ВЕРТОГРАД
ВОЕННЫЙ ДНЕВНИК СОЛДАТА ЮРКИНА
Юркин Александр Васильевич (11.09.1926 – 28.03.1984)
ИСТОРИЯ РОДА
На днях издательство «Эском» выпустило небольшим тиражом книгу очень доброго и скромного человека – Антонины Варфоломеевны Юркиной. Называется она «Род Макаровых из села Вомын». Крепкий, православный крестьянский род из далекого Коми края. Книга, на взгляд издателя, – это образцовый пример такого типа изданий, причем открытого для пополнения все новыми генерациями разрастающегося рода. В ней – рассказ об истории села, родословная роспись Макаровых-Юркиных, семейные фотографии и, конечно, воспоминания. А это и рассказы о предвоенной поре в деревне, воспоминания о мученике Митрофане Исакове, выступившем против закрытия церкви и пострадавшем от властей. Есть здесь и бесхитростные фронтовые заметки бойца Александра Юркина – их-то мы и представляем вашему вниманию сегодня, ко дню Победы.
Война!
...Находимся в городе, и с младшей сестрой слушаем по радио выступление Молотова о том, что в нашу страну вторгся вероломно Гитлер. Народ стоит под репродуктором, изо всех сил напрягая слух, чтобы уловить каждое слово, кругом слезы, крик, рев – все смешалось.
Буквально на следующий день пароход за пароходом отправляют на бойню живых людей. В первые месяцы войны были мобилизованы мужчины от 20 лет до 45 лет. Во вторую военную весну остались у нас в селе Слобода одни женщины и дети, всех мужиков забрали на фронт. Вся мужская работа легла на женские плечи, трудно им было очень. До войны в бригаде работали примерно 50 мужчин и 60 женщин, сейчас же работу выполняли в том же объеме, и даже больше, только 60 женщин.
Осенью меня призвали на всеобуч. Учил прибывший без ноги кадровый командир. Но недолго он был военруком, запьянствовал и вынужден был сам себя застрелить из мелкокалиберного ружья, хотя, в общем, парень был славный.
Зимой окончательно собрали нас, и как заправских вояк стали учить военному делу, как убивать людей. Одновременно работали на сплотке и вывозке древесины. С утра до вечера возились с бревнами, а вечером – маршировка и изучение винтовки.
Вот я и вояка – 148 см роста и 46 кг веса, 17-летний боец Красной армии. В первых числах октября 1943 года собираемся одногодки возле нашего дома на окраине Слободы. Некоторые приехали на рысаках, с гармошками. На проводы пришли знакомые, друзья, подруги. Ростом никто не отличался, все были коротышками, просто дети. Когда уже выстроили у ворот пристани, стоять там пришлось порядочно и получился чуть ли не казус. Призывники, почти что бойцы, а свои вещмешки не в состоянии держать, сзади поддерживают близкие. Плачет мама, плачет сестра, но я еще не чувствовал и не представлял, что такое война. Деревенский, забитый парень, и вот – иду на фронт!
Учебка
На шестые сутки привозят в северный город на большой реке, морской порт. Заперли нас в карантин. Помещение холодное, голые нары, и столько набили новобранцев, как обычно в бочку огурцов. Скоро отправили в «баню», а температура там примерно 4-6 градусов, только что вода не замерзает. Народу, таких как мы, тысячи, все такие же маленькие, худенькие, и трясутся, как мокрые курицы. Дождались, выдали нам белье, гимнастерку, брюки старые, поношенные, х/б, шинель, вроде как 20 лет находилась в использовании. Ботинки выдали 42-го размера, хотя я носил 37-й размер. После такого наряда трудно было узнать друг друга.
Жутко спать, когда желудок пустой. Наши солдаты начали окончательно терять в весе, появилась куриная слепота, и начали искать дополнительное питание. А где его найдешь? Тогда все были голодные. Однажды направили за 15 км на стрельбище. Дошли до места не все, ведь на себя нацепили около 15 кг амуниции. Как все отстрелялись, отправились в обратный путь, но путь был очень трудный, без еды были почти восемь часов. Пока были силы, двигались. Но, когда я уже совсем обессилел, оказался среди двух «гор» (а «горы» были такие: железнодорожное полотно и бугорок, куда покатили лыжи): два шага шагну и валит с ног, клонит ко сну. Боролся примерно часа два. Был выбор: или замерзнуть с голоду на холоде, или ползти, выбросив винтовку и противогаз. Если выбросишь военное снаряжение, то окажешься в куда худшем положении – военный трибунал. Решение принял такое: немного заснуть, но только стоя, – если ляжешь, то сможешь вполне и замерзнуть, ведь температура была минус 20 градусов. Прошло немного времени, вроде пришла сила, кое-как пополз на железнодорожное полотно. Стемнело. Потерял сознание... Не помню, как прибыл в свою казарму. Оказалось, что в казарму прибыло меньше половины солдат из целого учебного батальона в 700 человек.
После принятия военной присяги направили меня в военный порт для отгрузки судов. Однажды направили на работу по разгрузке свиных тушек из вагона. Проголодались, измучились на этих тушках весом по 100 кг. Недалеко от нас англичане грузили вагон со своим продовольствием. В деревянных бочках у них были замешаны в сахарном песке галеты, и вдруг они выронили с трапа одну бочку, которая разбилась при падении. Наша «братва» бросилась подбирать по карманам рассыпанные галеты, и получилась свалка у этого места, кого-то повалили, чуть не придавили до смерти. После оказалось, что столкнули те англичане бочку нарочно. Они сверху смотрят на нас, кричат, смеются, фотографируют. Но разве голодному до этого?
На фронт
Выгрузили состав солдат еще в Смоленской области, и пешком топали до основного пункта, куда прибыли для пополнения одной из воинских частей. Поселили в лесу – прощай, солдатская постель и военная казарма! С этого момента матрацем стала шинель, подушкой – шинель, одеялом – шинель, крышей стало небо. Небо одно, и шинель одна, и земля одна. Фронтовые товарищи стали учить, как себя нужно вести в действительности на фронте, в бою, а не на учебном пункте. Здесь были старики лет под 45 и 17-летние юноши.
После 10-дневного перерыва дивизия отправилась в путь, ближе на фронт к передовой. Путь был очень трудный, жара стояла невыносимая. Нагрузили на меня винтовку, две гранаты, 50 штук патронов, лопату, противогаз, шинель и вещмешок с разными пожитками скудными. Был там и НЗ – сам голодный, а не смеешь дотронуться до него. Идти приходилось сутки, двое, трое. Впервые испытал, как можно спать на ходу: ноги двигаются, а голова спит. Находил иногда время и на такие проделки: потрошил улей, забирался в оставленные дома и находил там съестное.
Однажды в местечке N предупредили, что передовая уже близко, чтоб мы готовились к бою. Наутро вступили в бой. На сердце что-то скребет – или молодость, или глупость, или трусость, но скребет. Надо форсировать речушку, есть мост, но к мосту нельзя было пройти, противник бил из крупнокалиберной винтовки и пулемета, просто спасу не давал. И сзади крик: немцы! Оказалось, что немцы были и сзади, но наш взводный растерялся, не зная, что делать, кричит: «Ложись!» – и сам первый бросается в яму.
Впоследствии оказалось: в тылу были только три мотоциклиста, они сразу же повернули и удрали. Оставили один взвод охранять лесную дорогу, в том числе был и я, а остальных кинули на форсирование реки и взятие городка. Так шли многие дни через Смоленскую область, затем Калининскую, все кругом было разорено и разбито. В деревнях торчали только печные трубы, в городах оставались только каменные стены и замощенные камнями улицы, но большинство городов мы обходили стороной.
Не уменьем, а числом
Что я понимал тогда? Все мы были, как толпа баранов. Вели нас, а куда? Знали – на бой, и только. Тут еще командир сам неопытный, необстрелянный. Из-за неправильных его действий погибло много рядовых, тонули в болотах, утопали на льдинах. Об этом знало и высшее командование, но не принимали никаких мер.
Однажды при форсировании реки шириной около 30-35 м, но не очень глубокой, командир дал приказ наступать. Батальон, еще не дойдя до воды, с криком «Ура!» бросился вперед. На другом берегу немцы, услышав этот крик, застрочили из пулеметов. Так и остались сотни солдат в реке, не добравшись до другого берега, а остальные вынуждены были вынести свои ноги из реки обратно под шквальным огнем и закопаться. Я думаю, можно было по-другому эту высоту захватить. Вечером в темноте вплавь перебраться тихо и спокойно. Навести панику среди немцев, они это очень не любили, тем временем перебраться остальным, и дать немцам жару – меньше было бы жертв.
Однажды при отступлении меня оставили с одним молодым солдатом в дозоре в лесу, и мы с ним оказались в окружении. Как выбраться? Немцы уже впереди бегут, у них сзади наши танки, которые стояли на опушке леса, – восемь штук, все сгорели. И как-то два танкиста оказались возле нас – мы все четверо стали выбираться из окружения. Решили искать свои части. К вечеру того же дня наткнулись на своих, оказалось, совсем мало людей осталось во взводе. Уцелел молодой «командир», по вине которого погибло столько людей, встретил меня недружелюбно, надеялся, что уже не вернусь. В роте, где я служил, при формировании и вступлении в бой было 144 бойца, через месяц боев осталось всего-навсего 17 солдат.
Ратная работа
Очень обидно было: всего два месяца на фронте, а столько пришлось пережить! Контузия с первых дней боев (это по неопытности), хорошо еще, что «старики» каждый день меня учили, показывали свои примеры, вместе шли в атаку, немного подучили, а сами головы положили. Молодой командир приказал однажды быть его телохранителем, т.е. ординарцем, но я от этого отказался, не хотел быть холуем.
И бывают же такие моменты: приходит счастье или само провидение направляет. Встречается тот танкист, с которым вместе выходили из окружения, и я ему рассказал про свое положение. Он же, Саша Зоткин, сибиряк, посоветовал обратиться вместе к его командиру. Отправились к нему, командир сразу принял решение оставить меня при его части. Поставили на довольствие, дали сапоги (в пехоте все время ходили в ботинках). Так я стал служить в отдельной танковой бригаде. Зачислен был в ту самую роту, где находился командиром машины Саша Зоткин. И сразу договорились, что он будет меня приучать вождению танка. В первое время все давалось с трудом, т.к. силенок не хватало, рычаги же танковые требуют большой силы и ловкости, чтобы управлять такой громадиной. Но постепенно я всему научился.
Наши войска продвигались с крупными боями вперед. Наша же бригада была прорывная при армии. Однажды на самой границе Белоруссии и Литвы была маленькая речушка, за которой укрепились немцы при отступлении. Противник находился на высоте, следовало форсировать плацдарм с речушкой, а погода была паршивой, грязь, машины утопают, танки вязнут по башню, орудия утопают, подвоз боеприпасов прекращен, питание отсутствует. И вот в такой критический момент осенью 1944 года был отдан приказ наступать и занимать рубеж за рубежом. Немцы же тем временем рассчитывали отстоять свои позиции, вызвали авиацию, артиллерию, мотопехоту – и пошла свалка.
Наши войска пододвинули всю технику к переправе, и в тот самый момент прилетели немецкие самолеты. Наша техника стояла на грязной дороге, по сторонам росли сплошь ивняки вдоль речушки, как обычно растут при ложбинах. Вот здесь-то и начался бой. Я насчитал 58 немецких бомбардировщиков, они бомбили по колонне, стреляли из пулемета и делали по несколько заходов. Тут начала артиллерия противника бить, и все перемешалось буквально в течение часа. Колонна горит, кони ржут, люди стонут, дым, копоть, огонь, взрывы! Я ощупал себя, вроде остался на этот раз еще живым. Крикнул своим друзьям – отозвался помощник командира взвода разведки Иван Зайцев, был жив Николай Долгушин, остальные пока неизвестно. Как оглянулся на «белый» свет, все было как при большом урагане. На ивняках нет ни одного листочка, а на ветках висят и кишки, и тряпье. Вроде стихло, самолеты улетели после «удачного» налета, артиллерия бить перестала. Наши войска стали потихонечку, как после большого землетрясения, очухиваться.
