СТЕЗЯ
ХРАНИТЕЛЬ
Шесть лет назад – 15 марта – хирургу Олегу Ивановичу Бельченко подарили икону Царя-мученика. Он и предположить не мог, что она изменит жизнь страны
Что там у вас?
– С чего же начать рассказ?.. – задумывается Олег Иванович. – Написал этот образ русский иконописец Павел Николаевич Тихомиров. Он живет в Калифорнии. Написал по просьбе Ии Дмитриевны Шмит, в девичестве Подмошенской. Вы, наверное, не раз слышали эту фамилию – ее носит игумен Герман, друг и соратник о.Серафима (Роуза), издатель журнала «Русский Паломник». Детьми их увезли далеко от родины, спасая от большевиков.
Первый раз Ия Дмитриевна увидела икону во сне. Примерно в то же время она получила в наследство некоторую сумму денег, не слишком значительную, но достаточную, чтобы оплатить труд иконописца. Литографии, сделанные с образа, она продавала, чтобы помочь русским людям, попавшим за границей в трудное положение.
Несколько таких изображений игумен Герман (Подмошенский) привез в Россию. Одна из них попала в Рязань, в Свято-Никольскую богадельню. Там я и увидел икону впервые. Она была вставлена в киот и висела за свечным ящиком. Я попросил продать, но мне отдали ее даром. Дело в том, что я помогал своему товарищу доставить в богадельню коробки с духовной литературой. Книги передавались безвозмездно, и в благодарность нам вручили по образу.
Это произошло в 1997 году, 15 марта. Ровно восемьдесят лет спустя, день в день после того, как Государя заставили подписать акт об отречении. Но я считаю, что это не он отрекся от России, а Россия от него, заставив написать страшные слова: «Кругом измена, трусость и обман». Это трагическая дата, но в ней есть и толика утешения. Ведь 15 марта 1917 года была обретена икона Державной Божией Матери.
* * *
Полтора года икона Государя была у меня, и вдруг я стал замечать, что она становится какой-то другой. Сначала под правым глазом появилось пятно, будто это была кровь, потом – под левым. Краски потихоньку изменялись. Это меня взволновало, и 6 сентября 98-го года, в день Вознесения Христова, я принес его в храм Сретенского монастыря, где являюсь прихожанином. Положить икону на стол не мог, чтобы не смущать никого, ведь Государь не был прославлен. Поэтому держал ее в руках, в полиэтиленовом пакете.
И вдруг, совершенно неожиданно для меня, хор пропел тропарь Царю-мученику: «Царства земного лишенный...» и так далее. Как могло это произойти? По-видимому, певчих попросил об этом батюшка-иеромонах, который знал, что я приду с иконой. Но... все равно это до конца объяснить трудно.
В этот момент все и началось. Люди стали на меня оборачиваться, я не мог понять, в чем дело. Оказалось, что вслед за тропарем по храму разнеслось благоухание, а я из-за насморка был, возможно, единственным, кто этого не почувствовал. Всем было ясно, что это как-то связано со мной, вернее, с моим пакетом. Один из прихожан спросил: «Что там у вас, откуда этот запах?» «Икону держу, а запах, наверное, от кадила?» – говорю я, а в ответ: «Нет, это от вас». Тут я немножко рассердился, все еще не понимая, что происходит, и сказал, что нельзя во время службы разговаривать.
А между тем уже и священник на меня смотрит. После службы икону достали, благоухание стало еще сильнее, и пакет мой прихожане буквально на кусочки разделили, и, вы знаете, эти лоскутки до сих пор, по прошествии пяти с половиной лет, продолжают источать запах. Все были потрясены, а батюшка сказал: «Давайте мы у себя в алтаре икону подержим три недели, а потом посмотрим, что делать». В алтаре – неканонизированного святого? Ну, пожалуйста. Я даже обрадовался. Конечно, Государь должен быть в алтаре. Но когда три недели прошло, это меня уже не так радовало, как поначалу. Товарищи-прихожане расстраивались, что к иконе не подойти, говорили: «Нельзя икону запирать, пусть ее на аналой выставят». Меня это смущало, и когда срок, отведенный священником, прошел, я спросил: «Она по-прежнему благоухает?» – «Да, благоухает», – ответил батюшка. «И что же дальше будет? Может быть, на аналой ее выставить или с собой забрать?» Иеромонах сказал: «Сейчас, я проконсультируюсь». А вскоре вернулся и сказал: «Забирайте».
