ПАЛОМНИЧЕСТВО
КРЕСТНЫЕ ХОДЫ НА ВЯТКЕ |
Древнее Великорецкого
Именно этот довод в 20-е годы приводили вятчане властям, прося разрешения совершать Борисоглебский крестный ход
15 мая в девятый раз в Вятской епархии состоялся Борисоглебский крестный ход из села Волково Слободского района в село Никульчино. Расстояние между этими селами всего 12 километров, так что за день паломники успевают пройти путь в обе стороны. Рассказывает о.Александр Балыбердин, секретарь Вятской епархии, настоятель храма Иоанна Предтечи в г.Кирове.
Путь
Начало крестный ход берет от Троицкой церкви села Волково. В нынешнем году этот храм отмечает свое 230-летие. Церковь эта до 90-х годов была известна многим жителям областного центра, так как в городе действовал тогда всего один храм, и многие горожане ездили за 25 километров сюда, в храм села Волково. Мы знаем, что в этом храме часто бывал ныне архиепископ Костромской и Галичский Александр, а в те годы – секретарь Кировской епархии, и именно в этом храме состоялась его хиротония во пресвитера.
Троицкий храм села Волково в этом году принял, если быть точным, 254 паломника крестного хода. Для четверга, дня посреди трудовой недели, количество молящихся трудников немалое. Утром 15 мая состоялась Божественная литургия, которую возглавил настоятель храма села Волково священник Владимир Орлов в сослужении других иереев. В 9 утра паломники после молебна святым князьям-страстотерпцам вышли крестным ходом в село Никульчино.
Дорога идет берегом реки Никулинки с одной остановкой в пути. Во время этой остановки примерно на половине пути состоялся водосвятный молебен и была освящена вода в реке Никулинке. Примерно в 1 ч. 30 м. паломники, встреченные колокольным звоном, вошли в село Никульчино.
Древности
Село Никульчино – древнейшее поселение на Вятской земле. И именно с историей его основания и связан Волковский крестный ход. В 1174 году, по данным «Повести о стране Вятской», сюда, на высокий берег реки Вятки, где ныне стоит село Никульчино, высадились, можно так сказать, «с боем» новгородские ушкуйники, сплавлявшиеся по реке Вятке. Именно здесь находился болванский городок местных племен – вотяков (удмуртов). И когда ушкуйники увидели этот городок – политический, культовый, экономический центр местных племен, – то решили захватить его. Применили при этом военную хитрость: пустили по реке Вятке деревянные плоты, на которые поставили болваны. И пока местные жители смотрели на эти плывущие по реке идолы, видимо, полагая, что это чудо такое, «зазевались», как о том рассказывает «Повесть», – новгородцы с обратной стороны из леса захватили городок. Случилось это в день Бориса и Глеба, так что эти святые стали небесными покровителями села.
Село новые поселенцы назвали Никульчино – возможно, в честь Николая Чудотворца, а может быть, в честь предводителя этого отряда Николы – Никулы. И именно из этого городка новгородцы отправились основывать нынешние города Вятку, Котельнич (Кокшаров), стали распространять свое влияние по Вятке. Со временем, когда Хлынов возвысился и стал центром Вятской земли, хлыновские потомки основателей Никульчино попросили, чтобы им приносили из села на поклонение икону Бориса и Глеба. Таким образом, крестный ход стал совершаться из Никульчино в Хлынов. Шел он с иконой Бориса и Глеба накануне Преполовения Пятидесятницы. В сам же день Преполовения все жители Хлынова поклонялись святым Борису и Глебу, прикладывались к этой иконе, шли к реке, освящали воду, как положено в Преполовение, и на следующий день после праздника эту икону возвращали в Никульчино.
