Изучая в архиве ФСБ судебные документы 1937 года, касающиеся игумении Горицкого монастыря Зосимы (Рыбаковой), я нашла случайно адрес дома, где она была арестована в Белозерске вместе с другими изгнанными насельницами прославленной обители. Адрес я записала и, окончив дела в Вологде, отправилась в Белозерск искать дом № 14 по улице Луначарского, надеясь, что нынешние его хозяева хоть что-то вспомнят о тех временах или удастся найти хоть какие-то следы пребывания здесь монахинь. Ведь аресты проходили внезапно, и если не письма, то фотографии должны были остаться. Даже крупицы памяти о мужественных страдалицах дороги моему сердцу.

О матушке Зосиме я впервые услышала в Москве от священника Валентина Парамонова, который показал ее фотографию. С тех пор образ игумении не давал мне покоя. Я искала документы, расспрашивала старожилов, изучала послужные списки Горицкого монастыря. А позднее сотрудники архива Федеральной службы безопасности по Вологодской области любезно предоставили возможность ознакомиться с ее следственным делом.

Так я узнала, что игумения Зосима (в миру Екатерина Реокатовна Рыбакова) была уроженкой Ферапонтовской волости Кирилловского уезда Новгородской губернии (ныне Вологодская область). Родилась она в 1867 году в крестьянской семье из деревни Красново, грамоте обучалась в земской школе. Когда девушке исполнилось 20 лет, она поступила в Горицкий монастырь. В те годы новоначальные насельницы проходили многолетнее испытание, прежде чем принять монашеский постриг. В 1896 году Екатерина Рыбакова была определена в число послушниц, а в 1909-м пострижена в ангельский образ. Нарекли новую монахиню Зосимой, в честь белозерского святого – преподобного Зосимы Ворбозомского. Его монастырь находился в 12 верстах от Горицкой обители на одном из островов Ворбозомского озера. Эта обитель была упразднена в XVIII веке и возобновлена игуменией Горицкого монастыря Елизаветой Усковой как женский скит для схимниц.

В 1919 году монахиня Зосима стала казначеем монастыря и заведующей хозяйственной частью. Вскоре умерла игумения Асенефа (Корчагина), и сестры обители летом 1920 года избрали мать Зосиму своей настоятельницей.

Пока я искала в Белозерске нужные улицу и дом, мне рисовались обстоятельства жизни матушек, изгнанных из своего любимого монастыря и вынужденных скрываться от преследований. Игумения Зосима с духовными сестрами, как можно было предполагать, поселились на окраине, в небольшой избе, чтобы жить неприметно для окружающих. И здесь, в миру, сестры старались сохранить свой монастырский уклад, остаться верными монашеским обетам – это в то время, когда за православную веру сажали в тюрьмы. Повсюду – страх и предательство. Как устоять, не озлобившись и не убоявшись гонений?

Вид на Белозерск с креста Преображенского собора

С этими думами я подходила к дому № 14 по улице Луначарского. Но, к сожалению, жилья как такового я не нашла. Дом стоял опустошенным и безлюдным, хозяев в нем не было, спросить о чем-либо было не у кого. «Как скорбно, – подумала я, – опоздала! Если бы хоть год назад я сюда пришла, может быть, еще что-то застала». Так просто уйти я не могла и начала стучаться в калитку одного из соседних дворов. За высоким плотным забором надрывалась овчарка. На стук вышел хозяин. Внутрь двора меня не впустили. Очень трудно было наскоро объяснить причину моего приезда. Да и кто захочет вспоминать те страшные годы? Наш разговор был трудным. Естественно, люди заняты, а тут приходит праздный человек, отрывает от дел, задает неприятные слуху вопросы. Под конец разговора женский голос из глубины двора предложил спустить на меня собаку. Следом я услышала в свой адрес такие нелестные предположения, что, извинившись, быстро распрощалась.

