ПАМЯТЬ
«Я готов встретить смерть»
9 февраля – Собор новомучеников и исповедников Российских
Мой собеседник – Юрий Николаевич Колосов, внук петроградского новомученика Юрия Петровича Новицкого. Его рассказ – дань светлой памяти деда, профессора, председателя правления «Общества православных приходов Петрограда и губернии», человека, сумевшего до последней минуты своей жизни сохранить в сердце веру в Господа.
Глухой августовской ночью четырех узников из камеры смертников в «Крестах» обрили наголо, одели в лохмотья – чтобы нельзя было узнать – и тайно вывезли из тюрьмы. Это были митрополит Вениамин Петроградский, архимандрит Сергий, И.М.Ковшаров и Ю.П.Новицкий. Их расстреляли в районе Пороховых. Место захоронения неизвестно. В этом стремлении, как можно более тайно «привести в исполнение» приговор по «Делу петроградских церковников», было столько конспирации и страха, что не оставалось никакого сомнения – свершилось беззаконие.
Стезя
 |
| мч. Юрий Петрович Новицкий |
 |
Юрий Петрович родился в 1882 году в г.Умани в семье мирового судьи. Гимназия, юридический факультет Киевского университета, Киевская судебная палата, участие в качестве эксперта в деле об убийстве Петра Столыпина, преподавательская работа в Петербургском университете, признание в ученых кругах – все это у Юрия Петровича было в той, можно так сказать, русской, жизни. Той, что оборвалась в 1917-м и сменилась жизнью советской.
Профессор Новицкий был человеком высокой культуры. Он собрал богатейшую библиотеку, которую сразу же после революции взял на учет комиссариат Народного просвещения. Правда, дальнейшая судьба этой библиотеки неизвестна. В те годы на гуманитарных факультетах Петроградского университета собралась плеяда замечательных ученых: Л.П.Карсавин, П.А.Сорокин, М.Д.Приселков, Н.А. Бердяев... В суровое время они поддерживали друг друга. С Николаем Бердяевым, к примеру, Новицкого связывали и дружеские отношения. Все эти связи оборвались в 1922 году, когда по указанию Ленина из северной столицы в эмиграцию отправился так называемый «философский» пароход, на котором из страны была выслана практически вся профессорская элита России. Накануне отъезда Лев Платонович Карсавин приходил домой к Юрию Петровичу Новицкому и долго уговаривал его уехать из Советской России. Но получил категорический отказ.
К советской власти Юрий Петрович относился лояльно. Более того, он с самого начала сотрудничал с ней. Об этом говорит такой факт, что Новицкий организовал Костромской рабоче-крестьянский университет, где регулярно читал лекции. Как же оказался известный профессор-криминалист на скамье подсудимых?
Передача ценностей или «изъятие»?
Будучи с детства глубоко религиозным человеком, Юрий Петрович много раздумывал о роли православия в развитии духовной культуры и национального сознания народа, о русской религиозной традиции. Позднее он был дружен со многими известными священниками столицы. Был членом Совета Петроградской Духовной академии. Как только Декрет об отделении Церкви от государства дал возможность мирянам приобщиться к церковной деятельности, Юрий Петрович в 1920 году принял активное участие в создании «Общества православных приходов Петрограда и губернии», где его единодушно избрали председателем правления. Среди членов общества были люди самые разные – и глубоко верующие, и потерявшие веру, и вновь вернувшиеся к ней под влиянием происходящих потрясений.
В связи с голодом в Поволжье поползли слухи о возможном изъятии церковных ценностей. Массы верующих волновались. Правление общества после бурных споров приходит к решению, что канонически изъятие прямо подтверждается примерами: это случалось в истории, когда выкупали пленных и помогали голодающим. Петроградский Совет тоже хотел мирного разрешения вопроса. Переговоры прошли успешно, Церковь добровольно передавала ценности на помощь голодным и получала возможность контролировать их использование. Митрополит Вениамин посетил Смольный и подписал «Соглашение об изъятии церковных ценностей из церкви», сообщение о котором тут же появилось в «Правде».
Но иллюзия возможности спокойно решать трудные вопросы с властью большевиков рассыпалась уже через несколько дней. Вмешалась Москва. Петроградская комиссия помощи голодающим при Петросовете была полностью заменена, и, когда в нее пришли уполномоченные митрополита для уточнения каких-то деталей, их встретили уже совершенно новые люди, новая обстановка и иная позиция по вопросу изъятия ценностей Церкви. «Никаких переговоров, никаких жертв. Все принадлежит власти, и она возьмет свое, когда сочтет нужным».
Что же произошло? Теперь мы знаем, что эта провокация планировалась на самом верху. После событий в Шуе 19 марта 1922 года Ленин отправил письмо с грифом «Строго секретно» Молотову. «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей... – писал главарь большевиков. – Если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый кратчайший срок».
«Известная политическая цель»
Еще на майском пленуме ЦК РПК(б) 1921 года было принято постановление по докладу Емельяна Ярославского: «Задача всей этой работы заключается в том, чтобы на место религиозного мировоззрения поставить стройную коммунистическую научную систему». Началось широкое гонение на Церковь.
Естественно, что согласие между Церковью и «Помголом» в этой ситуации было совсем не нужно. Наоборот, задача «Помгола» заключалась в том, чтобы вызвать конфликт с духовенством. Эта тактика была разработана начальником 6-го отделения ОГПУ Евгением Тучковым и Петром Красиковым, начальником 5-го, так называемого ликвидационного отдела Наркомата юстиции, занимавшегося церковными делами. Тучков и Красиков использовали и еще одну козырную карту. 24 марта в «Красной газете» появилось очень резкое «Письмо двенадцати», в котором петроградское духовенство обвинялось в контрреволюционных настроениях и желании оттянуть сдачу ценностей. Среди авторов письма – священники В.Красницкий и А.Введенский, любимый ученик митрополита Вениамина. Первый был просто резидентом ОГПУ в движении «живоцерковников», а второй оказался предателем своего учителя. «Живоцерковники» захватывают власть в Церкви и создают Высшее церковное управление (ВЦУ). Александр Введенский пытается подчинить митрополита Вениамина новой церковной власти. Митрополит не признает ВЦУ и объявляет Александра Введенского находящимся «вне церковного общения».