После этого ужасного налета наша бригада направилась к границам Черниговской области, где сидели и укрепились немцы. Выбили их оттуда, затем направление дали на Белоруссию. Прошли Оршу, Борисов, Минск, вышли опять к границе Литвы. Все шли с боями, были трудности, местами страх брал, но куда лучше воевать и куда смелее воюешь при хороших товарищах.
Воевать гораздо легче, когда войска идут в наступление беспрерывно, когда враг в панике. В обороне стоять – это то же самое, что сидеть без дела сложа руки. Правда, в армии этого нет, чтобы сложа руки сидели. Сразу приказ окопаться, замаскировать машину, рыть блиндажи и многое другое. А как только все уладишь, новый приказ: «По машинам» – и вперед. Николай Долгушин рассказывал, что он за войну до октября 1944 года перекопал столько земли, чуть ли не длиной четыре км, шириной один метр и высотой 1,5 м.
Ни туды ни сюды
Немного подморозило, погода ясная. Меня посадили водителем на американскую машину, ее нельзя назвать танком, потому что пушка была 37-миллиметровая, два пулемета и гусеница только на ведущих колесах, передние же были из колес, из цельной резины. И вот на такой гроб посадили вместе со мной 12 человек, и направились мы на передовую в бой. В этом бою потеряли командира полка, полковника Мацуру, который был душой и героем всего полка. Убили случайно, попала шальная пуля в имении одного купца на польской границе.
Вместо него назначили командовать полком Данилина, это был замполит по строевой части, любил выпить излишне, а военного искусства у него было очень мало. От радости наш новый командир изрядно хлебнул коньячка и был навеселе. А полк должен был следовать с боями по своему маршруту, указанному из штаба армии. Но пьяный командир недосмотрел карту и ошибочно изменил маршрут. В полку насчитывалось 19 машин танков, 17 – Т-34 и две американские «Валентины», в одной из них находился и я.
Дело было к вечеру, заезжает полк в первый немецкий город – Найденбург. В городе военные немцы устраиваются на ночлег, повара заняты своим делом, дымит кухня, рокочут машины, огней в жилых домах горит мало, видно – жители уже покинули город, но нас еще не ожидали. Без единого выстрела подняли панику, немцы с криком «Русс!» кто куда удрали. Откуда ни возьмись сзади выползает «тигр», проходит между машинами и скрывается за городом.
Город небольшой, взят без единого выстрела, на первый взгляд, удача нашему командиру. Дома все целые, богатство все на месте. Солдату-вояке что надо? Во-первых, покушать плотно и, если есть возможность, выпить. Не тут-то было! Перед выходом, как наступать на немецкую границу, подписались все бойцы и командиры на воззвании советских людей мстить фашистам за гибель, убийства, насилия, грабежи и угнетения! Бойцы должны это обещание выполнять. Город через час стал пылать весь в огне! Все тянут, кто что, целыми ящиками натаскали коньяк, яиц, мед, и что только не было. После такой «победы» командир, а смотря на него и бойцы, напились, погуляли, пошумели всю ночь.
Назавтра подкрепились, и команда: «По машинам!» Приказ был один: «Вперед!» Команда дана – выполняй! А подсказать нашему командиру-самодуру было некому. Надо было обмозговать: раз немцы вышли без боя из города, то они должны были где-то занять рубеж и обороняться, устроить засаду. Об этом шальная голова командира не подумала и только: «Вперед». Ох, Данилин! Тут еще к нам присоединились заблудившиеся «голожопые фердинанды» (их так называли потому, что были они на гусеничном ходу, пушка 76 мм, самоходная установка, но как спичечная коробка, зад был открыт, просто накрыт брезентом – американский танк). Выстроилась колонна по команде. В первую машину залезает сам командир с экипажем, во вторую машину, которую вел я, залезает комбат и экипаж. Так выстроилась целая колонна из 19 машин, и дополнительно приблудные присоединились, 4 машины эти, «фердинанды». Отъехали с полкилометра, за городом наши «приблудники» догадались, что не туда ведет наш командир, и повернули назад. Командир первой машины Саша Зоткин доложил, что «приблудные» повернули назад, но командиру не до этого – вперед, и все!
Отъехали примерно 2 км от этого города, и тут как залпом бабахнут по колонне в первую машину! Танк загорелся, поворачивать некуда, справа и слева ров, а впереди виднеется противотанковый ров, обнесенный проволочным заграждением. Влипли порядочно, и сказать нечего. Моментально зажигают последнюю машину, дорога на грех узенькая попалась, ни туды ни сюды, хоть умирай. Выскакивает командир из машины, куда делся хмель, совсем трезвый. Тем временем немец строчит из пулемета, не дает головы высунуть. Наш танк еще цел, договариваемся, что предпринять. Повернуть нельзя, назад тоже, все горит, начали взрываться снаряды. Одно решение – выскочить поочередно и тикать назад. Но бьют слева и справа, оборону правильно заняли немцы.
Хорошо, что приняли решение выскочить на левую сторону: оказалось, что справа уже немцы. Всякими путями доползли до сарайчика, который стоял совершенно пустой, по кювету держим направление в город. Командир чешет первым – трус!
Добрались мы до окраины города. У командира глаза, как у пуганой вороны, круглые, мутные, дрожит, не может на ногах стоять. Собрались все, кто успел уйти: 42 человека. Командир додумался пойти с автоматами на выручку попавшим в плен, а там остались из полка человек 120 солдат и командиров. Разве 42 человека выручат?
Посоветовали ему связаться с бригадой, доложить и попросить подкрепления, только таким путем могли освободить попавших в плен друзей и товарищей. Все это происходило утром, вечером подошло подкрепление: пехота, артиллерия и танкисты. Всех оставшихся в живых сажают на танки и – вперед на выручку!
Как только немец заметил нас, начал палить со всех сторон, оборона была крепкая, но силы неравные, и стал понемногу отходить. Местечко, где находились наши пленные, взяли через два часа с небольшими потерями. Захватили немцев в плен, некоторые из них оказались французами, итальянцами, двое венгров. Но своих не видим пока. Командир одного взвода спрашивает: «Где русские?» Один француз-пленный показывает во двор имения. И что там они натворили? За один день, который наши бойцы провели в плену, как только над ними не издевались! Кололи глаза, обрывали ногти, у кого были ордена, на их месте, на теле, вырезали знаки, вешали на одной ноге вниз головой. Несколько бойцов сумели спрятаться, кто в уборной сидел целый день в гуще говна, кто где сумел. Убитыми оказалось 39 человек. Я видел во время войны много ужасного: встречались сгоревшие в зданиях по 100 с лишним человек, как угольки, встречались и такие, над которыми издевались немцы, – но такое встретил впервые. Главное – глаза уже были выколоты. Да еще, сатана, выколол с вывертом – вынул глазной окуляр человека! Это выше всяких издевательств!
Назавтра 39 человек спустили в землю, во вновь вырытую яму – всех вместе – крест на крест, на земле врага! Дали залп из пушек, и все! Вот что дает один неразумный приказ! Командира убрали сразу, его судьбой, наверно, не интересовался никто. В полку остались в живых 82 бойца и командира. Машин оказалось целых только четыре. На мое счастье, моя машина осталась цела. Дня три оправлялись, дали из резерва 10 машин, и с этим направились на Варшаву. Бойцы грустные, невеселые, и здесь Коля Долгушин показал свой талант – у него был чудесный голос, за голос его называли «цыганом». Спел песню «Бродяга». В то время это было как раз к месту.
Под Варшавой
На подступах к Варшаве наши войска находились в обороне примерно шесть месяцев, погибло наших – уйма! Наверно, несколько сот могил с тысячами бойцов, уложивших свои головы. Туда следовала и наша бригада – ударная. Польша – страна отсталая, бедная, без техники, но народ продажный, готов предать любого нашего бойца, боялись колхозов. Но женщины-полячки были другого взгляда, попробовать ведь надо и русских, не отказывались раньше и от немца, и от итальянца.
После варшавских боев бригада наша вышла на 10-дневный отдых – здесь вручали награды. Многие получали за заслуги, а некоторым, особенно штабникам, давали за подхалимство. Заслуженно или нет, но вручили и мне медаль «За отвагу».
При подходе к Кенигсбергу на моих глазах был ранен командующий Третьим Белорусским фронтом генерал армии Черняховский. А случилось это так: при переправе откуда ни возьмись приехал командующий, вышел из машины, высокий, черный, в бурке, какому-то генералу дал «перцу» за устройство такой переправы, и в этот момент ударил из «Ванюши» проклятый немец, и сразу Черняховский повалился.
Его подхватили и в машину положили, сразу с места сорвались и уехали три машины. На второй день сообщили, что Черняховский умер от тяжелого ранения.
Победа
Немцы – народ аккуратный, везде у них порядок. Зайдешь в скотный двор – чистота и уют для скота. Много держали гусей, уток, поросят, везде сады яблони и вишни. Дороги ровные, все асфальтированные.
Шли с боями, но раз враг в панике, бежит без оглядки, вместе с ним бегут жители. Оставляли все, что было дома. А наготовлено у них было для себя всяких варений, солений и настоек видимо-невидимо. Вот уж мы там лакомились достаточно всякими сладостями. Попадали целые заводы спиртные. «Русский Иван» как заберется туда, дует просто из котелка, дурной наш брат. Немец пьет из рюмочки, если средний палец вставить в эту рюмку, то не поместится. Немцев не видели пьяных на улице, хотя у них на сердце было горе не меньше нашего, но они воздерживались.
Так мы дошли до реки Одера. Всем тогда хотелось попасть на Берлинское направление. Но наша танковая бригада в лобовую на Берлин не попала, направление дали правее.
6 мая 1945 года. Последние дни в разведку почти не ходили. «Языка» достать стало просто, иногда они сами приходили, рассказывали все даже любому солдату, кто остановит. Случалось, сдавались ротами, даже целыми полками. И вот на 6 мая движение немцев и пленных прекратилось. В чем дело? Все знали, что победа будет скоро. Все радостные, на каждой остановке пляска, песни, танцы, разные игры. И вдруг команда: «По машинам!» Смотрим, по шоссе мчится мотоциклист. Моя машина стояла как раз у кювета, поворачиваю быстренько, и дорога закрыта. Мотоциклист немного растерялся и на всей скорости падает в кювет. Сам упал, а мотор работает. Заглушили. Сразу вокруг собралось много бойцов. Смотрим, он вроде не немец, на каске три звездочки. Спрашиваем: «Ты кто?» Отвечает: «Америка». Удивление. На ремне развешано шесть американских пистолетов. Подняли его, подошли высшие командиры, а по-английски никто не умеет.
Разыскали лейтенанта Беляева из Горького, он немного знал по-английски. Американец начал лепетать. Оказывается, они со вчерашнего дня отступают, а сами врага еще не видели, ох и трусы они! Жизнью дорожат! Примерно с час он побыл, поговорил кое-как, потом доложили по рангу и чинам, и приехали за ним из бригады. Посадили на «Вилюсс» Беляева, сел майор Малиновский, два сержанта из штаба бригады – и с этим американцем направились к американцам. Они, оказывается, стояли за рекой Шпреей. Там наши побыли часа четыре, вернулись радостные, немного навеселе, за ради Победы, наверно, немного угостили американцы.
К вечеру подошли еще наши войска: мотопехота, артиллерия и другие части. Все переоделись в новое обмундирование. Как же, встреча с союзниками! Вечером дали команду расположиться в городе N, там разместились наши войска, американские и английские части. Американцы – очень разгульный народ, и ведут себя свободно, вроде и не в армии. Было много негров среди них, народ этот крупный, белозубые, черные, говорить не могли, но понимали, что мы с ними на равных, хлопали по плечу, пожимали друг другу руки.
В этом городе сидеть долго не дали, назавтра получили приказ перебазироваться в м.Шупер. Там и встретили День Победы 9 мая 1945 года. В 4 часа утра огласили приказ о победе. Плясали, желали долгой жизни друг другу все в кругу своем. Все цветет, благоухает, природа даже радовалась вместе с нами! В саду устроили массовый праздник День Победы. Много веселились, смеялись и радовались – все не опишешь, а представить можно, все еще стоит перед глазами.
Вот так прошел День Победы! Выпивали, сколько хотели, только в этот день, а назавтра опять все пошло своим чередом.
 | назад |
| вперед |  |
