СТЕЗЯ ПОЛВЕКА ТОМУ НАЗАД... О годах своей послевоенной молодости и дружбе с будущим Патриархом
«Спасала любовь...» «В те далекие 30-е годы жили мы в Псковской области на хуторе, – рассказывает о Евгений. – Работали в поле и для себя все сами делали – валенки, полушубки... Отец мой пел в церковном хоре, так что вера у меня, слава Богу, с детства. Но посчитали нас большевики зажиточными: сначала выгнали из дома, а потом и в ссылку на Кольский полуостров отправили. Север суров: хочешь – живи, не можешь – помирай. Стали всем миром рубить избушки. А лес кривой, низенький... В комнате жили мы несколькими семьями. Стояла кровать, вместо перегородки – простынка. Казалось бы, нечеловеческие условия, а такая любовь друг к другу была, делились последним...» Маленький Женя заболел, и пришлось им с мамой вернуться на Псковщину. А там уже новые «порядки»: власть людей в колхозы определяет. Тем, кто против, – непосильные налоги. До сих пор у о.Евгения стоит перед глазами мама, собирающаяся идти за 40 километров молоть зерно: моросит промозглый дождь, грязь по колено, рядом с выпрошенной ради такого дела худой соседской лошаденкой – фигурка матери... «Не только моего отца посадили, еще и крестного выслали, – вспоминает о Евгений. – А дедушку Ефима по старости не стали высылать – лишили голоса, бесправный он стал. Пришлось ему скрываться. Иногда дед одевал юбку, завязывал на голову платок и шел из теплого дома куда-нибудь ночевать в сарай, в хлев, на сеновал... А по ночам приходили из сельсовета и шарили по всем углам. Случалось, и вилы брали: все сено истыкают и переворошат – вдруг там дед хоронится. Но деда Ефима в селе любили, и всегда кто-нибудь предупреждал его о таких «визитах». Запомнился мне наш сельский учитель Антон Палыч. Он нам рассказывал историю сотворения мира, о Еве, Адаме, о Христе. Тайком, под строгим секретом. Нашему классу и еще третьему. Других отпустит пораньше, а нам рассказывает. Мы молчали, понимали. Только став взрослее, я сообразил, что именно так наш Антон Палыч во многих заронил и укрепил веру». Советская же власть проводила свою линию: ввели пятидневку – чтобы народ забыл о семи днях творения и само слово «воскресение»; на новый стиль перешли, запрещали молиться – очень хотели, чтобы народ отрекся от своего прошлого. «Освободите территорию!» Поселок Толмачево под Петербургом. Здесь застала семью Ефимовых война. В поисках куска хлеба перебрались сюда мать с сыном из родной Псковщины. Колокольный звон, как набат, собирал людей в храм: «Война!» Так Евгений переступил порог Спасо-Преображенской церкви. Народу-то! И все школьные учителя тут – и по математике, и по литературе, и даже физкультурница (ее деревенские считали «с приветом», потому что в брюках ходила). Молятся, плачут, свечки ставят. «Как же так, – подумал мальчик, – а сами нас учили, что Бога нет...» С тех пор он стал постоянно ходить в храм. Подружился с сыном настоятеля о.Геннадия, стал прислуживать в алтаре. Через некоторое время о.Геннадий направил своего алтарника в Свято-Духов монастырь на богословские курсы. «Товарищ пригласил меня к себе на каникулы в Ригу, – вспоминает о.Евгений. – Там произошла моя встреча с величайшей святыней – Тихвинской иконой Божией Матери, которая вместе с фронтом покидала Россию. Выставили ее для поклонения в кафедральном соборе. Никогда не забуду, как плакал народ, умоляя Пречистую о заступничестве. Не знали мы тогда, что расстаемся с ней». Тогда и произошло то удивительное, многое определившее в его дальнейшей жизни, спасение от смерти в больнице. Когда выписали из больницы, уехал Евгений в родные края. Жили после войны впроголодь. Хозяйства нет, отец по-прежнему в «дальних краях», разруха... Евгений пел в хоре, был псаломщиком, чтецом. Через год решил поступать в Ленинградскую семинарию. Ответ, полученный в приемной комиссии, отчего-то запомнился: «Ефимов, Сидоров, Малинин – освободить территорию». Не приняли, значит. – Внезапно после этого «органы» заинтересовались: «Что вы делали в Прибалтике во время войны? Работали на немцев?» Отвечаю, как все было. «Это нам неинтересно! Вы скрываете правду?» И до того они мне нервы вымотали, что, думаю, сейчас схвачу стоящую на столе передо мною большую чернильницу и влеплю этому следователю в морду. Пришел я к ним в 9 утра, и уже скоро полночь, а следователь все свое твердит: «Говори правду! Сейчас, мать-перемать, пойдешь туда-то, и там генерал у тебя кишки выпустит». Приводят в другую комнату. Сидит такой старик-генерал. «Вы верующий?» – «Да» (все равно коль скоро умирать, надо веру свою открыто исповедовать). – «Ради чего отправились учиться в Вильнюс? Нажива или еще что?» – «У меня вера, убеждения». Спросил какую-то молитву. Я прочитал. «Если так, то это хорошо». И выписал мне бумажку. Я думал, что это в другую комнату, где «кишки выпускают», а это, как оказалось, на выход. Вышел и стою в недоумении около здания. А часовые говорят: «Что, пацан, выпустили? Беги, тикай отсюда, пока обратно не попал!» Тут уж я припустил к своей тетке, она рядом жила. Школьная дружба – это на всю жизнь После того, как Евгения не приняли в семинарию, стал он подумывать о поступлении в железнодорожный институт. Нравилось ездить, привлекали дороги. Но тут приезжает из Порхова Анатолий (протоиерей Анатолий Малинин, сейчас старейший священник Новгородской епархии) и говорит: «Ты сейчас не поступай никуда, а годик подожди. Я видел митрополита Григория, он сказал, что нас возьмут на другой год». Так оно и оказалось. Приняли, да еще на третий курс зачислили, так что учился о.Евгений в семинарии лишь два года.
Или такой случай вспоминается. Мы обычно ужинали вместе, я всегда резал хлеб, намазывал масло. Однажды иду я как-то садиком в семинарию и вижу: наша общая знакомая Ира стремглав бежит через лужи, только брызги летят... Оказалось, что она торопилась в семинарию, чтобы застать Алешу – вдруг уйдет. Отправились они тогда или в кино, или в театр. Узнав об этом, я вечером на ужин не стал резать хлеба. «Ты что, сердишься на меня?» – «Хлеб твой, ты и ешь», – отвечаю негромко (ругаться нельзя, другие услышат). Алексей продолжает допытываться: «Скажи все-таки, почему ты отказываешься есть хлеб?» Сказал причину. «Неужели ты думаешь из-за этого наша дружба прекратится? Если хочешь, я больше не пойду к ней на встречу». И не пошел! С продуктами тогда было трудно, а у меня отец все еще в заключении был, мама бедно жила. И когда приезжала к Алеше в гости мама, то она и мне из продуктов что-то давала. Батюшка Михаил, матушка его – очень хорошие были люди, я во время учебы и в гости к ним приезжал. Спаси их, Господи, постоянно поминаю их в молитвах у престола... Рассматриваем с о.Евгением фотографии тех лет. Крестный ход, семинаристы с преподавателями... Еще одна фотография: природа, вокруг на скорую руку собранного «стола» молодые, счастливые лица... «Это мы после экзаменов. Отмечаем окончание семинарии», – комментирует о.Евгений. Ее, к слову сказать, он закончил по первому разряду, с правом поступления в академию вне конкурса. Замечаю на фотографии у одного из семинаристов гитару и спрашиваю у батюшки, что они тогда пели. «Многое: старинные романсы, разное...» Тут о.Евгений неожиданно для меня, совсем по-молодому, запел: Вообще, батюшка Евгений, как он сам сказал, «тихоней был», но это, наверное, уже рассказ о его женитьбе. «Дела сердечные» – Вызывает меня как-то наш ректор Симеон. Алексей еще спросил меня перед этим: «Зачем тебя вызывают, натворил что-нибудь?» – «Не знаю, наверное, ругать будут». Сам тоже в недоумении: за что? Захожу в ректорскую: «А, Ефимов, хочешь арбуз? Кушай, кушай, угощайся!» А я думаю, что скорее бы уж ругать начинал, не арбуз ведь есть вызывал. «Знаешь что, Ефимов? Я тебе нашел невесту. На берегу Ладожского озера есть село Черное. Просят туда батюшку, и церковь там хорошая, и рыбы много... Невеста из тех краев. Женись, туда тебя и определим. У моего знакомого есть дочь – Варвара...» Приезжаю я по послушанию во Всеволожск, а невеста там жила. В церкви встречаю дьякона Мишу Скобелева, моего знакомого. Обрадовался он, а когда узнал, зачем я приехал, схватился за голову: «Да ты что! Она под машину попадала, и голова у нее зашитая. Не соглашайся». Совсем я духом упал, а невесту еще и не видел. Идем мы после службы с отцом Варвары к ним домой. Берет она самовар, сапог, полетели искры... Народ набежал, родные... Нормальная вроде бы девушка, и голова целая, а дьякон опять шепчет: «Схватят тебя сейчас, и не отвертишься. Возвращайся назад, сядись в автобус и уезжай». Так я и уехал, ослушался ректора. Рассказывая этот случай, о.Евгений все подсмеивался над собой – было же и такое... Но все-таки он женился на Варваре. Да не на той. После окончания семинарии отправился с о.Анатолием Малининым в Лугу к о.Александру Ильину: «Его весь Новгород знает. К нему такое паломничество! Поедем, надо познакомиться». Приехали, посадили нас за стол. Помню, мы все никак какой-то консерв не могли открыть. Потом Анатолий все вывалил на блюдце. Варвара, дочка о.Александра, фыркнула и убежала. Тут Анатолию что-то плохо стало, и нас не отпустили, оставили переночевать. Анатолий уснул, а мы с Варварой пошли на базар. Купил я ей три сливы и говорю: «Это тебе. Больше у меня денег нет». Так мы познакомились. Отец Александр Ильин тогда в своем дневнике записал: «Дочь Варя осенью 1949 года вышла замуж за ученика Ленинградской духовной семинарии Евгения Васильевича Ефимова. Свадьбу я венчал в Толмачеве. На Введение зять был рукоположен во иерея и назначен в Тихвинскую церковь пос.Сиверская». Преемственность Здесь надо сказать хотя бы несколько слов о протоиерее Александре Ильине, принявшем сан священства в разгар кровавой смуты 1922 года, строгом молитвеннике за Русскую землю. Вот воспоминания об о.Александре его духовного чада о.Анатолия Малинина: «Отец Александр вел аскетический образ жизни, был воздержан в пище и питии; после того, как приступил к священническому служению после лагерей, никогда не вкушал мяса и не пил никакого вина. (В августе 1936 года о.Александр был арестован. Калининская тюрьма, Карагандинский лагерь, Томск-Асинский, Севжелдорлаг... Дома осталась матушка Александра с тремя детьми, – авт.). Он был довольно сух в разговорах, воздерживаясь от празднословия и многословия, и поэтому не всем нравился. Перед каждой литургией или вечером после всенощного бдения проводил общую исповедь. Ни одна Божественная литургия не проходила у него без проповеди. Главная мысль его поучений – призыв к покаянию, он приводил множество примеров из Священного Писания, Житий святых и творений святых отцов. Кроме того, каждое воскресенье вечером, после акафиста, батюшка вел беседы, в которых толковал Священное Писание Ветхого и Нового Заветов». Из дневника о.Александра: «Постоянное стремление к чистоте жизни через непрерывное покаяние, внимание к себе, хранение чувств и сердца (Иисусова молитва). Вести постоянную борьбу следующими орудиями: твердая надежда на Бога, ненадеяние на себя, отвержение и искоренение страстей, молитва, насколько возможно частое причащение святых Таин. Последнее – самое сильное орудие к искоренению и истреблению страстей». Вот то духовное наследие, которое молодой тогда о.Евгений стремился приобрести у маститого батюшки.