Несмотря на массированные наскоки со стороны печати и давление власть имущих с требованием отмены «белогвардейского акта отлучения революционного священника» от Церкви, митрополит Вениамин проявил принципиальность и твердо стоял на своем. Его арестовали. Всего было арестовано 87 человек: архимандриты, настоятели крупнейших петроградских соборов, священники, профессора богословия и церковного права, просто миряне. Был арестован и Ю.П.Новицкий.
Пролетарское судилище
 |
| сщмч. Вениамин |
 |
Заседания Петроградского губернского Ревтрибунала по военному отделению проходили с 10 июня по 5 июля 1922 года. Всем обвиняемым ставилось в вину их участие в преступной контрреволюционной организации. Этой самой «преступной» организацией было официально зарегистрированное, легально существовавшее «Общество православных приходов г.Петрограда и его губернии».
Две недели продолжался только допрос подсудимых. Их обвиняли в том, что в период исполнения Декрета от 23.01.1922 об изъятии церковных ценностей они организовали преступную контрреволюционную группу, поставившую себе целью борьбу с советской властью. Для этого они созывали общие собрания членов правления «Общества православных приходов» и других лиц, заслушивали сообщения митрополита Вениамина (Казанского), составляли и выпускали послания по вопросу изъятия церковных ценностей, всячески противодействовали исполнению декрета. Следствием этих посланий объявили массовые волнения среди населения Петрограда и губернии. Кстати, даже в приговоре упоминается всего о 12 эксцессах – это при том, что в Петрограде было свыше 300 церквей. Ни одно из этих «волнений» не сопровождалось обычными для них убийствами или тяжкими увечьями. Среди обвинений звучало: распространение воззваний митрополита, подстрекательство толпы к неповиновению властям, распространение ложных сведений о назначении ценностей и т.п.
В своей речи на процессе П.Красиков, приехавший специально из Москвы выступить в качестве главного обвинителя, обращаясь к судьям, сказал: «Вы не учились в университете, в трех академиях, как некоторые из находящихся здесь, но вас нельзя обмануть историческими ссылками и юридическими цитатами... Пролетарское обвинение должно основываться на революционном пролетарском самосознании и его законе».
О каком «революционном законе» шла речь? У Юрия Петровича сомнения развеялись очень скоро, он понял свою обреченность. Вот его последняя записка, переправленная из тюрьмы матери: «Дорогая мама. Прими известие с твердостью. Я знаю давно приговор. Что делать? Целую тебя горячо и крепко. Мужайся. Помни об Оксане (дочь Юрия Петровича – авт.) Целую крепко. Твой Юра».
На Голгофе
Во время процесса духовенство и миряне держали себя спокойно, с большим достоинством. Большую часть своего последнего слова главный обвиняемый митрополит Вениамин посвятил защите людей, несправедливо обвиненных вместе с ним. «Слава Тебе, Господи Боже, за все!» – сказал он в заключение, широко перекрестившись, – и это были его последние слова.
Обладая хорошей памятью, профессор Новиков доказывал, что деятельность правления вращалась исключительно вокруг вопросов чисто церковных и приходского быта. Известно также, что на процессе Ю.П.Новицкий пытался взять на себя часть вины, вменяемой его другу – настоятелю Казанского собора, ректору богословского института Николаю Кирилловичу Чукову (впоследствии митрополиту Ленинградскому Григорию). В конце своей речи Юрий Петрович подчеркнул, что в приписываемых ему деяниях совершенно невиновен. «Если в этом деле нужна жертва, я готов встретить смерть без ропота. Прошу пощадить остальных».
В 9 часов вечера 5-го июля 1922 года председатель трибунала Н.И.Яковенко огласил приговор из 59 фамилий. 10 человек были присуждены к расстрелу, остальные – к тюремному заключению на разные сроки и принудительным работам. Незначительная часть подсудимых, случайных лиц с улицы, была оправдана.
Потянулись томительные дни смертников. Организаторы судилища всеми силами стремились притянуть этот процесс к судебному процессу эсеров, который состоялся в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 года, но это им не удалось. Тогда в «Московских известиях» появился омерзительный пасквиль П.Красикова, утверждавший, что о помиловании первых четырех приговоренных не может быть и речи. Он же сообщил, что последним шести осужденным расстрел заменен долгосрочным тюремным заключением.
* * *
Можно бы было завершить этот материал на ноте торжества справедливости – спустя 68 лет все осужденные по этому делу были реабилитированы. Но так ли это важно? – ведь пред Богом они и так были чисты, а жизни убиенным не вернуть.
Словно через десятилетия слышу я отзвуки отшумевших событий... Гром аплодисментов, устроенных трехтысячным залом после блестящей 6-часовой речи адвоката; это была не простая овация публики, это были аплодисменты коммунистов, собранных в зале поддерживать обвинение, а не защиту... Слышу плач Новицкого перед казнью о своей остающейся круглой сиротой 15-летней дочке – все, что он смог оставить ей, – это сентиментальную прядь своих волос и часы... Слышу хлопки выстрелов, обрывающие молитву...
Подготовил И.АНАТОЛЬЕВ
Фото с сайта Свято-Тихоновского Богословского института.
 | назад |
| вперед |  |
