ПАЛОМНИЧЕСТВО
ФИЛИПП, УТЕШИТЕЛЬ ДУШИ
«Один вздох»
Много-много лет назад, в конце 80-х, шел я по этой старинной улице Череповца и как бы забыл, где нахожусь. Ведь точно такие же улочки в Калуге, Саратове, Костроме... Такие же домишки с каменным низом и деревянным верхом. Высокое трехэтажное здание из темно-красного кирпича со стрельчатыми окнами – бывшую гимназию, а может, Дворянское Собрание – все это я уже видел! А вот арка между домами, за ней солнечный, поросший чахлой травой дворик. Откуда-то сверху, непонятно из какого окна, каплятся фортепианные звуки. Почему мне все это знакомо?
Спустя годы вновь я на этой улочке. Ничего-то здесь не изменилось. Хотя если присмотреться... Вот на домах новые таблички появились: под надписью «Советский проспект» теперь красуется приписка «бывш. Воскресенский». Иду по Советскому-Воскресенскому куда глаза глядят и оказываюсь у часовни с золотым крестом. Раньше ее здесь тоже не было.
Притворилась дверь за спиной, и после уличного шума оглушила тишина. Потрескивают свечки, слышно, как тихонько вздыхает женщина, склонившаяся у раки с чьими-то мощами. На огромной иконе изображен святой в полный рост с клеймами – рисуночками вокруг. Один рисунок (внизу) показался мне загадочным: с коня падает человек, а рядом троица неизвестных как бы о чем-то вопрошает его.
Пока женщина молилась у мощей, взял я со столика журнал чудотворений. Поначалу ничего особенного в них не увидел. Перечисляются исцеления – от глухоты, от камней в почках (после молитвы над мощами камни сами вышли), от зубной и головной боли... Но, вчитываясь дальше, подивился я какой-то обнаженной простоте чудес:
«Раба Божия Анна. Постоянно приводила своего мужа Петра, 45 лет, к мощам преподобного Филиппа Ирапского. У него были запои, потерял работу из-за пьянки. Теперь живут хорошо, устроился на работу».
«Куркова Надежда Николаевна. Болела 6 месяцев, у нее был рак. Сделали операцию, через 2 недели стало еще хуже. Соседка, р. Б. Вера, лет 40, стала ходить молиться преподобному в часовню. Надежда Ивановна стала спокойна и вскоре ушла в мир иной тихо и спокойно. Ее дочь Ольга удивляется, так как и у нее тоже спокойно, и нет скорби после ее кончины».
«Бойко Тамара Васильевна, 60 лет. Два года назад похоронила маму. После этого не могла плакать, в груди как бы пружина закрутилась. Ходила в храм, исповедовалась, но оставалась в таком же состоянии. Совершенно случайно зашла в часовню, постояла, потом подошла к раке и неожиданно для себя легла в ноги преподобному Филиппу и начала плакать, слезы сами текли. «Я не рыдала, только тихо вздыхала, промочила носовой платок, налила лужицу слез на раку. Потом успокоилась, вытерла слезы, помолилась всем святым, поставила свечи. Пошла домой спокойная, радостная». Теперь она ходит в часовню часто».
«Девушка 22 лет. Однажды, проходя мимо часовни, она решила зайти, не зная сама, зачем и почему. У нее было тяжело на душе, и это очень сильно томило, мучило. Просто, стоя у мощей, она подумала, как бы хорошо, если бы это все исчезло. И, действительно, преподобный услышал ее один вздох, одно обращение. Вся тяжесть куда-то пропала, и ей стало хорошо».
– Какие у вас исцеления-то все простые, – обратился я к молодой матушке, что стояла за свечным киоском. – От задержания слез, от тяжести на душе...
– А наш батюшка Филипп сам такой, немудрящий, – ответила та. – Вы Житие его почитайте, там о чудесах ничего и не сказано. Просто жил в лесу, молился, суеты бежал – даже ученика к себе не хотел принимать, чтобы не мешал затвору.
– Значит, обычный был отшельник?
– Обычный-то обычный, да особенный! – улыбнулась м.Юлия (так, оказалось, звали мою собеседницу). – Я полтора года здесь работаю – и как в раю. Не знаю, почему, но легко на сердце, когда сидишь перед мощами. Помню, полтора года назад, когда только открыли часовню, мы с Фомаидой, женой настоятеля о.Александра, первые сюда дежурить пришли. В семь часов надо было часовню закрывать, а мы до десяти вечера просидели – хорошо, никак не уйти. Нас домашние уж искать начали...