– Стал я служить в Сиверской, там и академию заочно закончил, – завершает свои воспоминания о послевоенной молодости о.Евгений. – Хотя Алеша после семинарии и уговаривал меня продолжить учебу в академии, я отказался: у меня была больная мама, семья... Я отвечал, что академию закончу потом, заочно. Алексей же уехал в Прибалтику, принял монашество, академию тоже заочно заканчивал. С ним мы часто потом встречались в Пюхтицком монастыре на праздник Успения Божией Матери. В том, что эта дружба не ослабевала с годами, я убедился, когда о.Евгений показывал мне свой архив. Среди множества фотографий, батюшкиных грамот встречались и письма Патриарха Алексия II с теплыми, сердечными словами...  ...Минули десятилетия. А батюшка Евгений служит и служит, не зная устали, утешая и укрепляя, вразумляя и назидая, – животворное Слово Божие дает силы и благодать. Тихвин и Толмачево, Нарва и Сиверская – везде, где довелось пастырствовать, живут его духовные чада. В последние годы батюшка – настоятель храма святого Александра Невского в Красном Селе под Петербургом. В его большой христианской семье – не только приход, но и детские дома, школа-интернат, воинские части, тюрьма в Горелово, психоневрологический интернат в Сосновой Поляне, где он основал и освятил церковь во имя святого праведного Иоанна Кронштадтского... Из дневника о.Евгения: «Жизнь молниеносна. Не успеешь оглянуться, пора умирать. Спешите омыть душу в благодатной купели покаяния. «Идите, благословенные, в то Царство, которое уготовано от сложения мира...» И помните: мы на земле лишь странники и временные пришельцы. Отчизна наша на Небеси». А.ФЕДОТОВ
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга |
Хранит Господь батюшку Евгения – настоятеля церкви св.Александра Невского, что в Красном Селе под Петербургом. Батюшка принадлежит к первому послевоенному поколению духовенства. Священники тех лет лицом к лицу видели смерть и кровь, разруху и голод. Случилось так, что в оккупации в Риге в последний год войны он тяжело заболел – сердце. Попал в больницу, но не в городскую, а увезли его в самую что ни на есть ветхую лечебницу где-то на окраине. Возроптал он тогда, что не нашлось местечка получше. И в ту самую ночь началось наступление наших войск. Ее юный Евгений запомнил на всю жизнь. Бомбежка, стены ходуном ходят. Потерял сознание, а очнулся уже в подвале. Кто-то перетащил его: «Жив!?» Тогда городская больница была полностью разбита. «Прости меня, Господи, и помилуй!»
– С теперешним Патриархом Алексием мы вместе поступали. Тогда он, конечно, был просто Алеша. И до семинарии он служил в Прибалтике иподьяконом у митрополита Исидора. Некоторые ребята меня спрашивали: «Что между вами общего – Алексей ведь из Прибалтики, а ты – с Толмачево?» В комнате мы жили человек по восемь. У Алексея кровать стояла около окна, моя – рядом, общая тумбочка, и все время мы оказывались как-то рядом, понимали друг друга с полуслова. Алексей во многом мне помогал. Случались, конечно, и курьезы. Когда сейчас встречаемся, иногда вспоминаем: «А помнишь, как ты меня тогда за волосы надергал?» Дело было так: готовились мы к какому-то занятию, а я говорю: «Ты почитай, а я лежа послушаю немного, что-то устал». Стал он читать. Потом – хлоп меня книжкой по голове: «Я сорок минут читаю, а он спит». Убаюкал меня своим чтением. Так и вышла у нас маленькая потасовка.
На приходе
