Прошли годы, с конца 80-х стали вновь открываться храмы, монастыри. И Покров помог им встать на ноги: поделился иконами, богослужебной литературой, священническими облачениями. Казалось, этот удаленный от города храм теперь обезлюдеет. Но верные прихожане не оставляют его. А на нынешний престольный праздник, 14 октября, ожидается прямо-таки столпотворение – люди приедут не только из Кириллова и Вологды, но и из самых далеких городов России. Будет праздноваться 220-летие храма.

Накануне в Кириллове мы встретились с его настоятелем священником Алексием Мокиевским. Между прочим спросили его: «Наверное, не случайно Господь направил вас служить в это место – под Покров Божией Матери?» Батюшка задумался и потом ответил: «Ничего случайного не бывает». Вот рассказ, записанный с его слов.

– Первым моим храмом, а это было еще в Казахстане, стал именно Покровский. Думаю, сие случилось мне в утешение...

Вообще судьба моя сложилась так, что долгое время я был лишен родины. Сам я коренной вологодский, мать с Белозерска, отец с Кадникова. Это моя земля, я держу ее в своем сердце. Вот считается, что Русь – удел Пресвятой Богородицы. Так и есть. Родившись здесь, на Вологодчине, я это особенно чувствую.

В юности своей профессией я выбрал экологию – науку о сохранении природы. Учился в Ярославском университете на биофаке на отделении по охране природы, водной среды малых рек средней части Волжского бассейна. Специализация оказалась весьма узкой, так что потом было трудно устроиться на работу.

Еще будучи студентом, в 89-м году, познакомился с иеромонахом Сергием Дятловым, священником храма Рождества Богородицы в Озерах. Принял я крещение и уехал к нему на приход – в глухую деревню на границе Ярославской и Костромской областей. После родители все же настояли, чтобы я вернулся и закончил университет, женился. Получив диплом, работал в школе, в детском доме, в мастерской резал по дереву.

В сентябре 91-го года, как раз после ГКЧП и развала СССР, мы с женой и детьми переехали в Казахстан к ее родственникам, которые работали там геологами. В Актюбинске зашел в храм – и сразу за меня, так сказать, ухватились. Представьте, там вокруг русского-то не сыщешь, а тут человек, владеющий церковнославянским языком, знающий устав Богослужения и Библию. Всему этому меня еще иеромонах Сергий научил. Так что без разговоров – «пошли, пошли...» И стал я самым молодым священником в Казахстане, 21 год только исполнился.

Казахстан – огромная территория, состоящая из трех епархий. И очень православная. В газете «Вера», кстати, публиковались итоги соцопроса, по которым видно, что православных верующих здесь примерно столько же, сколько и мусульман. Почему? Дело не только в том, что целые русские области оказались включенными в Казахстан. Просто в советское время над этой удаленной от центра землей был простерт Божий Покров, под которым спасались христиане со всей России.

Вот один только пример. Приезжал в Казахстан Святейший Патриарх Алексий II. Все ждали, что он посетит центры трех епархий, будет служить в кафедральных храмах. А он из Алма-Аты, где приземлился самолет, отправился в Караганду. Там у него живут родственники, высланные когда-то из Прибалтики. Молился там за упокой своих православных предков. В том же городе, кстати, подвизался последний оптинский старец – схиархимандрит Севастиан Карагандинский. Во время СССР Казахстан просто нашпиговали православными. Туда отправляли с глаз долой монахов, архиереев, мирян – «апостольских детей», как их называли, то есть детей чтецов, старост церковных. Все они везли с собой чудотворные иконы, частицы св. мощей – что удавалось спасти. Эти святыни до сих пор там хранятся.

Рукоположили меня во иереи. 40 дней отслужил я в кафедральном соборе, жду распределения на приход. И вот сообщают: «Поедешь на станцию Эмба-5, в храм Покрова Пресвятой Богородицы». Собрали мы с женой пожитки и отправились туда.

Приход у меня оказался большим – 300 километров вдоль железной дороги от Эмбы до Челкара. Но в самой Эмбе прихожанами были одни военные, из испытательного полигона ПВО ГИП-II. Так что стал я одним из первых в Казахстане полковых священников. Когда я увидел свой первый храм, то обомлел.