Подарила мне матушка ксерокопию, всего один листок, с Жития преподобного. Филипп (в миру Феофил) родился в 1482 году. Круглый сирота, 12 лет, поселился вблизи Комельской обители и жил подаянием. Преподобный Корнилий Комельский принял его в братию и позже удостоил священства. Через некоторое время о.Филипп удалился в леса и близ реки Ирапы, что в 45 верстах от Череповца, поставил часовню во имя Пресвятой Троицы и соорудил себе келью. Позже здесь образовался монастырь. Почил преподобный в 1527 году, память – 27 ноября, церковная служба ему составлена где-то в конце XVI века.
Господи, сколько таких подвижников дала Русская земля! Особенно здесь, на Севере.
Переворачиваю страничку – там молитва святому. Интересно, что в ней фактически одно лишь прошение преподобному: «Молися о нас... да избавимся всяких скорбей и болезней душевных». А ведь именно «избавление от скорбей душевных» и стоит на первом месте в списке современных его исцелений! О чем просят – то и исполняет.
В тот же день, после посещения часовни, узнал я еще одну подробность. Оказывается, даже в советское время, когда монастырь был закрыт, преподобный утешал душевнобольных – в стенах его лесной обители размещался... интернат для психохроников. После того, как его закрыли и больных увезли, ушел оттуда и сам преподобный – мощи его были обретены и перевезены в Череповец. Теперь монастырь пустует. А присматривать за ним остался бывший главврач. Он, как мне рассказали, стал церковным человеком, собирается даже рукополагаться во священники.
К нему в гости на следующий день я и отправился.
Живая земля
Чтобы попасть в Никольское, где находится Филиппо-Ирапский монастырь, нужно ехать 50 километров до Кадуйского райцентра, а оттуда – еще 12 км пешком или на местном автобусе, который ходит весьма редко. Дорога довольно однообразная – все лес да лес, жилье редко встречается. Да и само Никольское оказалось маленьким одноэтажным поселком.
Виталий Тонков, бывший главврач, живет с семьей в барачном домике, половину которого занимает амбулатория.
– Вот что, сегодня вы в райцентр не выберетесь, – сразу же деловито сообщил он, – придется тут заночевать. Так что время у нас есть. Вот сапоги, надевайте, пойдем прогуляемся до монастыря.
Сопротивляться было бесполезно. Так – твердо и убедительно – он, наверное, разговаривает и со своими пациентами. Внешне Виталий напоминает Чехова в молодости: коротенькая (докторская) бородка, круглые очки на носу.
– Итак, что могу вам рассказать? – начал он экскурсию, едва мы вышли на улицу. – Село Никольское. Вотчина Рюриковичей...
– Неужели такое древнее? – удивился я.
– А наш край, Белозерский, вообще древний, исконно русский. Сначала Белозерье принадлежало Синеусу, а после его смерти перешло брату Рюрику. Потомками их были князья Иван и Андрей Шелешпанские. С ними такая история вышла.
Когда преподобный Филипп пришел сюда искать уединения, то он обратился к Ивану за разрешением. Тот посохом очертил ему место под келью в лесу, в трех километрах отсюда. А брат его Андрей, узнав об этом, очень рассердился. Мол, что ты без моего ведома землей распоряжаешься? Сел на коня и поехал выгонять Филиппа прочь. А тут две речки текут – Ирап Большой и Ирап Малый. Доехал до Ирапа, и лошадь у него встала, не хочет переходить на ту сторону, где Филипп обосновался. Стал князь хлестать лошадь плеткой – та и понесла, едва князь в седле удержался. Перенесла через реку, вломилась в лес, кружила, кружила и вынесла в село, прямо к Никольской церкви. Вот там она стояла, – Виталий показал на центр села Никольского.
– Сейчас-то церкви нет, разрушили. А щера, о которую князь ударился, до сих пор лежит. Щера – это плоский камень, у нас в земле таких много, красный шпат. Ими раньше выкладывали мостовые, лестничные ступени. Вот такая щера и лежала ступенькой у входа в храм. Конь перед ней резко остановился, так что князь кубарем слетел и – головой о камень. Смертельный исход.
