НА НИВЕ ГОСПОДНЕЙ
НАЙТИ НАС ЛЕГКО
Судьба реставратора
Красный угол
В детстве Вячеслав просыпался под дедову молитву. В избе пахло воском с пасеки и яблоками, а дед клал один за другим поясные поклоны и читал монотонно Псалтырь. В окно старику уже не смотрелось – там всем управляли безбожники, а глядел он в красный угол, где пребывали образа и открывался через них мир правды.
Был когда-то старик главой большой семьи, старостой величественного Троицкого храма. Но когда церковников стали расстреливать поголовно, пришлось Родионовым бежать из села. Вернулся дед домой только после войны, на которой погибли двое его сыновей. Кровавую жертву принесла страна за право молиться, но и ее не хватило, чтобы открыть Троицкий храм в Афинеево, который потом при Хрущеве и вовсе взорвали. Но только стены...
* * *
– Недавно спросил у брата, – говорит Вячеслав Семенович Родионов, – сколько народу в нашем селе осталось. Человек семьсот когда-то жило. А брат отвечает: «В пяти домах живут...» Хочу там сейчас хоть часовню поставить.
– Где это Афинеево? – спрашиваю.
– Юрьев-Польского района Владимирской области село, сколько лет ему, не знаю. Юрьев-Польский еще Юрий Долгорукий основал, прежде Москвы.
* * *
После войны и возвращения на родину в доме у деда была обустроена крещальная купель. Сколько детей туда погружено было троекратно, один Бог ведает. Приходили священники, собирались в избе монахи, беседуя по ночам. Когда становилось опасно, церковь, видно, перемещалась в другое место. Мелькает у Вячеслава Семеновича в памяти, как уезжают старшие в санях на венчание в какую-то глухую деревню.
И вот еще деталь из той поры. Иконы в избе у деда были самые разные, но нашлось среди них место и тем, кто не был прославлен: праведному отцу Иоанну Кронштадтскому, Царю-батюшке.
– Неужели народ уже тогда Царя почитал?.. – удивляюсь я.
– Да, – подтверждает Вячеслав Семенович, – почти в каждом православном доме, где я бывал в детстве, можно было увидеть портрет Государя. У моего деда было даже несколько фотографий и Царя-мученика, и Царской Семьи.
От этого воспоминания переходит к другому. Дело было в лагерном бараке. Приснилось ему, как у входа в подвал разрушенного храма стоит монахиня. По лицу видно, много пережившая. Поднимает с земли и промывает монеты с царским ликом.
– Матушка, это же не просто монеты, иконы! – восклицает Вячеслав и, показав на подвал, спрашивает: «Там он?» «Нет там никого», – был ответ, но не поверилось. Сошел вниз туда, где лежали на нарах изуродованные тела, мертвые, а среди них еще живые. В одном из них Родионов узнал Царя, подошел близко:
– Батюшка-Царь, это вы!?
– Нет, не я.
– Нет, вы, я вас узнал, благословите.
В те годы казалось, что Государь повержен и лежит среди мертвых, но Господь уже готовил земное прославление Царя-мученика. И горели иконы его золотом и серебром, отмытые православными христианами от грязи.
Было то видение Вячеславу Семеновичу в 1972 году. А в лагерь он попал вот при каких обстоятельствах.
Тюрьма
– Настроение у меня было православное, – говорит Вячеслав Семенович, – и более того, за батюшку-Царя, за матушку-Россию хотелось пострадать. Но с чего начать?
И вот вдвоем с другом Михаилом Макаренко – юристом, философом, изгнанным из МГУ, – они организовали «Партию трудящихся». Отчасти все делалось в шутку, правда, рисковую – это они понимали, знали, чем она может обернуться. Объявили, что их в партии состоит два миллиона человек, недовольных большевизмом. Как шутит Вячеслав Семенович, «каждый из нас пытался сойти за миллион». Друзья отправляли письма в посольства, обращались к съездам всех рабочих партий, заявляя, что КПСС предала народ.
В те же годы они создали картинную галерею в новосибирском Академгородке. Устраивали выставки икон таких мастеров, как Филонов, приглашали «непризнанных гениев», например, Шемякина. Покровительствовал друзьям сам академик Лаврентьев, при котором Академгородок переживал эпоху свободомыслия.
Но долго все это, понятно, не могло продолжаться. Сначала была закрыта галерея, потом в Москве арестован Макаренко. Когда Родионов пришел домой, там все уже было перерыто, но его самого чекисты проглядели. Лишившись во время обыска паспорта, он жил какое-то время по удостоверению замдиректора картинной галереи Академии Наук. Скрывался, предупреждал товарищей. Выследили его только через две недели.
Вячеслав Семенович погружается в какое-то недоуменное молчание, потом вдруг смеется:
– Я, конечно, видел тогда все в несколько фантастическом свете. Когда Макаренко взяли, воображение нарисовало мне такую зловещую картину: «Убили, – думаю, – человека». Даже в храм ходил свечки ставить за упокой новопреставленного Михаила. И вот вдруг следователь мне говорит: «Знаете, вы еще молодой, вам 23 года, а ведь это не шутки – Макаренко дадут лет семь, а вам пять». Говорит и смотрит на меня, полагая, что достиг какого-то потрясающего эффекта. И верно, я был совершенно ошеломлен. Никак не ожидал, что нам грозят такие ничтожные сроки... И как-то неинтересно стало дальше слушать.
Посадили его, впрочем, не сразу. После сцены у следователя отпустили, и месяцев шесть ходили по пятам, выслеживая мифические два миллиона участников рабочей оппозиции. В записных книжках двух борцов за свободу можно было найти тысячи фамилий, но поди разбери, кто член, а кто не член «Трудовой партии». И когда устали чекисты бегать за Родионовым по всей Москве, отправили его в Лефортово.
* * *
Следствие шло полтора года. Первым делом сорвали нательный крест – Вячеслав Семенович сам снять его отказался. К его удивлению, крест ему после лагеря вернули. Чем помешало распятие тюремщикам, неизвестно. Объяснялось вроде как тем, что с помощью цепочки от креста можно покончить с собой. Однако нельзя было иметь даже крестик, сделанный из двух палочек на тончайшей нитке.
Так началось пребывание Родионова в тюрьме. Вскоре оказалось, что ему там не так уж плохо. За долгие годы в Лефортово подобралась богатейшая библиотека. Там было, например, первое, дореволюционное, собрание сочинений Достоевского; имелась вся русская классика, европейская, античная, книги по юриспруденции; из легкого чтения – Дюма и т.д. История появления библиотеки теряется в девятнадцатом веке, многое попало из собраний, конфискованных в 30-е годы. Библия была, конечно, под запретом, хотя библиотекарь и намекал: мол, есть она у нас, но... Очень интеллигентный был, кстати, человек, этот библиотекарь и, кажется, верующий.
Но через месяц-другой книги перестали помогать, и Вячеслав Семенович почувствовал, что сдает. Он не знал тогда, что не обязательно ему сидеть в «одиночке», можно вдвоем, и камера давила все больше, начались головные боли. Помогла молитва – это для души, а для тела – зарядка, холодные обливания по утрам. Заодно обмывал всю камеру, и через некоторое время почувствовал себя прекрасно.
На следствии он поначалу просто молчал, не реагируя на чекистов. Но в какой-то момент испугался, это когда его повезли на психиатрическую экспертизу в клинику Сербского. Знал, что если в психушку засадят, то можно пропасть навсегда или выйти, благодаря усиленному «лечению», полным инвалидом. Слава Богу, все обошлось. И срок он получил даже меньший, чем думал, – три года. Объясняет это тем, что никого не выдал. Каждый подельник означал прибавку срока. «И наоборот, – улыбается Вячеслав Семенович, – если бы продолжал молчать, то могли и вовсе отпустить... Или признать сумасшедшим. Так что я решил не рисковать, признал кое-что из своих «грехов».
Лагерь
Образование ему пришлось вместо университета добирать в тюремной библиотеке, а потом в лагере, где талантливых педагогов было хоть отбавляй.
Как раз в то время, в конце шестидесятых, прогремело дело ВСХСОН – Всероссийского христианского союза. Несколько молодых людей, православных, патриотически настроенных, пришли к выводу, что падение большевизма неизбежно. Они даже сроки угадали, ориентируясь на середину 80-х годов. И готовились к часу Х с тем, чтобы взять власть в свои руки. Многие из них подавали большие надежды как ученые. О степени решимости этих героев можно судить по создателю организации Игорю Огурцову. Он пробыл в тюрьмах, лагерях, ссылке 20 лет и не сломался.
В лагере Вячеслав Семенович познакомился сразу с несколькими видными членами ВСХСОН. С заместителем Огурцова Михаилом Садо, ныне преподавателем Санкт-Петербургской духовной академии, с Вагиновым. Сразу сошлись.
– Это были люди не от мира сего, – говорит Родионов, – они словно пришли из прошлого, по размаху личностей, по переживаниям напоминая Достоевского. И я, конечно, сразу к ним потянулся.
* * *
Кроме того, сидел тогда в лагере поэт Николай Браун из Ленинграда – прекрасный человек, с большим чувством юмора и мужеством. Убежденный монархист, он писал стихи о России, перекладывая их на песни.
За любовь к Родине попал за колючую проволоку и будущий священник Михаил Капранов, преподаватель из Средней Азии.
– Ему бедному дали семь лет, – скорбит Вячеслав Семенович, – за твердость духа. Но он был не фанатик. Я помню его улыбку, смех. Жил радостно, хотя судьба была горькой. Перед арестом умер сын-младенец. Остальные ребятишки остались сиротами.
Помню, как матушка отца Михаила в лагерь приезжала с детками. Сын Дима тогда еще совсем маленьким был. Он недавно умер, как и отец, став священником. Сердце не выдержало, он его еще с юности надорвал.
А тогда, в начале 70-х, помню, бежит к нам, кричит: «Папа! Папа!» Мы Диме руками машем, и он думает, что отец среди нас, не различить ведь, все бородатые. Спешим, ищем Капранова, говорим: «К вам гости!» То-то радость. В Мордовии это было.
Вячеслав Семенович качает головой, улыбается, вспоминая товарища. Уже в лагере чувствовалось, что Михаил Капранов станет батюшкой. Он читал Священное Писание по памяти и весь был устремлен к служению Богу. Сейчас живет в Барнауле, а рукоположили его через несколько лет после лагеря где-то в Томской епархии, в глухой деревне.
Иные владыки и вовсе боялись с политическими связываться, а другие искали обходные пути. Например, устраивался человек работать дворником, и когда уполномоченный спрашивал перед рукоположением: «Кто таков?», епископ отвечал все честь по чести, «забывая» упомянуть, что у дворника университетский диплом да еще зона за плечами.
* * *
Как жилось православным в лагере? На Пасху, например, собирались в коридоре, чтобы сказать: «Христос воскресе», а надзиратели уж знают, ждут, могут и в карцер отправить.
Лишь старик Мурженко в свои 93 года ничего уже не боялся. В узах он провел 37 лет, с тридцатых годов сидел. Рассказывал, как храмы разоряли, как сажали заключенных на баржи и топили, чтобы концы в воду. Как провокаторы подбивали тех, кто выжил, на совершение «побега».
Молился старик часами, неслышно, согнувшись до земли. «А вы?» – спрашиваю я Вячеслава Семеновича. «Да, – отвечает, – и в тюрьме сидишь, бывало, на допросе, следователь что-то говорит, говорит, а ты повторяешь про себя «Отче наш», «Богородицу». И в лагере молился, и на воле, когда меня хватали перед пролетарскими праздниками и дня на три сажали в КПЗ».
Без молитвы человек неволи перенести не может. На глазах Родионова сломались многие. Надеялись на силу воли и надрывались психически.
Посреди Москвы
Я слушаю его, почти не перебивая. Всего час с небольшим назад я услышал его впервые.
– Найти нас очень легко, – сказал мне Вячеслав Семенович Родионов по телефону, объясняя, как разыскать старый одноэтажный дом в центре Москвы. Но это не все. Нужно еще постучаться в то окно, где висят красные занавески, и тогда меня встретят.
В конторе у Вячеслава Семеновича было слишком людно, да и вообще тесно – кругом колокола стоят. Поэтому побеседовать решили в машине, большую часть которой заполняет кованый крест. Через несколько дней он будет поднят на купол храма в селе Голочалово, и тогда его уже не коснуться будет рукой, только глазами. Там, недалеко от Москвы, есть женская обитель. Монастырь беден, но теперь, с крестом, это будет уже не так и заметно. Время от времени Родионову приходится включать мотор, чтобы согреться. Свел нас с ним отец Павел Гирев из Усть-Кута, рассказав, что есть вот такой человек, отсидел по политической статье, был в свое время одним из возглавителей православного движения. А сейчас руководит фондом «Колокола России». Ничего начальственного, кстати, в Родионове нет. Он всклокочен и как-то так очень по-русски, по-детски трогателен, открыт, будто мы знаем друг друга издавна и расставались ненадолго.
Я уже знаю, что эта способность довериться и сродниться была в начале нашей веры, заставляя светиться неярко, будто сквозь полотно, даже случайных попутчиков и знакомых, она не даст оторваться и не отпустит тебя никогда.
Воля
Но вернемся в семидесятые... На свободу Вячеслав Семенович Родионов вышел уже зрелым человеком. Стал заместителем редактора у Владимира Николаевича Осипова, создавшего журнал «Вече» – первое легальное издание в СССР, не разделявшее советской идеологии. Православное, заметим. Потому что никто, кроме православных, не мог так твердо заявить: «Мы у себя дома и по углам прятаться не станем». Начинание открыто поддержали отец Димитрий Дудко и академик Шафаревич – математик с мировым именем.
А когда Осипова все-таки посадили, Родионов выпустил «Вече» под новым именем – «Земля». Арестовать его власти не решились, но попытались привлечь к делу Осипова в качестве свидетеля. И Вячеслав Семенович свидетельствовал, что Владимир Осипов – настоящий русский человек, который болеет и за Бога, и за Россию.
Вспоминает не без иронии:
– Кагэбэшники кивали головами, многие говорили: «Да! Правильно! Мы с вами!» То есть колись. Думаю, играли, хотя кто-то, наверное, искренне был рад, что есть наше движение. Особенно в восьмидесятые годы.
Потом взяли отца Димитрия Дудко. Подступались долго. «Помню, на праздники, – рассказывает Родионов, – это было еще в храме на Преображенке, ведем мы отца Димитрия под руки в храм, толпа рвется, чекисты ее не пускают, а батюшку у нас буквально вырывают, приходится пробиваться. Но не удержали, не уберегли мы его. Он прошел все лагеря, муки. И являл образ человека, который дает людям правду жизни, вдохновляет и благословляет ее искать».
Бросали за решетку в первую очередь тех, кто способен повести за собой людей. А Родионова все больше увлекало другое. Он начал восстанавливать храмы.
Началось все с реставрации Троицкого собора в Александрове, где они с Владимиром Осиповым обретались после лагеря. Приходили милиционеры, ругались, стращали, но как-то все обошлось, удалось восстановить кресты на храме.
Потом Родионов с товарищами начал тайно ездить по деревням. Больше всего запомнилось Годеново, то самое село, где по сей день пребывает чудотворящий Крест Господень.
* * *
– Явленный крест, – поясняет Вячеслав Семенович.
– Что значит явленный? – не понимаю я.
А вот что.
11 июня 1423 года между Ростовом Великим и Переяславлем-Залесским пастухи увидели в отдалении над болотом большой столп света. Поначалу перепугались, но, догадавшись, что свет не спроста появился, бросились через топь, прыгая с кочки на кочки, туда, куда призвал их Господь. Как не вспомнить Евангельских пастухов, первыми узревших Спасителя. И вот добрались переяславские пастухи до столпа и увидели Крест, на нем распятого Спасителя, а рядом Николу Чудотворца с Евангелием в руках. И услышали голос Христа: «Будет на сем месте благодать Божия и дом Божий. Исцеления многие будут...»
Потом видение как бы рассеялось, а Крест деревянный и икона св.Николая остались. Когда весть разнеслась по соседним деревням, решено было поставить на этом месте церковь. Но как на трясине-то ее возводить? Решили поодаль строиться, но ничего из этого не вышло. Смирились, и что же? Накануне начала работ сильный поток воды смыл болотную жижу, открыв маленький кусочек твердой почвы.
Церковку на этом месте срубили из дубовых стволов – крепкую, ладную, но по грехам человеческим однажды начался в ней пожар. Ухватились православные за Крест, в надежде хотя бы его спасти, а он ни с места. Каково же было удивление, когда наутро обнаружилось, что Крест стоит на пепелище невредимый. Вот образ русской истории. Другого не будет.
Исцеления от Креста начались с первых дней его появления. Православные приезжали сюда со всех концов России. Процветали вокруг Креста и окрестные селения, пока не разорили храм большевики. Чудотворный образ святителя Николая исчез тогда бесследно, а вот с Крестом богоборцы управиться так и не смогли. Хотя пытались. Но пилы ломались, и топоры Креста не брали. В бешенстве решили безбожники извести его соляной кислотой, пятна от которой и доныне можно увидеть на Распятии. Но и только.
Один атеист, ученый-любитель, достиг большего. Желая исследовать породу дерева, из которого сделан Крест, отпилил палец на ноге Спасителя. Вскоре после этого у кощунника загноился собственный мизинец, началась гангрена. Спасти несчастного не удалось.
А в церковь села Годеново огромный Крест перенесла на плечах из болота одна местная жительница. Изнемогая от страха и тяжести, шла по родной земле. И недаром. Это спасло годеновский храм. Приходили богоборцы, дергали за кольцо на вратах. Заперто! А ломать боязно. Кто Его знает, Бога-то. Хоть и нет Его, согласно пролетарскому учению, да только Он это учение знает ли? Останется ли на чудотворном Кресте висеть, или сойдет и попалит яко тернии?
* * *
А в какой-то момент некому стало приходить. Обезлюдело село. Раньше кладбище было при нем, как вдруг Годеново при огромном погосте стало едва различимо. Остались старушки, старички, добирались время от времени паломники, приезжали священники. По вечерам собирались, и текли, как вспоминает Вячеслав Семенович, рассказы, воспоминания. «Мы думали, старой Руси уже нет, – говорит он, – но вот она, рядом с Крестом, все теплится и теплится».
А однажды стали годеновцы в смутное время свидетелями пусть не чудесного, но все-таки чудного явления. Ко Кресту шел поклониться владыка Иоанн Ярославский. Именно шел. Машина его по дороге увязла, и вот по колено в грязи приближался к селу один из самых бесстрашных и истовых в вере русских архиереев. Народ потянулся в храм, и началась литургия.
* * *
Вячеслава Семеновича с товарищами позвали заняться реставрацией храма последние годеновские жители. Собрали какие-то гроши, чтобы прокормить мастеров. Больше других им запомнилась матушка Марья Сергеевна. Она и церковь стерегла, и за батюшками приезжими ухаживала, пекла просфоры и самовар гостям ставила. И все безропотно, безмолвно. Откуда взялась она в Годенове, никто не знает. Когда умерла, пошли бабки годеновские в сельсовет, решать вопрос с ее похоронами. И тут только спохватились, что у хранительницы Животворящего Креста нет никаких документов – оказывается, она всю жизнь без паспорта прожила. Похоронили кое-как, а на могиле у праведницы только-то и написано было: «Мария Сергеевна». Без фамилии.
«Матушки наши... – улыбается Родионов. – Идем с одной, старенькой такой, по Александрову, мимо храма. Того, куда Иоанн Грозный ворота привез, одни из Новгорода, другие из Пскова. А на паперти сидит мужичок, побирается: «Подайте освободившемуся». И матушка, поглядев на него, так ласково и в то же время с юмором спрашивает: «А кто не сидел?!» Лет тридцать по лагерям и тюрьмам за веру мыкалась.
Как последние стали первыми
Самый большой храм, который пришлось Вячеславу Семеновичу восстанавливать, стоит в селе Свердлово, на берегу Волги. Все советское время там был тайный женский монастырь, который в свое время благословил святой епископ Серафим (Звездинский). Сказал инокиням: «Держитесь храма, молитва в нем не прекратится». В 41-м году монахини увидели, как по белокаменной ограде идет святой Александр Невский. А вскоре стало ясно, по какому поводу было это знамение. Советские войска при отступлении хотели взорвать церковь, чтобы она немцам не досталась в качестве огневой точки. Но Бог миловал, не допустил св.Александр врагов подойти к селу, и нужда во взрыве отпала. Церковь восстанавливается по сей день, а последние сестры из общины умерли в середине восьмидесятых годов. Они были в числе последних старых русских христиан. И стали первыми среди новых, которые заступили их место в ограде церкви Креста Господня.
Я про себя думаю, что вот и Родионов тоже, можно сказать, из старых православных, не потерявших живой связи с прежней Россией. А он в ответ:
– Сын у меня родился. Семь лет назад. Семеном назвали.
– А у меня дочке столько же, – радуюсь я за него.
Родионов тоже силится улыбнуться, но только на глазах, скорее, слезы. Он глазами Господа славит и растроган. Продолжает:
– Сейчас трудно работать. Раньше бабки соберут денег, мы сыты. Духовное богатство было. И молитва общая, и трапеза. Вместе вина по стаканчику выпьем, погорюем, порадуемся, храм в божеский вид приведем. А сейчас и от иерархии зависимость, от каких-то спонсоров, которые требуют особого уважения к себе. Выйдешь иной раз, возопишь, что вот опять оболгали, обругали, выгнали. За что? А Господь знает, где порадовать, научить, что не славы, не денег искать должно, а другого... Сын у меня родился в пятьдесят лет, сын!
Будет род Родионовых из Афинеево и дальше продолжаться, во веки. Не зря дед молился, и сам за веру стоял. Мы все не можем проститься. Не знаем на чем, уж больно друг другу доверились, и расстаемся ведь не на день, не на два, а, скорее всего, навсегда. Вячеслав Семенович стоит без шапки на улице, смотрит в след растерянно, руку подняв к дому, к красным занавескам. Заходи, мол, всегда рады, и найти нас легко.
В.Григорян
 | назад |
| вперед |  |
