не ставил перед Царем задачи предупредить революцию. Государь, сам о том не догадываясь (но ведь сказано, что сердце царево в руцех Божиих), работал на более отдаленное будущее. Именно в этом следует искать смысл и центр тяжести всей политики Николая Второго – в соработничестве Божественному Промыслу.
* * *
Отбросим в сторону фантазии о том, что к 1980 году Россия могла стать владычицей пяти континентов.
В 1917 году Наследник Престола был безнадежно болен, а Государь уже к 16-му году надорвал свои силы. Он мог пробыть на троне еще максимум 10-15 лет. Его предки по мужской линии не были долгожителями. Те, кого не убивали революционеры, сами умирали, подобно Александру Миротворцу, слишком рано. Смерть Царевича, которому доктора отводили считанные годы жизни, не могла не подкосить Государя окончательно.
Таким образом, трон должен был опустеть приблизительно к началу тридцатых годов, и здесь мы вновь сталкиваемся с ситуацией февраля 1917 года, когда власть была предложена Великому князю Михаилу, который править Россией не хотел и не мог.
Правда, в 1917 году шла война, но насколько безоблачен был рубеж 30-х годов? В то время (ориентировочно 1925-35 годы) наша страна могла либо двигаться навстречу экономическому кризису, либо пытаться из него выйти. В мировую экономику мы были интегрированы достаточно прочно и не смогли бы избежать всеобщего обвала в 29-м году.
Можно, конечно, поспорить о том, насколько серьезно мог кризис подорвать наши силы. Но ведь много и не надо. Мы и весной 17-го года отнюдь не загибались. Но всеобщее желание перемен + падение уровня жизни = революционной ситуации.
При самом благоприятном ходе дел монархия могла пасть в начале тридцатых годов. События могли развиваться следующим образом.
Михаил Романов отказывается от престола. Создается Временное правительство, то есть к власти приходят люди, которые никогда не умели ни подчиняться, ни руководить, но переполненные пафосом. Народ возмущен, что вместо царя им взялись править баре. Пролетариат, наиболее задетый экономическим кризисом, решительно недоволен происходящим.
Могли ли упустить большевики этот момент? Кто их знает. Не будем связывать себя одним вариантом, рассмотрим несколько. Вот три наиболее вероятных формы правления в России в 1941 году:
1) номинальная монархия Михаила Романова;
2) вялотекущая демократия Керенского, Милюкова и т.п.;
3) советский режим, который не успел оправиться от гражданской войны и разрухи.
Можно набросать еще несколько вариантов, едва ли более перспективных.
* * *
Предвижу следующее возражение: «Если бы не революция в России, Гитлер никогда бы не пришел к власти». Это обычно утверждают люди, желающие во всем винить коммунистов. Но перечислим основные факторы, которые благоприятствовали фашизму:
– поражение в войне и жажда реванша;
– Германская революция;
– экономический кризис;
– противоречия между немецкой и еврейской буржуазией (последняя контролировала около половины германской экономики);
– неудачи демократического правительства.
Гитлеру этого было вполне достаточно.
Октябрьская революция (организованная на немецкие деньги) была лишь фоном, очень значимым, но к основным факторам его причислить все-таки нельзя.
Невозможность опереться на красную Россию могла расхолодить часть немецких коммунистов. Это так. Но вспомним, что мировое революционное движение десятилетиями готовилось к захвату власти именно в Германии. Там и пролетариат был самым передовым, и позиции социал-демократов очень сильны.
Это свержение Царя застало большевиков врасплох, а вот немецкая революция была, что называется, плановой. И если бы Ленин не пришел к власти в Петрограде, то попытался бы сделать это в Берлине, бросив на баррикады легионы пламенных соратников.
Могли ли они победить? Вряд ли. В Германии Вермахт, буржуазия, крестьянство были достаточно сплоченной силой, способной перемолоть любого внутреннего врага и большую часть внешних. Но размах немецкой революции Ленин и Троцкий придали бы феерический, резко повысив акции национал-социализма.
* * *
Таким образом, Октябрьскую революцию нельзя считать прелюдией к фашизму. Она совершилась именно тогда, когда мы пусть на пределе сил, но могли себе позволить этот кошмар. Если бы революция запоздала хотя бы на пять-десять лет, Россия проиграла бы Гитлеру при любом политическом строе в стране. В 1941 году у нас имелось бы 99 шансов из 100 повторить судьбу Польши и Франции. Европейские демократии, как, впрочем, и монархии, к началу II Мировой войны полностью исчерпали свои моральные ресурсы.
Но Господь милостив – и с нами случилось то, что случилось. Мы победили.
Пути Господни
Это вовсе не значит, что следовало раскрыть объятия большевизму. Все гораздо сложнее, и мы можем лишь осторожно заметить, что не было бы счастья, да несчастье помогло. Хотя в творениях некоторых современных русских историков Октябрьская революция воспринимается с каким-то фатализмом, граничащим с удовлетворением.