В этом крестном ходе принимали участие не только жители села Никульчино, но и жители села Волково. Они тоже были выходцами из Никульчино. Волково было основано первыми колонистами и название свое получило, как говорит предание, от того, что местные удмуртские племена нападали из леса, «как волки», на село. Помолившись Георгию Победоносцу, жители села получили от него помощь и разбили местные племена. В благодарность поставили в Волково Георгиевскую церковь. Вот поэтому, принимая участие в Борисоглебском крестном ходе, жители Волково брали с собой еще икону св.Георгия. Приходили они в Никульчино чуть раньше и вместе шли в Хлынов. Затем крестный ход через село Волково возвращался обратно.
Сегодня крестный ход восстановлен в несколько ином виде.
Возвращение
Раньше в селе Никульчино стоял каменный Покровский храм с приделом святых князей-страстотерпцев Бориса и Глеба, но в 30-е годы он был взорван и разобран. Тщанием вятского предпринимателя Сергея Николаевича Соловьева в 1999 году здесь началось строительство деревянной Борисоглебской церкви, и за два года храм был построен.
Участники крестного хода совершили здесь молебен святым князьям-страстотерпцам и, отдохнув, в половине четвертого отправились обратно в Волково. Обратно крестный ход идет другим путем – вдоль живописного берега Вятки через п.Боровицу, полями, затем лесом также с одной остановкой.
Нынче в крестном ходе, как и в предыдущие годы, принимали участие ребята – воспитанники Вятского духовного училища: несли хоругви, пели тропари и пасхальный канон, поскольку крестный ход совершался в дни Пасхи. Для них этот ход является замечательной пробой сил перед Великорецким крестным ходом, более сложным, шестидневным.
По традиции, в этом паломничестве активное участие принимают ребята из воскресной школы, Вятской православной гимназии, и вообще многие идут потому, что он посилен – однодневный крестный ход, в котором можно и себя попробовать, и помолиться в начале лета. Многие берут иконы святого Царя Николая и его Семьи, потому что это тоже страстотерпцы, пострадавшие, как Борис и Глеб. Еще до канонизации Царской Семьи многие участвовали в этом ходе, именно почитая память Царя-мученика, и традиция эта до сих пор сохраняется.
Святыни
Конечно, иконы св.Георгия и свв. князей Бориса и Глеба, которые мы носим в крестном ходу сегодня, не являются теми самыми, что носили в древности, это списки. Но мы знаем, что икона св.Георгия очень древняя, новгородского извода. Св.Георгий изображен на ней еще не с копьем, а с мечом – это довольно редкая иконографическая традиция. Икона Бориса и Глеба также является списком с древней иконы. Известно, что в 1676 году при архиепископе Вятском и Великопермском Ионе случился страшный пожар – в нем сгорели постройки Трифонова монастыря и Успенская шатровая церковь. Во время пожара икона Бориса и Глеба находилась здесь, в Успенской церкви, но осталась невредима, была только опалена, ее вынесли из огня.
Возрождение традиции
Возродилась традиция Борисоглебского (Волковского) крестного хода в 1995 году. О том, что такой вятский крестный ход существовал, мы узнали из разысканий наших краеведов Валерия Желнина и Артемия Маркелова. Они же и обратились к тогдашнему настоятелю Троицкого храма с.Волково иерею Геннадию Кочурову (ныне иеромонаху Матфею) с предложением восстановить традицию. Тогда же по благословению архиепископа Вятского и Слободского Хрисанфа крестный ход состоялся впервые. А в следующем, 2004 году, крестный ход состоится уже в 10-й раз.
Как поучаствовать в крестном ходе желающим? Ежегодно 15 мая в семь часов утра от церкви Иоанна Предтечи в Кирове отправляется автобус в с.Волково. Добираться можно и иначе. Волково примерно в 25 км от города; надо сесть на 102-й автобус маршрута Киров – Слободской и доехать до деревни Цепели – там есть указатель на с.Волково. Далее 4 км можно пройти пешком. Бог вам в помощь.
Записал И.ИВАНОВ
ЦАРСКИЙ ХОД
19 мая, в день рождения Государя Николая II, промыслительно совпадающий с днем памяти св.Иова Многострадального, третий раз в Вятке состоялся крестный ход, посвященный святым Царственным страстотерпцам. Маршрут хода – от Предтеченской церкви к месту воссоздания Феодоровской церкви на городской набережной.
