БЫЛОЕ
МИЛОЕ СЛОВО «РОССИЯ»
Не первый раз отец Николай в Петербурге, но каждый раз, делая первые шаги по святой для него земле, этот пожилой человек испытывает невольный трепет. Это Родина его предков. Об этой земле ему на чужбине рассказывали родители, об этой земле тосковала и тоскует его душа. Целая эпоха прошла с того времени, как в 1922 году его родители – бывший подполковник царской армии Александр Линков с молодой супругой из города Никольско-Уссурийского, что на Дальнем Востоке, – перебрались в Китай. О тех годах своей молодости рассказывает о.Николай:
Изгнание
Когда наши деды и отцы ушли из России, им пришлось начинать новую жизнь. Строить храмы, школы, жилье, типографии... Мы тогда как цыгане были: из одного города в другой кочевали. Когда большевики захватили власть, то все наши двинулись в Китай и основали там русский волонтерский полк, поставив англичанам одно условие: флаг у нас будет бело-красно-синий. Мой отец в то время выпускал журнал «Олимпиец». Он был борцом греко-римского стиля. На жизнь зарабатывал тем, что выступал в цирке. Боролся под черной маской, так как тогда большевики по возможности везде вылавливали бывших белых офицеров. Бывало, что и убивали. Позднее отец поступил на работу в иностранный банк.
В Шанхае в 1945 году коммунисты открыли советскую школу. Пришлось нам ходить в эту школу и учить «Союз нерушимый...» Отец все смеялся над такой школой. Приходит один раз туда и говорит: «Что это у вас за школа? Где у вас иконы? А где трехцветный флаг? Ничего нет?! Тогда надо моим детям идти в иностранную школу». Перевел нас в униатскую школу. Владыка Иоанн Шанхайский, узнав об этом, стал спрашивать причины. Объяснили, что другой школы нет. «Хорошо! Пускай ходят в эту, но только чтобы не исповедывались и не причащались там». Так три года мы там учились.
Владыка
Самая главная встреча в моей жизни, дарованная мне Господом, – это встреча с владыкой Иоанном Шанхайским. После этой встречи многое в моей жизни проходило под святительским омофором владыки. И каждое мое слово о нем – это лишь малая часть той благодарности, которую испытывал каждый из нас, живший в те годы на чужбине.
Владыка Иоанн в Шанхае был человеком известным. По будням он служил в маленькой домовой церкви Тихона Задонского, в воскресные дни и по большим праздникам – в соборе иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость».
Владыка вел очень аскетический образ жизни. Питался один раз в день. Отдыхал в кресле, и никто не видел, чтобы он спал лежа. Во время войны, несмотря на военные правила, которые предписывали, к примеру, когда завоет сирена, прятаться в бомбоубежище, владыка Иоанн продолжал заниматься своими пастырскими делами. Дел этих у него было немало: он посещал больных, заключенных, разыскивал беспризорных, родителей... Когда во время военных действий были поставлены проволочные рогатки, то святитель Иоанн их чуть ли не перепрыгивал. Он приходил к солдатам и нес им слово Божие. И когда он был на передовой, то у него очень часто в связи с преодолением препятствий что-то из одежды было порвано. Даже японцы, которые воевали на той стороне, уже тогда говорили, что это святой человек: «Этот человек не от мира сего».
Под руководством владыки в Шанхае был создан приют св.Тихона Задонского, где постоянно жили ребята и куда приходили дети, жившие в семьях. Я был «приходящим». Некоторых ребят частенько подбирали на улице. Святитель Иоанн не смотрел при этом на национальность: там были и китайченки, и полукитайченки, и корейцы, и белые... Все мы воспитывались в духе православной веры. Принимали святое крещение, получали среднее образование.
Уже и тогда некоторые люди понимали, что владыка – не простой человек. Был у меня знакомый Павел Кучковский. Постарше меня лет на семь – Царствие ему Небесное. Он тогда был чтецом. Подошел он к архиепископу и говорит:
– Владыка, я бы хотел получить благословение на венчание. У меня есть знакомая девица – благословите!
Владыка посмотрел на него сквозь свои очки и отвечает:
– Благословение не дам, потому что нет любви!
И что же оказалось? Она – полуеврейка-полурусская, из богатой семьи. Мы же все жили бедно, без страны... И какие у моего знакомого были истинные намерения, мы не знали... Владыка знал. Позднее Паша женился на девушке, тоже из приюта (приют у нас был и для девочек, и для мальчиков), повенчались и прожили 40-50 лет. И таких случаев было немало.
Со страхом Божиим
 |
 |
Шанхай в те времена был многоликим городом. Кого только там тогда не было: немцы, французы, американцы, евреи, арабы, крещеные, некрещеные, богатые, бедные... Хочу рассказать еще один случай. Одна женщина, жившая в Шанхае, увидела, что народ в воскресные дни чинно, торжественно идет в храм. Ей стало любопытно – и она пришла к нам в храм. Видит, в конце службы все что-то получают в рот из чаши. Причащал владыка. Народ идет, и владыка, не спрашивая, после того, как причастник называл имя, причащал его. Подошла и эта женщина. Он остановился и спросил: «Вы исповедовались?» Она ответила: «Да». Но он по какой-то причине все равно не дал ей Тела Иисуса Христа, а только Кровь. Она отошла (это она потом сама мне рассказывала), хотела запить, и вдруг у нее стала трястись правая рука. До этого рука была совершенно здоровая, а тут не может взять даже чашечку. Выяснилось, что она не только не исповедовалась, но даже и некрещеная. После она покаялась и приняла православие. С рукой же стало все нормально.
Ко всему, что касалось службы, владыка был очень строг. Шестопсалмие он читал только сам – не доверял никаким чтецам или дьяконам. В это время в храме горели одни свечи, был полумрак и звучал голос владыки. Читал он почти наизусть. Если при этом кто-то начинал ходить или шушукаться, он останавливался и цикал: «Ци, ци, ци...» Только в середине первых трех Псалмов разрешалось креститься, но и то без поклонов.
Один раз кто-то из приютских был дежурным по кухне. Владыка стал читать, а паренек решил тихонько сходить наверх: вымыть посуду и послушать радио. Владыка это заметил, но чтение не остановил. Закончилась всенощная, народ разошелся. Староста, прислужники, владыка сидят наверху, пьют чай. Владыка говорит: «Позовите Михаила». Позвали. «Садись. Ты выходил во время шестопсалмия?» – владыка говорил немного невнятно и с заиканием – его не всегда можно было понять, но мы уже привыкли к его речи. «Я хотел вымыть посуду». Владыка обращается к директору школы: «Мария Александровна, дайте немного масла». Взял вымытые тарелки и облил их маслом. «А теперь мой!» Этим он нам показал, что светские дела надо делать в свое время и, конечно, не во время службы.
Снова в изгнании
Когда в 1949 году коммунисты пришли в Шанхай, то нам пришлось спешно уходить дальше. А куда? Многое оставили, хотя к тому времени стали уже и хозяйством обзаводиться, и на ноги становиться. Ни одна страна не хотела принимать нас, так как мы были людьми без гражданства. Поехали на Филиппинские острова. На Филиппинах наша эмиграция испытывала большую нужду. Бывало, что мать нас накормит, а сама потом ест замоченный в воде хлеб. Случалось, что и хлеба не хватало.
Нас в семье было пять человек – два брата, сестра, мать и отец. Когда чистили картошку, то очистки не выбрасывали – из них можно было сварить бульон. Многие тогда перебивались на последнем. Просфоры не из чего было делать – для церкви булочки покупали, а свечи покупали у католиков. Филиппинские острова в те времена были самые бедные. Собралось нас там более пяти тысяч. По приезду сразу же стали строить церковь, хотя сами жили в палаточном лагере. В палатках у нас первое время были и церковь, и школа. Кухни у нас были общие, большие. Мы тогда приехали на месяц раньше, чем владыка, и успели построить иконостас. У нас были и иконописцы, и художники, и профессора... Но тут встал вопрос: как же может быть церковь без колоколов? Из Китая колокола мы не смогли привезти – надо было искать здесь. Выручила русская смекалка. Достали газовые баллоны разного размера и стали распиливать пилкой. Подольем масла – и снова пилим. Распилили на разных уровнях. Самый большой баллон – выше человеческого роста – оставили как благовест. Вместо язычков прикрепили на веревочки гаечки. Меня немного подучили, и я стал звонарем.
И вот первый раз приезжает к нам из Шанхая владыка, посмотреть, где и как построили храм. Появился он один, пешком. Устроили мы ему, как полагается, колокольный перезвон. Потом подошли под благословение. Он меня благословил, а руку не отпускает.
– Где колокола достали? – спрашивает. Я ему честно:
– Это у нас самодельные.
– Покажи.
Подошли мы к этим колоколам, а они висят, как сосиски на железных рельсах, – пять штук. Посмотрел и спрашивает:
– Освящали?
– Нет.
Владыка, не задумываясь:
– Неси требник и все, что нужно.
Принес я требник, святой воды, и владыка совершил полное освящение колоколов. На прощание добавил: «Теперь только сверху поставьте крестик».
«Ехал на комедию, а попал...»
Когда из СССР к нам стали приходить карточки с приглашением вернуться обратно, мой отец предупреждал, что с коммунистами надо быть осторожнее. Но все-таки 2000 человек решили вернуться. Предварительно обговорили (мы знали, что там цензура работает): если все хорошо, то присылать карточки из России во весь рост, – это будет означать, что все, что пишется, верно. Если на фотографии человек сидит, то написанному надо верить только наполовину. Прошло время, получаем письмо. На снимке – лежащий человек, в руках папироса, рядом советское шампанское. Надпись: «Дорогой Саша (так звали моего отца), жалею, что здесь нет тебя! Нас приняли очень хорошо. У нас все есть: и хлеб, и масло. Квартиру тоже нам дали». И подпись.
Уехали туда еще несколько артистов. Один из них пишет письмо в стихах:
Катя, Катя, ты права,
Я теперь пилю дрова.
Ехал на комедию,
А попал в трагедию.