С этой точки зрения, любые попытки оказать сопротивление большевикам оцениваются как бессмысленные. Но здесь мы вновь должны заметить, что история так устроена, что многие действия, которые нам кажутся бессмысленными, ошибочными, спустя какое-то время обретают великий смысл.
* * *
Например, специалисты по истории Византии прямо обвиняют святого Григория Паламу в падении Константинополя. Они говорят, что в тот момент, когда страна могла стать мощной державой, собрать силы против турок, св.Григорий увел тысячи самых деятельных греков в монастыри, убедив их заняться созерцанием Бога.
Перед нами классический образец сослагательного наклонения. Обратим внимание, что историки здесь безбожно путают причину и следствие. Ведь если бы наиболее деятельные греки могли реализовать себя в сфере управления государством и т.п., то их уход в монастырь был бы маловероятен. Однако паралич, охвативший Византию, отторгал все живое. Это и стало причиной ее крушения.
А Церковь приняла лучших и устояла.
Этот аспект нас особенно интересует. В тот момент, когда рушилась Византийская империя, появляется вдруг целый сонм святых, которые работают на будущее. Их подвиг вдохнул новую жизнь в православие, возродил Афон, вдохновил Сергия Радонежского и Стефана Пермского.
То есть, с точки зрения византологов, понять движение паламитов невозможно. Держава-то рухнула, а тут какой-то подозрительный расцвет. Но если включить в сферу исследования этих ученых последующие века, историю России, Афона, возрождение Греции, то окажется, что в делах св.Григория и его учеников смысл все-таки был, да еще какой!
* * *
Приведем другой, более близкий нам, пример. В XIX веке и первой половине XX Русская Церковь вступает в период расцвета святости – один из самых ярких в истории христианства. В это же время создается та русская литература, которая потом всем миром будет признана не просто великой, а чудом нравственности и религиозности.
То есть перед нами феномен, которому можно дать лишь одно удовлетворительное объяснение. Больше века мы накапливали внутренние резервы. Бог готовил Россию к тому, чтобы она смогла, пусть из последних сил, преодолеть последствия революции. Вот явное действие Промысла в истории.
И в этом контексте большевизм не был ни итогом, ни сутью нашей истории – а наименьшим и преходящим злом...
Роль личности в истории
А зло, как известно, нужно принимать с известным терпением, но не отдаваться ему. Легко сказать «нужно». На практике провести грань между терпением и попустительством очень трудно. Разве что кровью.
Если бы мы имели одного митрополита Сергия (Страгородского) без его оппонента страдальца Кирилла (Смирнова) – этого архипастыря, ставшего духовным вождем катакомбников, если бы имели священников, которые терпели советскую власть, но не было батюшек, боровшихся с богоборцами не на живот, а на смерть – мы границу между правдой и ложью просто перестали бы ощущать.
То мощное сопротивление большевизму и фашизму, которое унесло миллионы жизней, не было напрасным. Кровь мучеников, страдания очистили наш народ. И вот главный итог этой борьбы.
Нам не стыдно за дедов.
Это такая малость с тысячи тысяч точек зрения. Но именно она дает нам сегодня силы жить и на что-то надеяться. Мы – народ, который с глубоким отвращением и с оружием в руках встретил все три главных идеологии ХХ века: большевизм, фашизм, либерализм.
Во имя чего? Да так. Не понравилось. И здесь мы подходим к возможности примирить, пусть посмертно, белого генерала Петра Краснова и маршала бронетанковых войск Павла Рыбалко.
Формально они тридцать лет были врагами, но люди-то замечательные. Оба похоронены в России. И, надо сказать, на этом сходство не заканчивается. Краснов, казненный в 47-м году, до конца сохранял верность Царю-мученику. А Рыбалко в том же 47-м году сорвал арест опального Жукова, решительно встав на пути Сталина. Они с Петром Красновым вполне могли оказаться в соседних камерах, потому что, в принципе, не умели предавать: друзей, идеалы, Родину.
Нравственное бесстрашие объединило их в Боге, вопреки всякой логике, целесообразности и пр.
У Гете был друг Фридрих Клингер, который написал свою версию «Фауста». Там есть такой эпизод. Фауст спасает мальчика из воды, а Мефистофель показывает картину будущего, где это дитя становится озверелым наемником. Мефистофель торжествует, но недолго. Фауст говорит в ответ, что спасал он не будущего убийцу, а ребенка. Искуситель растерян. Он опять что-то упустил в отношениях человека с Богом.
Первостепенное значение имеет не то, на чьей мы стороне и насколько мы способны предусмотреть последствия тех или иных своих действий. Св.Николай Второй, например, не знал, прокладывая Транссиб, что сыграет выдающуюся роль в разгроме немецко-фашистских захватчиков под Москвой.
Суть дела в нравственности наших деяний, способности «шить сапоги» в любой обстановке, сердечном отклике на Промысл Божий, действие которого в истории несомненно и вселяет надежду. Если Господь столько возился с нами в прошлом, то, будем верить, не оставит и в будущем.
В.ГРИГОРЯН
| назад |
| вперед |  |