С тех пор прошло несколько лет. Надо думать, что на том месте по улице Луначарского уже стоит большой новый дом, который ничем не напоминает утлую избенку, где 24 сентября 1937 года были арестованы игумения Зосима и ее верные помощницы. Этот арест не был столь уж неожиданным. К 1937 году почти никого из священников не осталось на свободе. Не раз арестовывали, начиная с 1921 года, и матушку Зосиму. Она знала, что ей предстоит мученическая кончина, это было предсказано еще во младенчестве. Семейное предание я услышала от Тамары Ивановны Обленовой – внучатой племянницы матушки Зосимы, прихожанки Покровской церкви города Кириллова. Однажды, когда мать будущей игумении Аграфена качала люльку, зашла странница. «Кого качаешь? Игумению? – спросила она, потом добавила: – Только ее расстреляют».

На эти слова семья не обратила внимания, казались невероятными как слова об игумении, так и предсказание о расстреле. Ведь тогда царствовал император Александр II, только что освободивший крестьян от крепостной зависимости, и до революционных потрясений было еще далеко. О посещении странницы вскоре забыли, но с началом репрессий матушка Зосима вспомнила рассказ своей матери. В 1933 году игумения Зосима вновь была арестована. Вместе с ней в камере оказалась ее двоюродная сестра Анна Владимировна Шумилова (мать Т.И.Обленовой) – вдова уважаемого кирилловского фельдшера. В тюрьме игумения сказала сестре:

– Ты, Анюта, не тужи, тебя-то выпустят, а меня-то расстреляют.

И верно, сестру меньше месяца продержали под стражей. Матушку тоже выпустили тогда из заключения, но ненадолго. Единственная сохранившаяся фотография игумении, находящаяся в альбоме протоиерея Валентина Парамонова, на оборотной стороне имеет надпись, сделанную рукой игумении Зосимы: «На молитвенную и добрую память. Дорогой моей послушнице, много потрудившейся во время моего заключения в тюрьмах, монахине матери Александре. Глубоко ценю твои все труды и скорбные переживания. Ваша недостойная Игумения Зосима. После тюрьмы».

И хотя игумения каждый день ожидала нового ареста, это ожидание было духовно непростым. О последних ее днях перед арестом рассказал мне 10 лет тому назад ныне покойный отец Валентин Парамонов. Уроженец Кириллова, он застал в живых некоторых из уцелевших насельниц Горицкого монастыря. Начав свой путь священника в Покровской церкви Кириллова, он последние 14 лет был настоятелем Воскресенского собора на Ваганьковском кладбище в Москве. В годы гонений сам он, будучи искренно верующим мальчонкой, спас кое-кого из монахинь от арестов. К его отцу-активисту иногда приходили перед облавой со списками предполагаемых жертв. Никто не обращал внимания на притаившегося на печке отрока, который незаметно от отца выходил из дома и бежал предупреждать матушек об опасности. Вот что поведал отец Валентин Парамонов об аресте игумении Зосимы.

Пока шли мирные времена, о предсказании странницы как-то забылось, но с началом притеснений вспомнилось. И вот матушка Зосима затужила, впала в уныние, стала прислушиваться к шагам за дверью, перестала молиться. Была в монастыре юродивая Христа ради мать Екатерина, обладавшая даром рассуждения. Пришла она как-то в дом, где жила игумения и говорит:

– Ну что, матушка, затужила? Расстрелять должны? Ну и что ж, если расстреляют? Давай с тобой меняться. Ты займешь мое место – будешь всем на посмеяние, а я займу твое. Пять минут, и я буду в Царстве Небесном. Давай меняться.

– Нет! – решительно ответила игумения. И воспрянула духом. Стала готовиться к своему последнему часу. Повеселела, много молилась. А когда пришли ее арестовывать, радостно отворила дверь, лампады были зажжены, она была готова, пошла, как на Пасху.

Игумению Зосиму расстреляли в белозерской тюрьме в день праздника Покрова Божией Матери 14 октября 1937 года, на 70-м году от рождения. Матушек, которые жили с ней в домике по улице Луначарского, тоже арестовали, но недолго продержали в Белозерске и отправили в Ленинград. Они были расстреляны в Левашовской пустоши, ставшей печально знаменитым местом массовых расстрелов и захоронений жертв репрессий.