Вот мы знаем, что в советское время храмы в свинарники превращали. А тут – в прямом смысле наоборот. Это был бывший хлев, землянка, или саманка, по-местному. Стены из глинобитно-соломенных стен, сверху положены лаги, и все это засыпано землей. Престол в алтаре маленький, как шкафик. Печкой все перегорожено, потолок низкий. Я когда во время службы руки воздевал, то потолка касался. В молитвенный дом самое большее 15 человек вмещалось. Представьте такую картину. Совершаю я проскомидию на одном столе, потом шторку откидываю, говорю: «Проходи» и так вот фелонью загораживаю – чтобы никто сумку на престол не поставил. Проходят, я два раза кадилом махну – три человека падает. Воздуха нет, душно.

Но все равно это был Покров... Люди стоят, молятся. Была у нас чудотворная икона Божией Матери Казанской, по молитвам перед ней излечивались даже от лейкемии, от рака. Вся увешана серебром – в благодарность Богородице за заступничество.

Вообще казахи уважают духовных лиц, независимо от религии. Познакомился я с местным имамом, выпускником Актюбинского пединститута. Хотя мне и случалось крестить казахов, но паству делить нам не приходилось: у него казахи, у меня русские.

Каких-то вещей, которых невозможно было нам совместить, практически не случалось. Например, у них праздник жертвоприношений Курбан-Байрам, когда они режут скотину, раздают мясо бедным и готовят стол себе. Приглашают меня. А у меня, во-первых, пост, во-вторых, идоложертвенное мне есть нельзя. Что они делают? Готовят мне «бухарский плов» – что-то вроде нашей кутьи. То же самое происходит, когда я его приглашаю. У нас среди угощения вино, а ему нельзя даже за стол сесть, если на нем алкоголь. Что мы делаем? К нашему столу в торец придвигаем другой столик и ставим на него то же самое, только без вина. Со стороны и не видно, что он за отдельным столом сидит. Вот как-то могли находить компромиссы совершенно оригинальные. И невозможно нас было поссорить, межрелигиозную вражду развязать.

Простой народ, как я заметил, у них тёмен по части религии, вера в магизм иной раз превышает веру в Аллаха. Один казах мне рассказывал, как еще в советское время в мечеть ходил. Имам его спрашивает: «Ты в Аллаха веришь?» Тот: «Нет, я комсомолец». Имам: «Ах так, тогда я тебя бараном сделаю». Берет Коран, читает, а у того холод по спине пошел. Помощник имама тем временем со стены веревку снимает, петлю делает – чтобы за шею и в отару увести. Парень: «Эй, эй, не надо ничего делать!» И убежал. Рассказывает: «Вот столько, чуть-чуть, имам не дочитал, а так бы точно бараном сделал!» Не знаю, все ли так было. Но вот вам отношение к религии, к Корану.

Вопросы возникали, когда надо было крестить детей из смешанных семей. Но мы их решали просто – так, как делалось это в Российской империи. Если дети мальчики, то они воспитывались на родном языке отца и в его вере. Если девочки – в вере матери. Что же касается образования, то казахи в любом случае своих детей стараются отдавать в русские школы, потому что образование лучше получать на русском языке. Ведь на казахский переведено где-то два процента мировой литературы, а на русский – девяносто девять.

Что еще рассказать о той жизни? Православная Церковь для казахских властей – вопрос политический. Потому что сейчас там идет политика удержания русских, чтобы не уезжали. Если какое национальное мероприятие – праздник какой, День независимости, государственные выборы, – то церковь и мечеть присутствуют в обязательном порядке. То есть в президиуме всегда трое: глава администрации, местный имам и православный священник.

Геноцида, о котором пишут наши газеты, там нет. Но вот какая штука. В государственные учреждения, милиционером или чиновником, русскому там действительно нет пути. У них все кланово: каждый устраивает своих родственников. Вот недавно к нам в Кириллов судья приезжал из Петропавловска, что на севере Казахстана. Русский. Я ему: «Как ты умудрился?! Русский – и судья!» Там же как... Заместителем может быть русский, чтобы работу делать, а вот с папкой под мышкой ходить, рукой указывать – это все должен казах.

Вначале, действительно, был всплеск национализма, но потом это пошло на спад. На тенге, местных деньгах, появились двуязычные надписи: на одной стороне – по-казахски, на другой – по-русски. Вообще этот народ очень способный, всё быстро схватывают. Но в шахту, например, под землю, казах ни за что не полезет. Это степной народ, любящий просторы. Или вот был голод, им картошку дали – садите, выращивайте. Они картошку продали, огороды заросли. Я им: «Все проедите, что от Советского Союза осталось, что будете делать? Тупик же!» Отвечают: «Какой тупик? Степь никуда не денется. Уйдем в степь баранов пасти». Наверное, все к этому и идет. Уехали евреи – это учителя, врачи. Уехали немцы – это сельское хозяйство. Уезжают русские – это инженеры, светлые головы.

