АЗ ВЕДИ
«НЕСТЬ... АЩЕ НЕ ОТЪ БОГА»
Неправильно переведенная частица «аще» может перевернуть
взаимоотношения государства и Церкви
В позапрошлом выпуске газеты мы печатали письмо о том, что пожилым людям трудно изучать церковнославянский язык, а значит, и понимать смысл молитв, богослужения («русский высокий стиль», № 431). Ответив авторам от своего имени, мы все же решили обратиться еще и к специалисту. В Москве на Рождественских чтениях наш корреспондент встретился с доктором филологических наук, ведущим научным сотрудником Российской Государственной библиотеки, профессором Т.Л.МИРОНОВОЙ. |
Свой или чужой?
– Татьяна Леонидовна, наши читатели Федор и Мария Логиновы из города Ухты сетуют на трудности в понимании «чужого», церковнославянского, языка. Мы, как смогли, ответили им. При этом я заметил интересную вещь. Судя по фамилиям, авторы письма – удорские коми. А в удорском наречии бытует много церковнославянизмов, которые исчезли из современного русского языка. Например, «корова» по-коми «мöс», и удорчане обращаются к ней вот так, ласково: «мöско». А ведь точно так и русичи говорили в древности: «коровушко». К лошади коми обращаются – «савраско», к Ване и Пете – «Ванё, Петё», к родителям – «папо, мамо» и так далее.
– Да, удивительно! Это звательный падеж церковнославянского языка.
– Получается, что даже для коми, финской народности, церковнославянский не совсем «чужой». Объясняют это тем, что коми были крещены святителем Стефаном Пермским очень давно, в середине XIV века, и богослужебный язык вошел, как говорится, в их плоть и кровь. Но мы-то, славяне, были крещены еще раньше, между тем и у нас раздаются голоса, де, это язык «чужой».
– Эти голоса от лукавого. Какой же чужой? В современном русском языке более 55 процентов слов – церковнославянские. И грамматика у нас общая, процентов на 70. Например, здороваемся мы все по-церковнославянски: «Здравствуйте». Если то же самое по-русски сказать, то будет так: «Здорово». В чем тут разница, не стану объяснять, это долгий разговор. Но факт: большинство из нас даже не догадывается, что говорит на чистом церковнославянском, используя привычные слова и обороты.
– Можно ли сказать, что церковнославянский – это высокий стиль литературного русского языка?
– Вполне.
– На уроках английского, помню, нам давали переводить подлинные, оригинальные тексты Шекспира – чтобы, как утверждала учительница, постичь всю глубину мирового гения. Ну и намучались мы! Шекспир, оказывается, писал несколько на другом языке, чем современный английский. Получается, и в других мировых языках есть свои высокие стили?
– Разумеется. Только староанглийский, старофранцузский – это мертвые языки. А церковнославянский – живой, на нем совершаются богослужения, на нем пишутся новые тексты. Например, сейчас прославлено много новомучеников, канонизации продолжаются – и для каждого создается свой канон на богослужебном языке.
В этом смысле церковнославянский уникален. Его можно сравнить только с греческим богослужебным языком, который, надо заметить, еще больше отличается от новогреческого обиходного, чем наш церковнославянский от русского. Это тот самый древнегреческий, на котором говорили апостолы, на котором было написано Евангелие. И с которого был как бы «слеплен» богослужебный язык для славянских народов.
Если вдуматься, то поражает богатство, каким мы владеем! Ведь всюду виден промысл Божий. Веками греческий язык приуготовлялся к приятию Божественной Истины – Гомер, Аристотель, Платон оттачивали его остроту и смысл. Вы только представьте, одно лишь слово «любовь» в древнегреческом передается четырьмя разными словами-значениями. И вот приходит Господь и вливает в эту приуготовленную чашу живую воду Благой Вести. Проходят еще века, и в пору расцвета Византии святые Кирилл и Мефодий переносят бесценный дар в новую чашу, уже специально, со смыслом сотворенную для Благой Вести – в церковнославянскую. Святые творили новый богослужебный язык с молитвой, с великим трепетом, боясь что-либо утратить из греческого подлинника. Даже синтаксис частично скопировали, чтобы точнее передать смыслы. Никто такого не имеет, кроме нас – русских, болгар, сербов, черногорцев, македонцев... И что же, мы назовем этот великий дар «чужим»?
Миръ и мера
– Если подходить практически, то богослужение нельзя переводить на современный русский хотя бы потому, что оно требует точных, ясных смыслов, а наш обиходный язык все время «двоится», разная муть с его дна поднимается...
– Да вот хотя бы пример со словом «прелесть». Сто лет назад оно означало грех, зло, а сегодня – это высшая степень похвалы. Пройдет еще лет пятьдесят, оно будет значить еще что-то другое.
– С этим ясно. Мы не можем каждые пятьдесят лет заново переводить богослужение в погоне за изменчивостью разговорной речи. Неизменные истины требуют неизменной формы. Но вот, кроме этой вынужденной консервативности, церковнославянский имеет ли другие преимущества перед современным русским?
– Он и поэтичнее, и в то же время более емкий в передаче смысла. На Рождественских чтениях писатель Владимир Николаевич Крупин так сказал: «То, что сказано на церковнославянском в трех словах, мне на обиходный язык нужно переводить семью словами». Это говорит признанный знаток живого русского языка! Я сама очень люблю русский язык, специалист по нему, но мне тут нечего возразить...
Ну какой тут может быть перевод?! Вот, скажем, слова в разрешительной молитве на исповеди – Господи, ослаби, остави, прости все прегрешения раба Божия (имя рек), вольныя же и невольныя. Попробуйте, переведите. А псалом 50-й, в нем каждое слово – покаянная свеча к Богу: помилуй, омый, очисти! И даже там, где мы не всегда понимаем смысла молитвы, как в псаломских словах – потерпи Господа и да крепится сердце твое, – не скажешь лучше и точнее. Потерпи – имеет древнее значение терпети, близкое родственному трепетати. Потерпи Господа – это значит покоряйся Господу с трепетом. И это слово «потерпи» в контексте Псалма спасает нас, возвышает нашу душу, очищает ее от житейской скверны помимо (!) нашего рассудка, даже если мы не понимаем его смысл.
Еще Шишков в XIX веке говорил, что когда слышишь слова «Се Женихъ грядетъ в полунощи», то видишь Самого Господа Иисуса Христа, но когда тебе говорят: «Вот жених идет в полночь», то никакого Христа тут не видно. Или вот еще пример. Когда игумен Иннокентий Павлов перевел Символ Веры «Ожидаю воскресения мертвых и жизни будущаго века», А.Ч. Козаржевский хорошо прокомментировал этот перевод: «Ну вот, прямо сидит в кресле и ожидает!» Сравните с церковнославянским: «Чаю воскресения...» В слове «чаю» сохранено древнее значение – упование на справедливость Божьего Суда. Это древнее значение легко читается в слове «отчаяние» – то есть когда отсутствует всякая надежда на Божью справедливость.
Порой церковнославянский, в точности передавая смысл греческого подлинника, еще более углубляет его. Вот, к примеру, глагол «воскреснути». Существительное «воскресение» – по-гречески «анастасия» – всего лишь «восстание». В церковнославянских же словах «воскресение» и «воскреснути» заключен корень «кресити», имеющий два древнейших смысла оживать и воспламеняться. Соедините эти два значения в словах Псалмопевца: «Воскресни, Господи» или в великом Христос Воскресе, и какая величественная картина предстанет вашим глазам!
Или пример со словом «смирение». В обыденном языке оно несет значение покорности и самоуничижения. А если вглядеться в него через призму церковнославянских текстов и древних славянских родственных корней «миръ» и «мера» (равновесие), то окажется, что оно несет в себе иное значение, нежели уничижительная покорность. Смиритися значит примириться с Богом, с ближним, а следовательно, обрести равновесие, опору в жизни.
Чем больше всматриваешься в церковнославянские тексты, тем больше находишь смысловой глубины. Поэтому этот язык всегда живой. Известно изречение: «Границы моего языка есть границы моего мира». А в церковнославянском мы познаем не столько этот мир, сколько Самого Господа. Вот почему без церковнославянского русскому человеку невозможно православно мыслить.
«Аще не от Бога»
– И все же без переводов, без пересказов на обиходный русский нам не обойтись. Евангельские, библейские сюжеты используются в проповедях, статьях, литературных произведениях.
– Разумеется. Но никогда нельзя забывать о первоисточнике. Если вы покупаете Евангелие, то лучше выберите такое, где параллельно даются и церковнославянский, и русский. Имея его, вы всегда сможете уточнить какое-либо место.
– Можно прибегнуть и к толковой Библии, там по каждому случаю даны разъяснения.
– Я бы не советовала, там много путаницы. Современная толковая Библия создана в XIX веке Библейским обществом, в котором были сильны масонские влияния. Посмотрите, как там толкуется постулат о том, что «всякая власть от Бога», будто бы данный апостолом Павлом в Послании к римлянам. Если следовать их логике, то и власть антихриста тоже будет от Бога.
– Но в Послании же именно это и говорится: «Всяка душа властем предержащим да повинуется...»
– ...И далее следует уточнение, которое по-русски обычно переводится так: «Ибо нет власти не от Бога». Или еще более обобщенно: «Ибо всякая власть от Бога, ...а потому противящийся власти Божию повелению противится» (Рим. 13, 1-2). Отсюда произрастает ложное предписание якобы христианской покорности любым (!) властям – безбожным, богоборческим, иноверным, продажным, губящим народы. Но ведь в церковнославянском тексте не так сказано. Вслушайтесь: «Несть бо власть аще не от Бога: сущия же власти от Бога учинены суть» (Рим. 13, 1-2). Вот подстрочный перевод: «Нет ибо власти, если не от Бога, подлинные (ср. «сущая правда») же власти от Бога учреждены». А проще сказать: «Не является власть властью, если она не от Бога».
– Возможно, переводчики ориентировались на греческий оригинал?
– Я сравнивала с подлинником, поскольку древнегреческий язык достаточно знаю. Нет, там так же, как и в церковнославянском тексте. Вот что получается! Всего лишь один смысловой оттенок, неправильно переведенный, – и все наоборот. Слава Богу, что наш народ живет и молится все-таки не по русскому, а по церковнославянскому Евангелию, иначе бы ни ига татарского, ни польского не одолели, и не было бы никакой надежды на спасение от сегодняшнего истребления России.
Летний дождь
– Интересно, что серьезные попытки отказа от церковнославянского были предприняты как раз в роковые годы, в самом начале «перестройки». Кажется, нас минуло это лихо. А на Украине до сих пор, на самом высоком уровне, слышатся голоса о переводе богослужения на украинскую мову.
– Не знаю, чего здесь больше – искреннего желания приблизить Церковь к народу или политических интриг. Кто-то, конечно, заинтересован в окончательном разделении славянских народов.
Кроме того, я вижу здесь прямое действие сил зла. Сегодня мы все живем в так называемом информационном обществе, когда весь мир опутан ловчей сетью теле- и радиоэфиров. Об этом времени, кажется, преп.Нил Мироточивый говорил, что будут у людей в домах в красных углах стоять черные ящики, а на крышах домов будут расти рога. Эти ящики действуют не столько на рассудок, сколько на подсознание человека, то есть действуют внушением. Это целая наука – внушать. Ни для кого не секрет, что во многих странах наперегонки разрабатываются все новые методы нейролингвистического программирования для управления массами в политических и коммерческих целях. И вот что специалисты, занимающиеся этой тематикой, подметили, цитирую: «Молитвы на церковнославянском языке осуществляют контрсуггестию» – т.е. препятствуют внушению. Они исследовали церковнославянские молитвы на предмет «цвета» (у них разработана особая такая палитра) и установили, что «доминирующие признаки их – светлый, нежный, яркий».
– Может быть, постоянное чтение и пение по-церковнославянски препятствует внушению благодаря консервативности этого языка? Постоянное чтение и пение на богослужебном языке все-таки оставляет в сознании четкие, недвусмысленные образы и символы, за которые может держаться рассудок. В отличие от него, разговорный язык – это стихия, нагромождение ассоциаций-перевертышей, где самое раздолье для манипуляций и внушения...
– Можно объяснять по-разному. Но факт очевиден – церковнославянский язык освобождает подсознание от программирования. Он, как летний дождь, омывает человеческую душу.
– Татьяна Леонидовна, что бы вы пожелали тем нашим читателям, кто пока что с трудом понимает церковнославянский?
– Не огорчаться. Если вы только что пришли в церковь, то будьте же ребенком. Это и Господь заповедовал: будьте как дети. Вы пришли первый раз на службу и не понимаете, о чем поют на клиросе. А почему вы должны понимать? Разве ребенок, слушая в колыбели материнскую песнь, все понимает в ней? Нет! Вначале он слышит лишь родной голос матери, чистую мелодию напева, потом угадывает отдельные слова, неумело их повторяет... Церковь ведь не библиотека и не кинотеатр, чтобы пришел и сразу все узнал. Нет, это... родной дом. Не нужно суетиться, куда-то спешить. Мы уже пришли, мы уже дома – уже на пути спасения! Спокойно осматривайся, вслушивайся, вникай.
Возвращение домой
– А что вы посоветуете тем, кто хочет побыстрее изучить церковнославянский? Однажды я предпринял такой опыт и вскоре бросил из-за сложности учебника. Запомнил оттуда, наверное, одно слово – плюсквам... префект. Даже не выговорить!
– Плюсквамперфект. Есть такая форма в церковнославянском, давнопрошедшее время: бях, бяхом, бяхове... Да, тут есть великий грех на нас, филологах. Мы пока еще не создали простых и ясных учебников. Хотя на сегодняшний день есть пособие, которое бы вам подошло. Мне неудобно себя рекламировать, но это как раз мой учебник, он создан для студентов-заочников Православного Богословского института. Сейчас готовится второе, улучшенное, издание. Этот учебник несложный. Вообще существуют два разных подхода. Есть школа Института русского языка, академической науки, МГУ, выпускницей и аспиранткой которого я была. Она полагает, что церковнославянский нужно преподавать как иностранный язык – с позиций, так сказать, рафинированной научности. То есть там в ученика вкладывается масса терминов, которые тот вскоре, конечно, забудет. А есть другое направление, рассматривающее церковнославянский как часть великого русского языка. Именно ее мы в Богословском институте и в Обществе ревнителей церковнославянского языка придерживаемся. В чем различие?
Грамматические начала церковнославянского мы излагаем сравнительно с понятными русскими примерами, то есть даем возможность понять их «изнутри» великого русского языка. Вот в русском говорится так, а в церковнославянском так – и все на конкретных примерах. Тот же плюсквамперфект. Эта форма довольно редкая, можно по пальцам перечесть, сколько раз она употребляется в Евангелии. Поэтому мы просто приводим эти цитаты в учебнике и даем пояснения. Ведь лучше их сразу по тексту усвоить, чем зубрить мудреные правила.
Здесь главное что? Живыми примерами мы задействуем в ученике не механическую, а опять же живую память – генетическую. Все эти церковнославянские формы в нашем языке уже когда-то были, и русский человек подсознательно их помнит. И он очень легко – если не дурить его терминами и не наводить академическую важность – «включается» в язык. Вспоминает сам, даже не зная откуда.
– Но в церковнославянском много калек с греческого, вы сами говорили...
– В синтаксисе – да, много. Но они очень понятны. Это опять же мнимые трудности, которые, по-моему, искусственно выпячиваются. Как лекарь «свой карман лечит», так и филолог порой «свой карман обучает». Ведь все же там интуитивно понятно – и в лексике, и в синтаксисе! И даже в азбуке. Многих почему-то пугает полуустав, которым написаны древние книги. А между тем в этом шрифте есть множество значков – просодий, которые указывают не только ударения в словах, но даже придыхания. Удивительно: творец этой азбуки еще тысячу лет назад позаботился, чтобы мы сегодня, даже толком не зная церковнославянского, могли читать древнее Евангелие без единой запинки.
– То есть, если кратко, вы предлагаете русским людям не изучать церковнославянский, а ВСПОМИНАТЬ его?
– На это направлены наши методики. Ведь оживляя в себе эту генетическую память, мы просто и естественно возвращаемся в полноту исторической и вневременной церковной жизни – возвращаемся в наш Отчий дом.
Записал М.СИЗОВ
 | назад |
| вперед |  |