* * *

Чтобы понять, чем помешали горицкие старицы строительству «светлого будущего», надо обратиться к документам 1937 года, относящимся к деятельности Ленинградского управления НКВД. Напомним, что часть Вологодской области входила тогда в состав Ленинградской. Начальником IV (секретно-политического) отдела Ленинградского управления НКВД был капитан госбезопасности Г.Г.Карпов, опытный палач, который курировал дела духовенства. Это не помешало ему впоследствии в 1943 году в чине полковника получить назначение на пост председателя Совета по делам Русской Православной Церкви. Напротив, его глубокие «познания» пригодились на новом поприще.

Однако в период массовых реабилитаций жертв политических репрессий судебные органы не могли обойти молчанием те вопиющие факты, которые отражались в документах НКВД за подписью Г.Г.Карпова. В 1955 и 1956 годах четырежды выносились определения о привлечении Карпова к ответственности за участие в фальсификации следственных дел 1937-1938 годов, но Главная военная прокуратура СССР указала военному прокурору Ленинградского военного округа, что Карпову за нарушения законности при расследовании дел 1937-38 годов «решением Секретариата ЦК КПСС от 28 сентября 1956 г. объявлен строгий выговор с предупреждением. В связи с этим проводить проверку в отношении Карпова Г.Г. не следует». А Комитет партийного контроля при ЦК КПСС в своей справке написал, что товарищ Карпов за допущенные нарушения социалистической законности заслуживал исключения из рядов КПСС, но, учитывая давность совершенных им поступков и положительную работу в последующие годы, ему объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку.

Палач Карпов, на совести которого были многотысячные кровавые и издевательские расправы над невинными жертвами, оставался на своих высоких должностях вплоть до своего увольнения в 1960 году. Но вернемся к 1937 году, когда по решению Политбюро ЦК ВКП(б) началась наиболее масштабная репрессивная операция. Было сфабриковано крупнейшее дело, которое называлось «О контрреволюционной повстанческой организации церковников в Белозерском, Кирилловском, Тихвинском, Устюженском и Череповецком районах Ленобласти и Устькубинском и Кубеноозерском районах Вологодской области». 1 августа 1937 года начальник Ленинградского управления НКВД Л.М.Заковский отдал приказ о порядке проведения репрессивной операции на подотчетной ему территории. В соответствии с приказом были организованы 12 оперативных секторов, пять из них оказались на территории нынешней Вологодской области. В Белозерский оперсектор вошли Белозерский, Вашкинский, Чарозерский, Кирилловский и Шольский районы. Начальником был назначен лейтенант госбезопасности И.Т.Власов. Опергруппа состояла из 5 чекистов запаса, 25 курсантов Новопетергофского училища НКВД им. Ворошилова и 8 милиционеров. Местом содержания арестованных определена белозерская тюрьма.

Началось негласное соревнование районов по перевыполнению репрессивных планов. План Москвы по Вологодской области за 4 месяца, то есть ко Дню «сталинской конституции», составил: «по первой категории» (расстрелять) 4 тысячи человек, по «второй категории» (заключить в концлагеря и тюрьмы) 10 тысяч человек. В августе начались массовые аресты. 16 августа в Белозерске был взят на допрос настоятель Ильинской церкви отец Сергий Шолеников (1886 года рождения, уроженец Белозерска). 18 августа арестовали благочинного города Белозерска и настоятеля Петропавловской церкви отца Николая Федотовского (1881 года, уроженец села Урицкое). Арестованы были десятки людей, но руководство Белозерского оперсектора решило довести число до желаемой сотни, то есть «альбома», как называли в Ленинграде образцовый протокол заседания Особой тройки, в который должны быть включены дела 100 обвиняемых.

Главным образом, чекисты и милиционеры выполняли намеченный план по арестам за счет женщин. В Белозерске в качестве свидетелей участковые опросили соседей дома № 14 по улице Луначарского. Соседи дали просимые сведения. О бывшей настоятельнице Горицкого монастыря игумении Зосиме написано в показаниях, что она «общественно полезным трудом не занимается, ходит по деревням и нищенствует».