В глинобитном храме-саманке я прослужил недолго. Вскоре пустили меня на территорию закрытого военного городка, сам генерал под новый храм и воскресную школу помещения выбирал. А старая глинобитка, едва мы ее покинули, растаяла, как мороженое, вся обвалилась на землю. Но и на полигоне я лишь до 96-го года прослужил. На его территории нашли нефть, и власти такую арендную плату «задрали», что военным пришлось уйти. Ушел и я, забрав иконы и церковную утварь.

Перевели меня в шахтерский город Хром-тау, на место почившего протоиерея. Там было полно работы: построил настоящий храм вместо молитвенного домика, что ютился на городской окраине, стал издавать газету «Жизнь православная», проводил гуманитарные акции, и так далее. Жизнь бурлила. Но тоска по родине не ослабевала.

Там, в Хром-тау, вырезал я деревянную икону, которая, я считаю, совершила невидимый поворот в моей судьбе.

На ней изобразил свою отчину, Богородичный монастырь, что в семи верстах от города Кадникова. Основал его Григорий Пельшемский, вологодский чудотворец. Он был продолжателем традиций пустынножительства Иоанна Предтечи, поэтому я вырезал их рядом. Вот этот монастырь, а вот мост, с которого преподобный Григорий был сброшен Дмитрием Шемякой – за укоры, почто тот «свою Русь воюет». И здесь как бы два плана бытия. План небесный, Божественной славы, он недвижим. А ниже – такое копошение земное. Тут все представители нашей вологодской фауны: лось, медведь, волк, лиса, заяц, рысь, кабан, сова... Здесь и клюква, и грибочки, и рыбу видно в водоеме. Каждый миллиметр иконы я тщательно проработал. И вот глядите: эти башенки монастыря как бы перекликаются с подножьем трона Богоматери. Здесь соединяются мир горний и мир дольний... Это молебная, благодарственная песнь моей родине.

Во время отпуска, будучи на родине в день Собора Вологодских святых, этот образ я подарил владыке Максимилиану. И так получилось, что вслед за иконой приехал на Вологодчину и я. Тогда, в 2000 году, я еще не знал, что через год буду служить в Покровском храме под Кирилловым. Но вот совпадение: когда я уезжал из Казахстана, чудотворная икона Казанской Божией Матери – та самая, что пребывала со мной, начиная еще с первого Покровского храма, – перешла в Уральск в новооткрытый женский монастырь, она стала его главной реликвией. А монастырь этот носит имя Покрова Божией Матери.

И такая случилась резкая перемена! В Казахстане дети моих прихожан куполов церковных никогда не видели, приходилось их в Оренбуржье вывозить, показывать, как по-настоящему выглядит церковь. У нас ведь молитвенные дома были. А тут...

Кирилловский Покров Подгородний сохранился во всем своем еще дореволюционном великолепии. Был момент, его закрывали в 36-м году. Но совершенно не тронули. В декабре 43-го, на Введение, сюда приехал священник возобновлять службу и очень удивился: открыли дверь, а иконы, утварь, облачения, даже книги – все лежит на своих местах. Будто только что ушли.

Рассказывают, что тогда, в 43-м во время «потепления», велено было самому выбрать, где возобновить службы. Предлагали разные церкви, в самом центре Кириллова. Он же решил: с глаз долой – так спокойнее. Выбрал одиноко стоящий на берегу Покровского озера старинный храм. И не ошибся. Потому что при Хрущеве началось новое гонение. Тогда бы точно городскую действующую церковь не просто бы закрыли, а снесли и взорвали, как это бывало. А Покров остался. И вокруг него сплотилась сильная община из монахинь Горицкого монастыря, Ферапонтово, из разных духовных лиц. В отсутствии священника их духовником был мирянин старец Феодор Соколов, прозорливец.

И сейчас замечательная община у нас! Прежние традиции сохраняют дети и воспитанники старца Феодора. А в летние месяцы наш приход увеличивается раза в три – сюда приезжают бывшие вологжане, рассеянные по всему северу. В Мурманске, Архангельске, Апатитах, Воркуте они помнят о своем Покрове и везут крестить детей сюда – где их родина, где сами крестились у Пречистой Богородицы.

А какие у нас службы! Нигде я не чувствовал такой молитвенный настрой. И сам был свидетелем нескольких чудотворений от храмовых икон.

Однажды я заинтересовался: почему храм так странно расположен – в стороне от поселений, на одинокой возвышенности? Занялся раскопками, и в руки попались мне находки, по которым можно судить, что история Покрова уходит в глубь времен – в каменный век...

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга