БЕСЕДА
«МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ОБЪЯСНЕНИЯ ЭТИХ ЯВЛЕНИЙ Я НЕ НАХОЖУ...»
«...Вспоминая то время, я могу отметить, что к Церкви у меня было, если можно так сказать, отстраненное уважение. Я выполнила все, что полагалось на 9-й и 40-й день после смерти мужа. Пыталась молиться, но это не очень-то получалось. Похороны были по православному обряду. Мне показалось тогда, что муж хотел этого...»
Слушая Наталью Петровну Бехтереву – ученого с мировым именем, академика Российской академии наук, лауреата Государственной премии, автора фундаментальных трудов по физиологии, психической деятельности, – я видел перед собой пожилую женщину, через личное горе и скорбь обретшую веру в Бога. В ее жизни были взлеты и падения, удачи и ошибки... Наталья Петровна и сейчас не оставляет исследовательской деятельности, она – научный руководитель Института мозга человека, где директором – Святослав Медведев, сын Натальи Петровны. Но наш разговор шел не о науке... Корреспонденту православной газеты она рассказала о своем личном пути к вере – через страшные искушения.
Пророчества Свыше
– Феномен клинической смерти, выход человека из телесной оболочки, взгляд на себя со стороны – все это доказано наукой. Но ведь за клинической смертью наступает биологическая. Что происходит тогда? Задавала себе вопрос: согласна ли я уйти совсем, чтобы от меня ничего не осталось? Согласна. Хотя, не скрою, интереснее, если бы ТАМ что-то оказалось. Я сейчас верю тому, что написано в житиях святых, что рассказывает мне отец Геннадий Зверев, настоятель Софийского собора в Пушкино...
В моей жизни было несколько пророческих сновидений. Причем одно из них было невероятно точным вплоть до деталей. Это сон о смерти моей матери. Мама была жива-здорова, отдыхала на юге, незадолго до этого я получила от нее письмо. А во сне, причем я заснула днем, мне привиделось, что ко мне пришел почтальон с телеграммой, в которой сообщалось, что мама умерла. Я еду на похороны, встречаю там людей, которых я раньше никогда не видела, здороваюсь с ними, называю их по именам. Проснувшись, я пересказала все мужу. Он ответил: «И ты, ученая, в это веришь?» Но через десять дней все произошло именно так, как было во сне.
В 1937 году арестовали моего отца. В то время в Ленинграде были сплошные аресты. Папа долго не верил, что его тронут, но однажды сказал: «За мной ходит какой-то человек с голубыми глазами. Я его уже несколько раз встретил». Для ребенка этих фактов было достаточно, чтобы задуматься о возможной беде. Мне приснилось: папа стоит в конце коридора, у него под ногами поднимается пол, и оттуда выбивается нестерпимо яркое пламя. Потом папа падает...
«Добежать во что бы то ни стало»!
– Однажды я летела из Москвы в Будапешт в самолете, который должен был разбиться. Добрались чудом, садились на крыло, или, как говорят летчики, на плоскость... Домой я возвращалась уже поездом. Поездом, который ночью загорелся... Вспыхнул соседний вагон, люди из него выпрыгивали в нижнем белье... Словом, увиденное произвело «некоторое» впечатление. Это не передать словами! Но я сама себя вылечила от ужаса, потом и другим помогала избавиться от подобного невроза.
Но, оказывается, это не самое страшное испытание, которое может случиться с человеком. Расскажу подробнее.
Много лет назад я вошла в новую семью, ничего не боясь и не считаясь с возможностью подводных камней. Мне, привыкшей с далекой юности к безграничной, безотчетной свободе, уже в зрелом возрасте досталось: опоздание домой – маленькая трагедия, долгое отсутствие – катастрофа. Я воспринимала это как огромное неудобство, далее – как угнетение...
Особенно сложной моя жизнь стала, когда опоздания домой совпали с газетной травлей, объектом которой я явилась, к великому ужасу моей семьи, отнесшейся ко всему очень серьезно. Травле в 89-90 годы подверглась не я одна, но я пережила бы ее легче, если бы не драматическая реакция на нее дома: «Если это не так – докажи!» Пришлось бороться, а это требовало и сил, и времени.
Сон начинал сваливать меня, как только я входила домой. И казалось, что еще немного, и я засну и не проснусь. Я тогда очень не хотела этого – огромное дело, в создании которого я была еще очень нужна, существенно от меня зависело. И я должна была «добежать», доделать то, что казалось мне – да и оказалось позднее – очень важным.
Мой муж, наоборот, чувствовал себя хорошо, все время говорил мне: «Брось ты свое, никому не нужное, дело, и ты отдохнешь, будешь такой, как я». Сейчас, оглядываясь назад и вспоминая, я думаю: «Да было ли все это? Да были ли угрозы физического уничтожения? Статьи в газетах – открытым и «закрытым» авторством моих, ранее самых близких, друзей»!? Но все это – тогда очень трудное – оказалось мелочью по сравнению с тем, что последовало за этим...
При дверях...
Когда до решения вопроса оставались дни и я начала надеяться на отдых и даже допускать, что выживу, внезапно покончил самоубийством сын моего мужа от первого брака. Бесконечно любимый и очень трудный. Красивый способный молодой врач, женатый и имевший сына.
Мой муж не поехал на квартиру, откуда звонил его сын, прощаясь перед самоубийством. Он попросил меня. Я поехала вместе со своей сотрудницей Раисой Васильевной, но перед этим, к сожалению, потратила много времени на вызов реанимации к Алику. Никакой реанимации я не застала. Молодой доктор и сестра стояли перед дверью, которую им не открывали, и они уже собирались уходить. Я думала, что или все кончено, и давно, или вообще ничего не произошло, были обычные угрозы, часто нереализуемые. И потому на предложение взломать дверь я не отреагировала и ждала ключей, которые вот-вот должны были принести. И принесли. И вдруг я почувствовала трупный запах, хорошо знакомый мне по анатомичкам. Это продолжалось пять секунд, но я оценила запах немедленно и сказала об этом всем окружающим. Никто другой запаха не чувствовал.
Когда дверь открыли, действительно все было кончено петлей на шее, которая была надета, возможно, когда Алик услышал наш разговор за дверью. Он лежал на диване, петля была полуоткрыта: одно движение – и он мог бы спастись сам. Или быть спасен.
Позвонил мой муж, позвал меня. И я, как автомат, рассказав обо всем, что увидела, поехала домой. Дорога назад казалась невероятно долгой, бесконечной. Когда мы приехали, мой муж открыл мне дверь. И прямо у двери я вновь почувствовала тот же запах. И опять только я одна. Иван Ильич был почти спокоен вначале. Нас было трое – водитель, моя сотрудница Раиса Васильевна Вольская (секретарь Н.П.Бехтеревой – авт.) и я.
– Пусть посторонние уйдут, – сказал он.
Я переспросила:
– Водитель?
– Да.
– А Раиса Васильевна?
– Пусть останется.
И принес нам нарезанный арбуз. Мне показалось, что он только сейчас постепенно начал осознавать то, что произошло. Через полчаса-час – мне трудно сказать, сколько времени прошло, – Иван Ильич почти спокойно сказал, что пойдет спать. Лег – и через 4-5 часов мы срочно вызвали врачей, но они не смогли помочь.
«Миражи» с того света
Оглядываясь назад, понимаю, что я могла бы спасти его, лишь уложив в реанимацию сразу по возвращении от Алика. Однако ничто не предвещало ужасного финала. Мы обе с Раисой Васильевной подумали: пусть поспит подольше, ему нужны силы...
Через некоторое время, когда Иван Ильич ушел спать, мы вместе с Раисой Васильевной услышали голос Алика, вроде бы чем-то приглушенный или шедший из глубины:
– Зачем тебе нужна эта Бехтерева?
И страстный крик Ивана Ильича:
– Алик, Алик, да для тебя, для тебя же!
Тогда нам обеим – мне и Раисе Васильевне – и в голову не пришло, что это мог быть Алик.
Я продолжала ездить в командировки в Москву, за границу. И однажды, вернувшись из Москвы, мы с Раисой Васильевной услышали шаги человека, шедшего перед окнами гостиной справа налево по направлению к небольшому шкафу. В пространстве под шкафом раздался шум, напоминавший шум большого волчка, очень громкий, секунд пять – и все кончилось.
Потом был такой случай. Я иду в ванную мыться. Раиса Васильевна остается в гостиной. Расстояние между нами – метров 20. Когда я уже вышла из самой ванны, услышала шаги, предположительно мужские, двигавшиеся ко мне. Шаги дошли до ванной. Я, естественно, окликнула Раису Васильевну – шаги стали удаляться. Когда я через пять минут вышла, Раиса Васильевна сказала мне:
– А зачем вы выходили только что?
И добавила, что сидела спиной к «шагам», причем испытывала странное чувство – тяжело было повернуться ко «мне». Она пыталась заговорить со «мной», но «я» не отвечала. История эта произвела на нас обеих очень сильное впечатление – чьего-то присутствия.
В спальне висел большой и очень хорошо выполненный портрет моего мужа. После его смерти я ставила перед ним цветы и подолгу говорила ему что-то, нередко не отдавая себе отчета в том, что именно. Раиса Васильевна часто ночевала у меня. И однажды, когда мы припозднились в гостях, войдя в спальню, я увидела, что Иван Ильич на портрете плачет. Из угла правого глаза медленно стекала крупная слеза. Я попросила Раису Васильевну посмотреть на портрет.
– Да он плачет! – вскричала она.
Продолжалось это несколько минут. Я зажигала свет, тушила его – слеза медленно опускалась к промежутку между кончиком носа и ноздрей. И, не докатившись до конца носа, внезапно исчезла.
Иван Ильич очень не любил мои запоздалые приходы, не говоря уже о поздних.
А потом случилось вот что... За занавеской на окне, выходящем во двор-сад, стоит банка с водой. Я протягиваю за ней руку, слегка отодвигая занавеску, и рассеянно гляжу вниз с моего третьего этажа во двор-сад нашего дома. Прямо на таявшем снегу стоит странно одетый человек и – глаза в глаза – смотрит на меня. Я знаю его даже слишком хорошо, но этого просто не может быть. Я иду на кухню, где в эту минуту должна быть Раиса Васильевна, и, встретив ее на полпути, прошу посмотреть из окна спальни.
Я впервые в жизни увидела лицо живого человека – белое, как полотно. Это было лицо бежавшей ко мне Раисы Васильевны.
– Да это же ваш муж там стоит! Он пошел в сторону гаража – знаете, этой своей характерной походкой... Неужели вы его не узнали?
В том-то и дело, что узнала, но, в полном смысле слова, не поверила своим глазам.
Ну, хватит, решила я. И отправилась в больницу.
Непосредственным поводом являлись мои засыпания, которые возникли давно и усиливались в связи с социальными сложностями. Врачи были бесконечно внимательны, пытались найти причины этих засыпаний, но их... не было в больнице. Общий режим с прекрасными водными процедурами полностью защитил меня от засыпаний, от этой универсальной защиты мозга, так хорошо представленной Павловым и так хорошо забытой в оценке реальных ситуаций. Как и всякое физиологическое явление, эта защита имеет свой нейрохимический язык. Я не полностью знаю его, однако, кажется, знаю, что, много-много лет принимая адельфан, я не очень себе помогла. А что было делать? И организм вынужден был пойти на крайнюю меру – для выживания.
Вернулась домой, и, хотя кое-что изменилось в квартире – был увезен из нее «разговоренный» мною портрет, кое-что переставлено, – состояние мое продолжало быть неустойчивым, с приступами тоски, депрессии. И вот тогда мне порекомендовали поговорить с отцом Геннадием. Я ему все рассказала, он понял и спросил: «Вы в самом деле хотите расстаться с видениями? Очень многие живут с этим».
Я сказала: «Хочу».
Он привел меня в храм, я поставила свечу к кресту Спасителя, потом о.Геннадий наклонил мою голову и стал что-то говорить. Я не знаю, сколько прошло времени и что он говорил, но буквально через пару секунд после того, как о.Геннадий закончил, я подняла голову и почувствовала себя совершенно иначе. Позднее я спросила его, что он говорил, но он не мог вспомнить и добавил, что сам не верил в то, что сможет помочь мне и что способен на такое. Из церкви я вышла другим человеком. Я о.Геннадию очень благодарна за это.
После этого случая я шаг за шагом стала приближаться к Церкви. И если раньше молитва для меня была только обязанностью – я считала, что, если от меня ушли близкие люди, я должна о них вспоминать... Потом, и особенно после общения с о.Геннадием, это стало потребностью. Я сейчас не представляю себе утро или вечер без молитвы. Это стало потребностью моей души.
«Научный подход»
– Вероятно, все это неожиданно для читателя. Но правда есть правда. И зачем мне, всю жизнь искавшей правды природы, лгать тогда, когда дело касается меня самой? И в общем – тоже природы? Да и жизнь подошла к концу, можно было бы и умолчать. То, о чем я рассказываю, вряд ли прославит меня. Однако я была в конфликте со своим чувством долга и совестью, если бы не сказала правду.
Комментировать? Нет. Не могу, не знаю. То, что я всю жизнь – и, вероятно, больше всех, – занималась живым мозгом человека в прямом контакте с ним, в динамике, в процессе мышления, точечно и объемно, все равно не гарантирует меня от ошибок. Тем не менее, лично для себя убедительного «материалистического» объяснения этих явлений я пока не нахожу.
* * *
За год до этих трагических событий в жизни Натальи Петровны была одна встреча, узнав о которой, я высказал предположение, что, может быть, это в какой-то степени стало причиной смерти близких ей людей... Наталья Петровна не согласилась со мной...
«Моя поездка к Ванге была продиктована только научной любознательностью. Я отправлялась к Ванге с намерением – не то, чтобы уличить ее, а понять, в чем ошибаются те, кто утверждает, что она предсказывает и что она ясновидящая. Я шла к ней, настроенная очень скептически. Не взяла ни сахара – ничего. Ей в начале со мной было трудно. «Ты зачем пришла?» – «Для науки. Мне интересно, что это за штука». Потом Ванга продолжила: «Я знаю, ты приехала не для научных исследований. Не беспокойся. У тебя все будет в порядке». Еще она сказала, что моя сестра никогда не излечится. И это было так – у нее хроническая болезнь. Она спросила про мужа. Я сказала, что у него все в порядке, он в Ленинграде. «Нет, – поморщилась Ванга, – что-то с ним не то, я его почти не вижу...»
Потом Ванга начала мне говорить разные вещи, о которых я думала, что она их узнала от (как мне подсказывали, стоящие рядом врачи-психиатры) осведомителей. Эти врачи своими «подсказками» не давали мне сосредоточиться. Когда я ушла, то, хорошо подумав и проанализировав, поняла, что она говорила мне вещи, абсолютно для нее не известные. Не личные даже, а служебные. К примеру, она говорила: «Ты ходишь к заместителю министра – не твой это человек»! Откуда и кто знал, когда я вхожу в министерство и куда именно я иду!
Расплата? Может быть. Но мне как-то не хочется так думать».
Подготовил И.ВЯЗОВСКИЙ
 | назад |
| вперед |  |