В 1956 году один из свидетелей, сосед по улице токарь В.Н.Горин, рассказал, как он давал показания: «Мой допрос в 1937 году проходил примерно так: меня вызвал сотрудник райотдела НКВД Криулин и сказал, мол, сейчас идет подготовка к выборам и нужно изолировать таких-то людей, и назвал фамилии Рыбаковой, Александровой и Сибиряковой. После этого Криулин прочитал мне заранее заготовленные протоколы допросов, где от моего имени говорилось, что Рыбакова, Александрова и Сибирякова занимаются антисоветской деятельностью. Я сказал Криулину, что об антисоветской деятельности Рыбаковой, Сибиряковой и Александровой я ничего не знаю. На это Криулин заявил: ты должен помочь нам изолировать врагов. Я подписал протоколы допросов».

23-25 сентября были арестованы 33 монахини и послушницы Горицкого монастыря, а 30 сентября еще 14. Всего было арестовано 62 инокини и мирянки, на них спешно оформили десятки «признательных» протоколов. Из белозерской тюрьмы всех заключенных отправили этапом в Ленинград, за исключением игумении Зосимы, – замученную матушку освободили с подпиской о невыезде, она почти не могла передвигаться. Особая тройка вынесла всем обвиняемым смертный приговор (кроме Анны Богдановой, которую приговорили к 10 годам концлагеря).

9 октября белозерских мучениц расстреляли в Левашово. Вместе с ними приняли мученическую кончину священники Сергий Шолеников, Николай Федотовский и Василий Остроумов – благочинный г.Кириллова, отец пятерых детей. Через несколько дней Особая тройка в Ленинграде рассмотрела еще два групповых дела о «контрреволюционной организации церковников»: кирилловского (29 человек) и горицкого (15 человек). 30 октября 43 человека были расстреляны. Дело по ликвидации «повстанческой группы» в Белозерске и Кириллове начальством было признано образцовым.

* * *

В 1939 году после очередной смены руководства НКВД СССР были отданы под суд многие чекисты, среди них руководители Вологодского управления НКВД. Во время их следствия стали известны некоторые подробности ведения судебных дел. Подсудимый сотрудник управления Е.А.Воробьев показал: «Примерно на половину арестованных не было никакого материала, кроме того, что они ходили в церковь и молились Богу, а Власов все время напоминал и требовал «увязки» и «округления». Все привлеченные по делу прошли по первой категории».

Автор многих протоколов допросов насельниц Горицкого монастыря следователь И.В.Анисимов показал в качестве свидетеля: «Допросы арестованных проводились таким способом: если арестованный не подписывал ранее заготовленный и вымышленный протокол допроса, то его били. На голову надевали тулуп, сшибали его на пол и били ногами, а после этого подводили к столу, вставляли в пальцы ручку и сами водили его рукой по бумаге».

Начальник экспедиции Белозерского РО НКВД А.Ф.Кротов показал, что многих арестованных заставляли стоять по 12-17 суток. Их ставили по углам комнаты загса по 5-6 человек, в середине стоял милиционер, который не разрешал шевелиться, а следователи уходили в кино или на отдых. По окончании расследования дел чекистов были расстреляны начальник Вологодского управления НКВД С.Г. Жупахин, начальник Белозерского оперсектора И.Т.Власов, следователь И.А.Емин и сотрудник Вологодского управления НКВД Е.А.Воробьев. Приговорены к разным срокам лагерей начальник Белозерского горотдела НКВД С.П.Портнаго (10 лет) и В.Д. Овчинников (5 лет).

* * *

Вместе с игуменией Зосимой были расстреляны 9 октября 37-го все обитательницы маленького домика по улице Луначарского: Акимова Ксения Григорьевна, Александрова Евдокия Семеновна, Бердяева Ольга Ивановна (монахиня Иоанна), Волганова Клавдия Матвеевна, Живулина Анна Петровна, Калякина Анна Тимофеевна, Комова Павла Ивановна, Молочникова Анна Вячеславовна, Орехова Наталья Тигреевна, Сибирякова Александра Федоровна, Федотова Мария Иоасафовна, Филиппова Анна Алексеевна, Шугина Клавдия Андреевна и послушница Ферапонтова монастыря Зболдырева (Сболдырева) Матрена Дмитриевна...

30 октября в той же Левашовской пустоши «по делу белозерских монахинь» были казнены еще несколько десятков насельниц Горицкого монастыря. Но и в годы гонений не пресекалось женское старчество горицких сестер. Те немногие матушки, которые уцелели от всех погромов, как могли укрепляли в людях веру, поддерживали слабых, утешали плачущих, исцеляли телесно и духовно. Некоторые из стариц несли свой нелегкий подвиг в форме юродства.