– Так вот в чем дело, – вдруг вспомнил я. – На иконе преподобного нарисован человек, падающий с лошади. Я еще подумал, что это с именем Филиппа связано: ведь по-гречески «фило» – любить, «иппо» – лошадь.
– Любитель лошадей? – заинтересовался мой проводник. – Да, лошадь послужила ему. После смерти брата князь Иван приехал к Филиппу и предложил ему денег. Видно, понял, что инок-то не простой, раз за него животные заступаются. Преподобный от денег отказался, а попросил земли... Вот здесь как раз угодья Филиппо-Ирапской пустыни и начинаются.
Миновав лес, мы вышли к обширной поляне, на которой лежали трубы огромного диаметра.
– Это тоже монастырские?
– Нет, трубы газовики оставили. Они в двух километрах отсюда газопровод чинят и попросили у меня площадку. Я им выделил кусок заросшей пахоты, на которой уже березки выросли – с условием, что они ее расчистят.
– Вы бы денег попросили на восстановление пустыни.
– Пусть лучше землю окультурят, – рассмеялся Виталий. – Просить мы не можем, потому что деньги некуда складывать. Община при молитвенной комнате в монастыре хоть у нас и создана, но не зарегистрирована. Так что ни юридического лица, ни счета у нас нет. Да и под что деньги просить? До сих пор не понятно, как монастырь будет использоваться. Я вам позже расскажу, эта история на хороший детективный роман тянет. А пока постройки и земля, которой около 50 гектаров, считаются сельхозучастком череповецкого Воскресенского собора. Фактически же брошенная земля.
Вскоре вышли мы на улочку небольшого поселка. Единственным признаком жизни был оставленный кем-то, видимо, газовиками, гусеничный вездеход. За ним я и увидел Филиппову пустынь – низенькую крепостцу с высокими сторожевыми башнями. На верхушке одного из шлемовидных шатров установлен непомерно огромный восьмиконечный крест.
– Теперь хоть на монастырь похоже, – перекрестился я на возрождающуюся монашескую обитель.
– Вы крест имеете в виду? – удивился Виталий. – Так он и раньше стоял, когда я психинтернатом заведовал. В 90-м году, помню, мы ремонт затеяли, и крышу на башнях взялся покрыть Василий Горбухин – человек сурьезный, лет 15 на зоне отсидел. В драке на танцах четверых человек убил вроде. А как вернулся, жил здесь. Непредсказуемый. Покрыл крышу и крест сверху поставил. Захотел – и поставил. Самочинно.
– Верующий был?
– Не знаю, никогда мы с ним про это не говорили. Сам-то я только в 94-м крестился, за несколько дней до закрытия психинтерната.
Как оказалось, пустынь стоит на мысу, который с трех сторон омывает Андога. Несколько шагов в сторону от крепостной стены – и крутой обрыв в реку. Почти рядом с обрывом в землю врыт еще один крест.
– Вот здесь мощи преподобного мы и нашли, – остановился мой гид.
– Как здесь?! За монастырской оградой?
– Земля ведь тоже живая, на месте не стоит. Из года в год осыпался берег, и ограду перенесли подальше. А могила святого Филиппа осталась на прежнем месте. Мы об этом не сразу догадались, почему и долго велись поиски.
Начались они в 99-м году. Отец Александр, бывший тогда настоятелем череповецкого Воскресенского собора, привез местных археологов. Они ничего не нашли. Потом приехала бригада специалистов и Генпрокуратуры. Перед этим они в Кириллове на горе Маура пытались обнаружить мощи расстрелянного епископа Варсонофия. Там не получилось, а тут повезло. К тому же о.Александр документы поднял и выяснил, что церковь, построенную Филиппом и под которой он был похоронен, перенесли в глубь мыса.
Нашли мы фундамент старой церкви, и когда начали расчищать площадку, мощи тут и вышли. Оказывается, они всего в полуметре от поверхности земли лежали. Сначала нашли плечевую кость, потом гроб – осиновую колоду. Когда собрали останки вместе, то не досчитались костей позвоночника, ребер, некоторых частей рук. Это поляки постарались – в 1610 году они захватили пустынь, выкопали мощи и разбросали в разные стороны. Потом уже благочестивые люди собирали их...
– Шизофреническая какая-то «любовь» у поляков к святым мощам, – возмутился я. – Также они поступили и с останками Стефана Пермского, когда вошли в Москву.
– А в Киеве – раскидали мощи святой княгини Ольги, крестительницы Руси. Только это не шизофрения, я вам как психиатр говорю. Потому что их действия логичны и объяснимы. Какая у них была цель? Сделать Русскую землю своей. Но земля-то наша, покуда жива, ни за что не отдастся иноверцам. А живой ее делают именно мощи святых, которые не просто лежат в земле, а чудотворят – уже сейчас предваряют собой всеобщее воскрешение и вечную жизнь.
Насельники
Виталий проводил меня по монастырю. В плане он представляет собой замкнутый четырехугольник, составленный по периметру из зданий и крепостных стен. Внутри каре поделено на две части – хозяйственный двор, где были конюшни, мастерские и т.д., и жилой двор с церквями. Все устроено с умом, рационально. Такой хозяйственно-жилой комплекс удобен и для монахов, и для православной сельской общины, и для лечебного учреждения. Бери – и пользуйся. Но пустуют здания...
Еще меня расположение келий удивило – для каждой из них сделан отдельный вход. Обычно-то монастыри у нас «гостиничного» типа, этакий длинный коридор со множеством дверей. А тут каждый наособицу. Видимо, это остатки киновийного образа жительства, который был очень распространен у нас, на Севере. Такой киновией изначально был и главный наш монастырь – Троице-Сергиева лавра. В Житии преп.Сергия Радонежского описан случай, когда он, чтобы заработать себе кусок хлеба, подряжался ремонтировать жилища у своих же братьев по монастырю. Там монахи жили совсем отдельно, встречаясь только на соборных службах и общих послушаниях. Сейчас, наверное, такое невозможно. Обычно это объясняют тем, что искушений стало больше, твердости же в вере – меньше; сейчас, мол, легче спасаться не в одиночку, а под постоянным надзором духовников.
Проводник мой ведет меня по гулкому коридору, опоясывающему восточное крыло монастыря. Заглядываем в комнаты. Некоторые из них прекрасно сохранились, другие требуют небольшого ремонта. Виталий кивает на одну из дверей:
– Это единственное обитаемое сейчас помещение, не считая молитвенной комнаты. Александр с семьей живет. Потихоньку все тут ремонтирует, денег мы ему не платим – за жилье работает... А вот келья странника нашего, упокой его, Господи...
Входим в низенькую комнату. Аккуратно заправленная постель, иконка на стене. Почти никакой домашней утвари.
– Здесь он умер. Божий странник Николай Алексеевич Живушкин.
– А как он к вам попал?
– Ногами пришел. Всю Россию исходил, а помирать почему-то к нам подался. Про себя он что рассказывал? Родился не так далеко отсюда, в поселке Ниеров Бор. Это на реке Суда, у Рыбинского водохранилища. Родители его – крепкие крестьяне. Когда соседи подсказали, что завтра их будут раскулачивать, бежали в Череповец. Еще я знаю, что во время войны, когда Живушкину было 14-16 лет, он носил еду священнику, который в лесу на кордоне скрывался. За это дело его посадили. Где-то в Перми, на Урале срок отбывал. Потом у него семейная жизнь не сложилась, начал странствовать – из монастыря в монастырь. У нас чуть-чуть только и пожил... Очень богомольный был старичок, Живушкин.
Заходим в другую келью. В нос шибает терпкий запах... табака.
– Ну и дела, – Виталий посмотрел под ноги: весь пол усыпан какими-то бурыми ссохшимися лопухами. – Давно сюда не заходил, надо убрать. Жил тут один товарищ, курящий, махорку сушил. Я его и принял-то скрепя сердце, уж очень он просил: «Прими, мне деваться некуда». Я ему: «Ты же озорничать будешь?» Он: «О, да ты меня не знаешь! Чтобы я да воровал?!» Да чего ж я не знаю? У него все на лице написано. Принял его. Он воровать начал. Выгнал... А вот здесь был медпункт, где я психбольных лечил.
Входим в просторную комнату. Запах лекарств отсюда давно уже выветрился.
– А что за детективную историю вы упоминали? – спрашиваю врача.
– Ну, может, и не детектив, но история занятная...
М.СИЗОВ
Фото автора..
(Окончание следует)
| назад |
| вперед |  |
