ПАМЯТЬ АЛЕКСЕЕВ Казалось, что заканчивается чеченская война. Летом 1996 года Грозный, Гудермес, Самашки, Бамут и остальные города Чечни были под контролем федеральных войск. Дело было за налаживанием мирной жизни. Но вот в начале августа 1996-го из телевизионных репортажей мы вдруг стали узнавать, что чеченские боевики просочились во все города и в Грозный тоже. Что разом начались бои во всех районах города. По тревожным интонациям телеведущих было понятно, что федеральные силы рассеяны и не могут навести порядок. Среди военнослужащих из Коми республики (срочников, контрактников, милиционеров и тех, кого туда командировали) был подполковник ФСБ из Сыктывкара Александр Алексеев. С 6 по 8 августа он вместе с другими офицерами оказался окружен и заблокирован в общежитии, где они до этого и жили, – в пятистах метрах от центра Грозного, площади Минутка и комплекса правительственных зданий. Алексеев в Чечню был командирован как кадровик – слово весьма расплывчатое, но ясно, что он не был боевым офицером, знающим тактику боя и уж тем более такого специфического боя, как городской. Впрочем, остальные офицеры тоже были штабниками: аналитики, связисты, военные социологи, представители финансовых структур, оперативные работники – кто угодно, но только не те, кто знает реальный огневой контакт, рекогносцировку, развертывание связи, механизмы контратаки и прорыва. В общежитии при всей готовности драться был момент растерянности: как правильно драться?! Каждая война, как, впрочем, и любая экстремальная ситуация, рождает в толпе человека, который чувствует, видит, слышит больше других. У кого максимально мобилизована воля. Происходит это потому (и, на мой взгляд, только потому), что в человеке ждал этого «часа ИКС» весь его жизненный опыт: рассказы отца и деда, прочитанные книги, игры с друзьями, мечты и надежды в обычной жизни.
Если б можно было спросить у живых и мертвых, как же так получилось, что все стали подчиняться человеку, равному и даже ниже по званию, человеку, который еще неделю назад в коридорах был такой, как все. И за письменным столом был, как все. И в офицерской столовой лямзил горчицу с соседского стола точь-в-точь как все. Почему? Никто ничего внятно ответить бы не смог. Алексеев потому, что... Алексеев. Потому что в его сердце и характере пересеклись какие-то силовые линии сопротивления. К общежитию подходили для переговоров боевики. Их командир Серебряный Лис предлагал сдаваться. Всем гарантировал жизнь. Рядом с ним ходила женщина-чеченка с видеокамерой и снимала. Я видел эти кадры. В отделе по связям с общественностью УФСБ по Республике Коми мне давали посмотреть пленку. На несколько секунд в оконном проеме появится Александр Алексеев... Сдаваться никто не собирался. Боевики артиллерийским и минометным огнем снесли 5-й и 4-й этажи общаги. Среди наших было уже больше десятка убитых, почти половина раненых. Снайперской пулей и сам Алексеев был ранен в ногу. 7 августа немного отвлекли силы боевиков наши танк и два БМП, попытавшиеся прорваться к общежитию. Боевики подожгли одну из машин, но на некоторое время и их огневые точки были погашены. В сумерках танк и другая боевая машина пехоты вынуждены были отступить. Воспользовавшись небольшой паузой, Алексеев приказал группе из 12 человек прорываться. Все, кто в состоянии был держать в руках оружие, прикрывали группу огнем. С потерями группа прорвалась... Потом Алексеев дает команду на прорыв второй группы. Готовит третью. Люди уходили, а он оставался. Почувствовав закон этой конкретной боевой ситуации, он, конечно, понимал: чем больше удастся прорваться другим, тем меньше шансов живым остаться ему самому. И он играл в эту страшную сказку про «шагреневую кожу», которая сжималась, как сама его жизнь, с выходом каждой группы его ребят. Оставшиеся в живых рассказывали, что только один раз видели слезы на глазах Алексеева – когда он был ранен во второй раз разрывом гранаты. От того же разрыва погиб на месте товарищ Александра – Иван. ...А бой продолжался. Ближе к полуночи 7-8 августа боевики запустили тараном на здание бензовоз. Но спалить живьем оставшихся офицеров им не удалось. Часть горючего растеклась в стороне от здания, а горящие стены погасил хлынувший дождь. Ночью в здании оставалось уже не более 16 живых. Это был последний бой. Драка была знатная. Еще две атаки боевиков оказались безуспешными. В полпятого утра 8 августа Алексеев с маленькой оставшейся с ним группой сделал попытку прорыва. Она удалась. Если считать, что из той группы прорвались двое... Подполковник Алексеев и остальные погибли. Уже в сентябре того же 1996 года Александр Алексеев был награжден Звездой Героя России посмертно. Герой? На мой взгляд, бесспорно. России? И это, по-моему, бесспорно. Не только потому, что чеченская война – это война за целостность России, но еще и потому, что люди, которым Алексеев ценой своей жизни обеспечивал прорыв к своим, – они со всей России. От Петербурга до Иркутска. Они живы. Они помнят глаза провожавшего их офицера. Глаза, в которых были печаль, завет и понимание всего – «положившего душу за други своя». Офицер делал это сознательно, стойко и просто. В Сыктывкаре, у здания ФСБ, стоит памятник-бюст А.Алексееву. Дважды мне довелось видеть, как 8 августа к нему возлагают цветы. В основном это небольшие группы чиновников, а также людей специфических профессий. И лица у них специфические. И процедура возложения цветов получается какая-то корпоративно-специфическая. А мне кажется, что это один из немногих памятников в Сыктывкаре, где уместно было бы зажигать свечи и, например, отслужившим солдатам класть у подножия солдатские медальоны. Как символ того, что равняемся и признаем мужскую и офицерскую доблесть. Христианскую тоже. Г.СПИЧАК
На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга |
В «час ИКС» для сотни офицеров, заблокированных в общежитии, судьба выбрала человека, которому подчинились все. Это был Алексеев.