Среди юродивых Христа ради последней была мать Калерия. Калерия Ивановна Калинина родилась в 1880 году в крестьянской семье села Покровского Вожегодского уезда. В Горицкий монастырь она поступила 20 лет, несла послушание в хлебне, в 1916 году стала послушницей. В монастыре жили еще две ее сестры и родная мать, которая пришла к дочерям после смерти мужа. Старшая сестра, Мария, приняла в постриге имя Иоанна, она заведовала Горицкой пароходной пристанью. Средняя, Александра (в монашестве Георгия), стала регентшей монастырского хора.

После изгнания насельниц из монастыря сестры Калинины поселились втроем в отдельном домике в Горицкой Слободе. 25 сентября 1937 года к ним пришли с обыском и арестом. Увели монахинь Иоанну и Георгию, а мать Калерию сочли за сумасшедшую и не тронули. Сестер расстреляли спустя месяц, а мать Калерия осталась в том же доме, где жила.

Многие жители, окрестные и дальние, обращались к ней за помощью и советом, особенно в годы Великой Отечественной войны. Если долго не приходили письма от мужей и сыновей или жены и матери получали известия о том, что боец пропал без вести, шли к блаженной Калерии. Она говорила, как поминать: о здравии или об упокоении. Много молилась, но тайно, это знали только самые близкие люди. Из рассказов Тихоновой Евгении Васильевны, уроженки деревни Остолопово, которая хорошо знала юродивую, мать Калерия догадывалась, что ее арестуют.

Вот что она рассказала: «Шел 1945 год. На второй день Рождества пошла я к матушке, испекла пироги, кое-что поговорили, а потом она и говорит: «А в этом году какая радость-то у крещеных будет – две Пасхи. Воистину, воистину будет две Пасхи! А я-то и не доживу». А матушка крепкая была, ей всего 65 лет было. «Что вы, матушка! – говорю. – Вы должны для всех нас жить». На следующий день ее арестовали. На третьей неделе Великого поста она скончалась в белозерской тюрьме. Замучили ее там, с допросов не выпускали. Может, и били, кто их знает, а только допытывались: «Расскажи, как ты гадаешь?» (Небось, и родственники их бывали у матушки, в войну-то столько народу к ней ходило). «Вы поститесь, – отвечала она, – да молитесь, и вам Господь откроет. Гаданья я никакого не знаю. Я знаю только одного Бога!»

Все слова ее сбылись. И про две Пасхи. В тот год война кончилась – вторая Пасха. Как-то мать Калерия сказала Евгении, тогда еще юной девушке, непонятную для нее фразу: «Проси частичку за меня вынимать, частичку-то проси вынимать». Прошло много лет. Когда Евгения Васильевна стала нести послушание алтарницы при Рождественском храме в Звенигороде, каждую службу она неизменно просила священника вынимать частичку из просфоры в поминовение души дорогой ей матушки Калерии.

* * *

Посещая древнейший русский город Белозерск, туристы непременно приходят на городище – на огромный земляной вал с глубоким рвом и мостиком через него. С высокого вала открывается красивейший вид на небольшой городок, расположенный на берегу озера Белое, давшего название обширной территории, изобилующей озерами, реками и монастырями. Белозерье, или Белоозеро, известно нам по летописям, сказаниям и житиям. По древнему валу когда-то ходили крестным ходом, а в XX веке шли крестным путем по мосту внутрь вала к белозерской тюрьме. Тюрьма размещалась в трехэтажном здании бывшего Белозерского духовного училища. А небольшое здание духовного правления напротив стало местом, где «с пристрастием» велись допросы арестованных. Огромный Спасо-Преображенский собор тоже был обагрен мученической кровью.

Где были погребены невинно убиенные в Белозерске, неизвестно. Пока не удалось найти захоронения жертв репрессий, чтобы воздвигнуть там Поклонные кресты. На Левашовском мемориальном кладбище, под Санкт-Петербургом, среди православных крестов и надгробных памятников стоит 6-метровый крест в память обо всех невинно убиенных насельницах Горицкого монастыря.

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Почта.Гостевая книга