В предыдущие два года 19 мая выпадало на выходные, и на крестный ход приходило до 500 человек. Когда же нынче к началу службы в Предтеченской церкви г.Вятки подошло чуть больше десятка человек, подумалось: неужели из-за будней никто не соберется? Но, слава Богу, к концу богослужения храм постепенно наполнился. Когда духовенство с образом Царственных мучеников вышло на улицу, к нему с молитвой присоединилось примерно 150 человек.
В 2001 году, когда ход только начинался, архиепископ Хрисанф благословил отправиться крестному ходу из Предтеченской церкви. Тем решением была восстановлена связь времен – когда Феодоровскую церковь закладывали 14 июня 1915 года, именно в Предтеченской церкви была отслужена литургия, и после этого совершен крестный ход на место закладки будущего храма.
Впечатления, откладывающиеся от этого хода в душе, многообразны. Радость от того, что возрождается Преображенская церковь женского монастыря (храму ведь более трех веков! – на фото справа). «Со святыми упокой...» – около Раздерихинской часовни панихида по священникам и мирянам, погибшим в годы гонений (если Феодоровскую церковь снесли последней из всех вятских храмов, то Раздерихинскую часовню – первой, в 1925 году). И, наконец, внутреннее единение во время молебна Царской Семье на месте, где была Феодоровская церковь.
Нужно помнить, что Феодоровская церковь была заложена в память святых Феодосия Черниговского, Иосафа Белгородского, Серафима Саровского, Анны Кашинской, причем 19 мая (по ст.ст.) 1916 года иконы с частицами мощей святителя Питирима Тамбовского, святителя Феодосия Черниговского, святой праведной княгини Анны Кашинской были принесены в храм. Подбор имен не случаен – именно эти угодники Божии были прославлены или их почитание было восстановлено (как в случае со св.Анной Кашинской) в царствование Николая Второго. Верую, что эти святые радовались вместе с нами. А с большой иконы в руках маленькой девочки на нас взирал еще один русский святой – Государь-мученик Николай II.
Крестный ход пением пересекает главную улицу, и батюшки возглашают, обращаясь к остановившимся горожанам: «Христос воскресе!» Слава Богу, что огонек этой пасхальной радости останется в душе города. В наших душах.
А.Маркелов
Великорецкий ХОД
Сегодня мы публикуем запись бесед директора Вятской православной гимназии Елены Николаевны Мошкиной со старейшими участниками Великорецкого крестного хода. Записи эти делались не для газеты, а в научных целях. Елена Николаевна много лет исследует северные, особенно вятские, говоры. Но при этом как человек православный старается уделять внимание истории родной веры. И вот радость – услышать на ее кассете голос вятского праведника Прокопия Ивановича Клепикова. В свое время мы встречались с ним. Был опубликован материал на страницах «Веры».
Что-то в записи Елены Николаевны повторяет тот давний разговор, но есть и новое. Замечательна также запись воспоминаний Лидии Алексеевны Пугач. Речь у нее истинно вятская, неяркая, как полевые цветы, живая. Прежде говорили не только для того, чтобы извещать, но и радовать. Может быть, когда мы снова научимся любить друг друга, это прежнее обаяние вернется в наш язык.
3 июня ход на Великую выйдет из Кирова. Среди тысяч идущих не увидеть Лидии Алексеевны. Годы и болезни взяли свое. В 2001 году остановилось доброе сердце Прокопия Ивановича. Но дело свое они сделали. Ход не только не угас, но украсился памятью о мужестве и верности этих людей. Пояснения в тексте выделены курсивом.
Запись рассказа Прокопия Ивановича Клепикова (1910–2001 гг.)
Первый вопрос Елены Николаевны не записался. О чем он был, можно судить по ответу Прокопия Ивановича. Речь у него непрестанно прерывается вздохами, мучительным покашливанием, а чаще всего тихими стонами:
– ...Пока не запрещали – ходили, все ходили, никто не гнал, на катере переезжали по первости. В Макарье дожидались (друг друга), а потом шли. Конечно, тогда еще церковь служила на Великой реке. Сперва молебен был, а потом всенощная с помазанием. А потом уже запретили этот ход, не стали выпускать. И кто как смог. По первости помалу ходили, а потом побольше, побольше стали ходить.
У Макарьевского кладбища собирались. Старались ночью, чтобы не поймали, а там – как придется. На Великой тоже всячески. Была квартира, хорошая квартира, одна вдова пускала. А потом гнала милиция тут, конечно. Тоже акафист читали. Всяко приходилось.
Раз тоже там они (власти) думали нас совсем не пустить. Организовали такую заставу у самой реки, но все равно прошли к ручью, там помолились. Один другого знал, большинство все знакомые. Радовались почему-то. Хоть и гнали нас, все радовались.
Слава Богу, почему-то я всегда радовался. Раз захватили они (милиционеры) нас тут за Бобиным, не пустили дальше, машины подогнали, тут остановили. Но все равно Господь не оставил. Да что тут. Вот Маргарита недавно померла, раба Божия. Много раз она ходила. Господи, помилуй. У меня хозяйка была (супруга р.Б. Нина), вот год как умерла, тоже ходила все, все время.
Всегда на нас – как на разбойников. Как-то раз ночевали – вдруг налетает машина: стой! Одна-то отстала, ее схватили. Начали держать ее, чтобы посадить в машину. А она все же упирается. Как-то вырвалась, а они схватили сумку, бросили в машину, и все. А она убежала. Ну и, говорят, «концерт окончился». Концерт, говорят, кончился. Много таких случаев. Все забывается. Господи, помилуй. Ходил-то много. А не знаю, чо Господь записывал.
– Прокопий Иванович, а где вы родились?
– Родился я в Даровском районе. Потом на Урале жил, в этом – Нижнем Тагиле, там всю войну на военном заводе работал. На родину выехали, а потом зиму перезимовали, сюда (в Киров) приехали. Квартиру подыскали, домик построили.
Далее Прокопий Иванович вспоминает о бывших с ним чудесах, по молитвам к Николаю Чудотворцу:
– ...Я просил его (святителя Николая) в Тагиле по одному делу. У нас козка была, коза. Уже снег стал выпадать, выпускали ее, и вот ушла куда-то, не знай. А тут недалеко избушка стояла, жили (соседи). Следы вроде туда идут, а выходу нету. Ну что делать? Обличить человека очень сложно. И вот тут говорю: «Святителю Николай, помолись». Вышел только, смотрю: козка ходит.
Когда квартиру искали (после возвращения из Нижнего Тагила Прокопий Иванович с супругой долго и безуспешно пытались снять в Кирове жилье), пришла мысль – Николаю Угоднику помолиться. Уж, какая моя молитва. Прошу Николая, он всем помогает: «Помоги!» Дошли до середины деревни, остановились. Направо стоит дом. Закрытый был (о нем было известно, что здесь квартирантов пускают). Так и ушли мы ни с чем.
Потом на второй-то день пошли. В этот дом самый. Прихожу, значит, в этот дом. Внизу там квартирант жил, тоже Прокоп. Вижу: церковная икона в углу стоит, Николая Чудотворца (плачет). Ну, думаю, вот привел с квартирой. Тут вдова жила с сыном. Разговорились, впустила. «Приезжайте, пущу», – говорит. Полы вымыла, перед Пасхой. Когда строиться стали, помог тоже (св.Николай), по его молитвам. Как будто толкал.
На работе отпуск брал (чтобы ходить на Великую). А потом не стали отпускать. Пришлось... не знаю, без хвальбы скажу (все тем же больным голосом, в котором не слышно никакой гордости за себя), уволился. Все равно пошел на Великую реку. Любил ходить на Великую реку.
Последний раз уж не мог ходить. Не знаю, в каком году, до Загарья дошел, сел, отдохнул в стороне у большой дороги. Не могу идти. И кто меня обратно увезет? Никакой подводы тут, не могу идти. Вот. Иду только, значит, до деревни. Машина стоит. Машина – чудо это. Машина стоит. Автобус маленький. Я говорю: «Куда пойдет машина?» – «В Киров пойдет». – «Меня увезете?» – «Увезем». Перехватились с багажом, туда-сюда, привезли в город. Откуда все, я не мог понять. Хозяйка вразумила (супруга): «Это Николай Чудотворец помог». Такая радость была.
– Прокопий Иванович, а до того, как запретили крестный ход, он тем же путем шел, что и сейчас?
– Да, да, да.
– И вы с тех пор запомнили дорогу эту?
– Да, да. Дал Бог. А ты-то бывала?
– Бывала.
– Спаси, Господи. Теперь-то, конечно, что говорить. Теперь-то паломников кормят. А нас-то, не то что не кормили, а как бы схватить. Вот как. Слава Богу. Перед этим, перед ходом-то, вызовут в райисполком, предупредят. Покойника отца вызывали-то, и еще одного старичка, все с нами ходил, акафисты читал. А он говорит (в райисполкоме): «Да я еще в старое время ездил на лошадях».
Только вышли, за четыре километра до Бовина остановились. Тут – перехват. А мы – в лес. В лесу дождались. Ночи дождались. Почему-то не боялись. Слава Богу. Памяти ничего не стало уж. Живу сейчас, не знаю чего. Ничего добра не приношу никому. А Господь не дает (умереть). Хозяйка вот год умерла. Теперь племянница ухаживает. Вы еще спрашивайте что-нибудь.
– А было такое, чтобы вы не дошли?
– Один раз только. Не захотели выпустить из городу нас. Вообще запретили. Нину тоже не отпустили.
– Прокопий Иванович, а с какой иконой ходили?
– Когда не запрещали еще, ходили с церковной иконой, большая была. А потом ходили со своими иконами (плачет): Николай Угодник, спаси нас, Божия Матерь! А мой угодник Прокопий Устюжский, Великоустюжский. Когда кончу жизнь, что хоть...
Все, которые ходили, все друг друга знали. Таких особо посторонних не ходило. Побольше ходил Роман Васильевич – старичок. При кончине сказал: «Хотелось бы еще десятый раз сходить».
Ой, как нас в лесу-бору машина настигла! Следили. Женщин-то пропустили, а нас задержали. И потом кое-чего и спросили. А туда кругом (нужно было идти), а мы пошли прямо по бору. А там уже дожидаются. Тут одна старушка пришла просить, чтобы нас пропустили. И нас погнали. Прошли куда подальше. Они вроде бы уехали. А там маленькая деревенька. Да не знаю, сколько домов. Ночевали. На этих, на привалах, кто распевы, кто молитвы, кто чего-нибудь. Отдыхали. Ох, хорошо было... Пешком-то ходила?
– Ходила, ходила. Прокопий Иванович, мы ведь обратно идем Чудиново, как вы, не проходим.
– Ради службы мы ходили туда. Там служили. Такая масса шла (в начале пятидесятых, до запрета), читали все акафисты. А шло тогда много этих, шпионов-то, много шло. Они так еще не мешались.
– А детей не было у вас?
– Нет, я болел, маленький болел. За меня, еще маленького, обет давали – в Соловецкий монастырь меня (отдать, как подрастет). А так – советская власть, и не пришлось, и так всю жизнь болею. Все болит. И Господь сейчас такую старость дает. Мать там похоронил, в деревне. Отца сюда привез. Отец около десяти годов у меня жил.
* * *
В квартиру входит кто-то, какая-то старушка. Диктофон записывает:
– Прости меня. Просфорочки принесла вот.
– Не надо.
– Ничего от меня не берет (жалуется старушка Елене Николаевне, потом снова обращается к Прокопию Ивановичу). Вы знаете, Ольга-то умерла. Ольга-то. Она умерла, ее похоронили – вчера, что ли. Я тоже не знала. Ольга-то эта.
– Ну-ну, знаю.
– Старушка эта-то. Ты ведь знаешь, она ходит, когда к тебе приходит, Ольга-то.
– Давно не бывала.
– Ну, ладно. Прости меня.
– С Богом, спаси Господи, спаси Господи.
Старушка уходит. Обращаясь к Елене Николаевне, Прокопий Иванович поясняет:
– У дочери живет. В просфорне работает в церкви.
* * *
– Прокопий Иванович, а много ходило вас с бабушками, когда запрещали?
– Сначала мало ходили, а потом стало больше и больше. Один раз собралось порядочно у Макарьевского кладбища. А тут милиция нагрянула, предупредила: «Не ходите, не пустим». Пошли. Слава Богу, как-то все Господь умудрял, умудрял. Слава Богу... Но зато у нас почему-то радость была, радость, радость.
– Прокопий Иванович, а как открылся источник в Горохове? Почему стали ходить?
– Не знаю. Почему-то проходили дальше и там молились. А потом стали ходить. Акафист читали.
– А там уж села-то не было?
– Не было.
– И церковь не действовала?
– Нет, только сейчас восстанавливать стали. У тебя дочка, что ли? Которой много ли годов-то?
– Пятнадцать уж исполнилось. В десятом классе учится.
– Ой, Елена, Елена, какая ты избранная, какая ты счастливая. Спаси Бог...
Запись рассказа Лидии Алексеевны Пугач (1930 г. рождения)
– ...Я родилась в деревне Луговики. За селом Русским. Тридцать километров от города. У реки, у лесу, луга кругом, весело было. Хорошо у нас в молодости-то было.
– Лидия Алексеевна, а вы когда услышали в первый раз про крестный ход на реку Великую? В детстве или уж потом, когда взрослой стали?
– Нет, уж в школе училась. Лет по двенадцать, поди, не больше нам было. Мать котомочку беленькую даст, в уголки луковку завяжет, лямочки-то – полотенца, никакой рюкзак нам не надо. Хлебушка напекет, хлебушка-то, яичок туда положит, и вот мы режем-отрезаем и с яичком идем вперед, да идем к лугам, так и луку наберем дикова. А там, на реке Великой, продавали.
– А когда это было, до войны еще?
– Нет, в войну. В сорок втором, наверное, или сорок ли первом году. Вот так. Старичок один ходил тоже у нас.
Река-то впадает в Вятку, а в Вятку-то придешь – там бакенщик лодку даст. Нас – человек восемь девушек. Нас бригадир отпускал, мы все ходили. Так я на лодке перевозила, три рейса делала. Через реку Вятку. Километра, наверно, два по реке будет, не помню, на знаю, как-то хоть. К Шеинцы, к деревне.
А потом идешь от Шеинцев к этой... забыла деревню-то. Через Зоновы. В общем, там выходим, к Барановцам. Там старичок с войны пришел, так он сулил: «Вот домой вернусь...» (дал на войне обет Богу, не то на Отечественной, не то на Первой мировой) – так он всех нас встречает и много наберет народу, всем квасу ставит, чаю, сушки, молоко. В сарае нас положит-уложит. И вот мы на Великую-то реку сходим, помолимся. Часовню помню – была ещо, каменная. Купаться не купались, а до колен-то в воду заходили.
А потом большие-то ходили, как в Шеинцам-то я перевозила, там уже тогда вроде не было часовни, а все равно ходили. Камешки на этой горе искали, купались тоже.
Тогда батюшки были. Мы – прямым ходом (шли отдельно от остальных паломников), а в церквах служба была. Народу полно. А когда запретили, не смогу сказать. Только уж в 85-м я стала ходить, в городе жила. Шли мы, и вот километра два только не дошли Великой реки. Домик там, он и сейчас все ещо стоит, домик-то, привал-то делают. Спускаемся вниз, поднимаемся и – на Великоречьи. А с нами был мужчина. Он решился доказать, что его милиция не заберет : документы взял. А его – хоп! А с нами Клава была (Мельникова, столь же известный ходок на Великую, как и Прокопий Иванович). Она нас схватила: пойдем-то пойдем, под бугор, тут в воду. До колен в воду зашли. А меня ещо по плащу-то милиционер протащил вот эдак рукой по спине, а зацепиться-то, видно, не успел, и мы на другую сторону перешли, разулись, отжались, снова надели, и опять сырые ноги, да вроде не чуем, так надо, и снова идем.
...Дак на сосны залазили, смотрели, где милиция-то. И сидели, пережидали. Пождем и опять пойдем. А в двенадцать часов ночи приходили на Великую реку к Павлу. У него задние ворота были открыты уж, он знал. Сколько нас ходило, не знай. Человек, наверное, десять-пятнадцать в его дом. Кто в сарае, кто в сенях, кто где. В каком году-то, в последний раз ли, нет ли (последний год гонений), милиция окружила дом-то, всю ночь. Кто-то в сарае, кто-то в подполье (спрятался), да это что, стали бы искать, так никто б не сохранился. А Павел-то не спал. В три часа, видно, пересменка или чего ли. Нету (в три часа ночи милиция куда-то пропала). Тогда мы все, как солдаты, на штыковую – раз! – выскочили, по полю бегом до лесу. А увидели! За нами милиция-то ехала, но не поймать, в лес ушли, и все.
Лесом по дороге-то ведь не шли (на Великую), все по сторонам. Все ночью, ночью все идем. Одна канава там была, я не знаю, сколько там километров, километров шесть ли не дошли, сколь ли. Елка в канаве растет, и ивняк. Ветки-то большущие. Под елку залезли, а у меня плащ был светлый, серый. «Тебя видно будет, тебя видно» (передает полушепотом Лидия Алексеевна слова подруги, с которой вместе под елкой прятались). Видим: милиция проехала елку. Так не выходим сразу.
Ой, как гоняли, как гоняли!
Одинова опять так шли, дак увидели машину-то далеко. Клава (Мельникова) вперед побежала в лес, а Валя – на молокозаводе работала, молочницей зовем, – она: «Ой, что бежать-то! И чо Клаву одну отпустили? Ведь надо хоть вдвоем». И я побежала.
Там в лесу-то елка упала. Торчит, прутья-то высоко. Мы под эти сучья-то, под елку, залезли и лежим. А собака с нами была. Всю дорогу шла, приветили: «Кузя, Кузя» – не знаю, как звали. И теперь чо? Собака – и то не залаяла, звуку не показала, что мы упряталися. Вот вы говорите, Бога нет. Видите как. Мы лежим, она с нами лежит. Мы пошли – она с нами пошла. До самой Великой реки провожала. И обратно шла, опять с нам же все. Потом, как к городу ближе, куда-то она потерялася. От нас отстала, ушла. Не пошла с нам собака эта, Кузя.
А те, которые остались (Валентина-молочница и остальные), их милиция всех сгребла и кого в Юрью увезла, кого в город увезла. Бензин жгли, машины ломали, и это все для блага черта. А помолиться – не допускали.
* * *
Лидия Алексеевна продолжает:
– Первый год как разрешили – в 88-м году. О-й-й. Колокола повесили там, нас все встречают, плачут, и мы плачем, что нас не схватили. И ходи – не бойся уже, на квартиру там он (милиционер) не подойдет к тебе уже. Какой уж год пошел – одиннадцатый, двенадцатый (с тех пор как разрешили)? Теперь-то все. И «скора помощь» с тобой, и милиция с тобой чудит (благожелательно приглядывает), что случилось – подсадили тебя, повезли (помогли добраться до Великой). А ведь гоняли – как не знай. А ночью шли лесом, теленки попались, худенькие, плохонькие. Говорим: волк! Друг к дружку жмемся-прижимаемся, только сучья трещат в лесу. Где попало, все в лес, все в лес скрывалися. Ой, гоняли, ой, гоняли. А что теперь. Слава Богу. Теперь такая радость.
* * *
– А раньше радостно было ходить или нет?
– Так вот, идешь, как-то долг какой надо тебе отдать вроде бы. Сходил – и что-то вроде больно хорошо. Это уж не нами заведено. Я, слава Богу, двенадцать раз сходила подряд, а больше уже не иду. Не благословляет отец Серафим (протоиерей Серафим Исупов – один из старейших батюшек в Вятке, по сей день служит в Серафимовском соборе) больше после операции.
В 97-м году больно уж собралась быстро. Он идет (отец Серафим) вечером со второго июня на третьго. Я говорю: «Благослови меня на Великую». А он: «Какая тебе Великая река? Нельзя». Я ещо обогнала, ещо: «Благослови». Он: «Народу много, все мы, как мухи, падаем. Что ты хочешь, чтобы тебя на носилках несли?» Ещо, дура, ещо подошла, третий раз, говорю: «Да ещо благослови ты меня». А он: «До старости дожила, а ума не нажила». Служба кончилась, он принимал на дух исповедников, а я ещо: «Отец Серафим, а можно ли...» Он: «Поезжя» – на машине-то. Сын меня свозил на Великую реку на машине. Возил нас пять человек, шофер – шестой. Николай Чудотворец закрыл машину, никто не остановил нас.
А одинова шла я на на Великую реку, у меня пята болела. Чем бы я ни лечила, не знаю чем. А пошла с батагом Таисья Михайловна, спаси Господи, сейчас в больнице лежит. Спрашивает: «Пойдешь ли на Великую реку?» Я говорю: «Ой! У меня... Только на носок ступаю, на пяту нисколь не ступаю». Это уже когда с иконой ходили. Она: «А скажи: «Не поддамся, не поддамся». И я иду-иду (решилась-таки пойти), да взад: «Тьфу, не поддамся тебе, тьфу, сатана, не поддамся тебе». И до Великой реки иду. Первый день доходим до Бобино, там ночевали. Утром-то еще потихоньку шла. Вот в Бобине на волосок не уснула, все проревела. Как идти дальше? Не знаю. За полчаса раньше вышла, меня уж догнали. Того вечером помолилась, все шли на реку, купались, и вот – не скажу какой секундой и где – моя нога исцелела. До сегодняшнего дня благодарю Бога. Нет у меня в пяте болезни. Вот Николай Чудотворец снял, вот водичка какая, снимает все.
– Раньше, давно, Прокопий Иванович говорил, путники в Горохове не окунались?
– Набирали воду, да в лес уходили, обмывалися. Я даже одной женщине обращалась: «Давай меня облей». Облила меня, пока до Великой реки шли, она – как ни отдых – все ко мне садится. «Ну, – говорит, – если буду ходить, все буду обливаться». Как из бани вышли, никакого устатка нет, все тело свежее, и сам идешь свежий, как из бани.
Когда шли первый раз, все дождем и снегом, купаться пошли (в Горохове). Снег шел, не расстегнуться – дрожь. На нас снежок падает, тает на теле нашом, ну как в бане. Все живое. И вот, в 85-м году, хотели костер раскладывать, погреться. Спички ни у кого не нашлося. А Клава (Мельникова) знает это дело. Взяла водички, всех побрызгала. Мы все согрелись так, не раздевались – она за шиворот налила всем. И живые осталися, согрелися так хорошо. Она, Клава, еще с детства ходила. Не знаю, сколь уж, счета нет.
Третьего выходим, пятого приходим. Ну, там, у реки, свечушки поставим и молимся – читаем акафист, молитвенники-то возьмем... Ой, гоняли как на Великой реке! Только водой спасались, да где вот лесом. Так.
Подготовил В.ГРИГОРЯН
 | назад |
| вперед |  |