Политграмоту учили,
Приходили в дикий РАПС,
А на Родине забыли,
Где тяжелый наш багаж.
Через три месяца снова возвращается тот пароход, на котором уехала первая партия народа. Ни одной души на этот раз не поехало. А те люди так и пропали.
Из Ленинграда в 50-е годы стали приходить на Филиппины пароходы за крупой, миндалем. Постепенно мы познакомились с командами и в дальнейшем благодаря этому смогли посещать Россию. Нам стали присылать приглашения. Теперь Россия стала моим домом, у меня сейчас здесь больше знакомых, чем в Америке. Россия для нас всегда останется Россией.
Говорили все речи простые,
Миг печали внезапно настал:
Кто-то милое слово «Россия»
неожиданно громко сказал.
Сразу смолкли и говор, и шутки,
И опять перед взором она,
Словно призрак любимый и чудный,
Дорогая, родная страна.
Доля горькая Богом дана нам,
Жить без Родины, помнить и знать:
Все чужим, приютившим нам странам,
свои силы должны мы отдать.
Но мы верим: Отчизна воспрянет,
И под сенью трехцветных знамен
Свои мощные крылья расправит
Лев Российский – двуглавый орел!
Я остаюсь русским
Вспоминаю еще такой эпизод. Когда наша группа из 250 человек после Филиппин застряла в лагере для переселенцев, то за нами пришлось специально ехать владыке. Сидели мы там четыре с половиной года: с 1949-го по 1953-й год. Позднее наш владыка Иоанн ездил в Вашингтон и дошел до Белого Дома. «Вы тут сидите, а там люди страдают от недостатка пищи, живут в палатках». И начал нас продвигать в разные страны: кого в Австралию, кого в Южную Америку...
Меня после этого американцы вскоре отправили в солдаты. Служил в Германии, в Мюнхене. Когда отслужил, меня спросили:
– Желаете быть гражданином Америки?
Вспомнил я тогда слова отца: «Я, ребята, чужое гражданство не возьму, а вы берите. Это ваше будущее. Без гражданства вы не сможете достать хорошую работу и будете мыть полы». Снова мне говорят:
– Не желаете сменить фамилию и имя?
– Нет, – отвечаю, – мой отец Линков – офицер Белой гвардии, и я останусь тоже Линковым!
– А имя Николай смените?
– Нет.
Единственно, что они смогли сделать, – это сократить отчество. Стал я, по их понятиям, Николай Александр.
Когда я попал во Вьетнам, то пришлось в такие передряги попадать, что я дал Богу слово: «Господи, если сохранишь мне жизнь – буду Тебе служить». Там же партизанская война шла – не знаешь, кто справа, кто слева. Был мне тогда 31 год. Я не так боялся смерти, как вернуться домой слепым и калекой. Моя мать в то время уже стала болеть, за ней присматривал отец, а тут бы еще и я... Когда вернулся, жена брата спросила: «Коля, что случилось с твоими волосами?» Они были седыми. Вскоре рукоположили меня дьяконом, так и служу Господу с тех пор.
Зов Родины
У меня сын родился в Сан-Франциско. И когда в 18 лет он окончил школу, я сыну пообещал, что обязательно покажу ему Россию. Пять лет назад мы побывали в России. Ему тогда было 23 года. Вы знаете, когда я сам первый раз вступил на землю своей Отчизны, то упал на колени и поцеловал эту землю. В те минуты я вспомнил слова, которые перед смертью отец сказал мне и моему брату: «Придет время, и вы будете ходить по Петербургу. Вы увидите трехцветный флаг, двуглавого орла». И это свершилось. Мой сын увидел Петербург. На второй день ему уже не нужен был переводчик. Тогда он сказал мне: «Папа, спасибо тебе большое, что ты научил меня русскому языку». Он ведь у меня даже в церкви прислуживал.
Можно по-разному относиться к Ельцину, но я ему благодарен за следующие слова: «Эти люди, которые покинули Россию в 20-х годах, взяли с собой то, что в России было самым ценным: религию и культуру. Они взяли искру России, и эту искру они сумели сохранить, а не распылить по всей загранице».
Послесловие
Сейчас мало кто помнит, что когда-то в Шанхае жили русские эмигранты во главе с владыкой Иоанном. В этом городе не осталось ничего напоминающего об этом. Разве что здание собора во имя иконы «Всех скорбящих Радость», где служил Иоанн Шанхайский. Но уже много-много лет с этого здания сняты кресты, и в его стенах размещается торговый центр. И это общая участь – со всех православных храмов сняты кресты, и даже на кладбищах кресты стоят вверх ногами.
Это раньше, когда в Харбине было много русских, многие китайцы переходили в православие. Потом же пришли коммунисты и принесли свою веру... Веру, при которой не важны твоя национальность, твоя душа, твоя личность... – все эти понятия в новом мире стали архаизмами. Но и сейчас в далеком для нас Сан-Франциско живут потомки тех, кто сумел сохранить веру своих предков. Эти люди и на чужбине смогли остаться русскими.
Записал И.Вязовский
 | назад |
| вперед |  |