«Канонизация не-воз-можна!»
Надо сказать, что история нашего знакомства с Олегом Ивановичем Бельченко была довольно любопытной. Меня попросил найти его один православный человек, хотел пригласить вместе с иконой в Сыктывкар. Вопрос – как это сделать? Известно было, что хранитель живет в Москве и работает хирургом в 40-й больнице. Сведений вроде достаточно, но в больнице нам был дан от ворот поворот – Бельченко в отпуске и будет не скоро.
Тогда мне в голову пришла совершенно авантюрная мысль – попробовать найти Олега Ивановича по телефонным справочникам. Дикость замысла была в том, что людей по фамилии Бельченко с инициалами О.И. в Москве могло быть несколько сотен. Тем не менее, мы нашли его координаты с ходу, впрочем, на этом наша удачливость и закончилась. Хранитель, увы, уехал из города, и где искать его было, неизвестно...
На руках остался ненужный теперь уже телефон. Впрочем... так родился замысел встретиться с Олегом Ивановичем и записать историю чудотворного образа.
* * *
Та легкость, с которой я приближался к этому событию, может показаться немного ирреальной. На самом деле, не так все просто. Об иконе я не только много слышал, но и упоминал о ней не раз в своих материалах. Она была чудом не только потому, что мироточила.
Помню, какое отчаяние вызывали непрестанные задержки в работе Комиссии по канонизации. Какие-то высокоумные мужи, в том числе весьма сановитые, говорили, что Царя вообще нельзя прославлять – из его отречения, из-за того, что это некий политический заказ. Другие мужи – совсем неумные и несановитые – кричали, что Государя нужно причислять к лику святых только как «умученного от жидов», и никак иначе. Это вызывало судороги радости у противников канонизации. «Вот какое уродство скрывается за почитанием Царя», – говорили они.
Но я видел в течение многих лет, что для моих товарищей, для многих прекрасных людей, которых знал, все эти вопли и обвинения не имели никакого значения. Они любили Царя вовсе не из политических соображений. Просто благородный образ его был, быть может, самым дорогим, что оставил нам по себе жестокий ХХ век. Но, как сказал с болью один пожилой батюшка, горячо почитавший Царственных мучеников, «пока не вымрут те «комсомольцы тридцатых годов», которые с приходом в Церковь не отказались от многих своих заблуждений, – канонизация не-воз-можна!»
В момент этого уныния и явилась неведомо откуда чудотворная икона Государя с надписью в нижней части образа: «Сия Икона Написана к Прославлению Царя-мученика в России». Триумфально прошествовав по одним епархиям, она была отвергнута другими, но с каждым днем этот ход захватывал новые сотни людей, которые узнавали друг друга, сплачивались. Икона истекала миром и убеждала даже скептиков, разумеется, тех из них, у кого имелись совесть и вера. Они вдруг осознавали, что Господь желает этого прославления. Забегая вперед, скажу, что среди тех, кто следил за судьбой образа, радовался чудесам, исходящим от него, был и Патриарх Алексий. Для этого требовалось мужество. Кажется, весь Синод был настроен против прославления... Поначалу.
* * *
Прошло несколько месяцев после того, как номер телефона Олега Ивановича Бельченко оказался у меня в руках, прежде чем я оказался по делам в Москве. Позвонил. Очень быстро, просто договорились о встрече. Нужно было доехать до ВДНХ, потом до пустого постамента, где стоял прежде памятник «Рабочий и колхозница», а оттуда до больницы было рукой подать.
...Олег Иванович вышел ко мне в халате и шапочке хирурга после тридцатичасового дежурства. Мне трудно представить, до какой степени он устал, сколько крови видел накануне. Но держался он мужественно, и я начал понимать, что за дело это такое – быть хранителем. Мы долго не могли найти места, где можно было бы побеседовать. Первая часть нашего разговора была записана в пустой палате, которую пришлось покинуть, когда туда принесли старика – нового пациента. Переместились в какой-то кабинет...
Носи ее по храмам
– ...Жена испугалась благоухания, – продолжает Бельченко свой рассказ, – она у меня из Белоруссии, сказала: «Это какая-то радиация. Ты эту икону унеси куда-нибудь». Ну, какая радиация, что за ерунда. Одно смущало – непонятно было, как дальше вести себя. В это время в Москву приехал иеросхимонах Рафаил, с которым мы когда-то познакомились на Валааме. Я подошел к нему с просьбой: «Батюшка, определите судьбу этой иконы. Если велите отнести в какой-нибудь храм, отнесу, велите дома держать – буду дома держать».
Отец Рафаил долго смотрел на икону, по поводу благоухания так сказал: «Это такой вид мироточения. Капелька не успевает образоваться, испаряется, но запах остается. Ты не волнуйся, она еще замироточит, и зримо». А в ответ на мои сомнения заметил: «Ты не спеши, Олег Иванович, определять ее в какой-нибудь храм. Государь пока не канонизирован. Но тебе Господь подскажет, что делать с этой иконой. А если ты хочешь услышать мой совет, то носи ее по храмам и там, где согласятся ее возложить на аналой, на время оставляй».
Забегая вперед, скажу, что почти слово в слово это повторили потом отец Николай Гурьянов и отец Кирилл Павлов. Дали абсолютно тот же совет: там, где будет поклонение верующих, оставляйте.
И стала икона переходить из храма в храм. Поначалу, в октябре, мы занесли ее в Новодевичий монастырь, где настоятельницей была тогда покойная матушка Серафима (Чичагова). Она нас приняла, мы вместе пропели акафист Царю-мученику, помолились. А когда уходили, то я, по промыслу Божьему, забыл в обители дипломат. Вместе с двумя спутницами мы проделали большую часть пути к метро, когда одна из них сказала: «Знаешь, Олег Иванович, происходит что-то необычное. За тобой тянется шлейф благоухания». Мороз был страшный, но я так удивился, что мы остановились, вынули образ из пакета и увидели, что ее чехольчик весь пропитан миром. Тут догоняет нас монахиня, ей, бедной, с полкилометра пришлось за нами бежать, и первое, что говорит: «Я шла по запаху, благоухает от монастыря. Вы дипломат забыли».
Мы все были растеряны, решили вернуться. Матушка Серафима (в прошлом она была крупным ученым) посмотрела на образ и произнесла решительно: «Пусть меня режут на куски, но я буду свидетельствовать о святости Государя!» Попросила чехольчик на память, а взамен подарила вышитый рушничек. Она, и верно, потом свидетельствовала, ходила к митрополиту Ювеналию. Правда, первый вопрос, который задал ей владыка был таким: «А какой же вы акафист перед иконой читали?» – «Русской Зарубежной Церкви». Но все-таки чехольчик и убежденность матушки произвели на него впечатление.
* * *
Какое-то время образ хранился у одной из женщин, ходивших со мной в Новодевичий монастырь. 7 ноября я зашел к ней, спросил: «Сильно благоухает?» Услышал: «Теперь уже поменьше». Заходим в комнату, где икона, ничего себе поменьше! Подходим, а по иконе течет капля мира янтарного цвета... Сбылись слова отца Рафаила, что миро будет истекать зримо. Минут тридцать мы простояли на коленях, это было такое потрясение. Миро почему-то истекало не сразу сверху вниз, а сначала по горизонтали, против всех законов земного притяжения. Приехал по нашей просьбе монах с Соловецкого подворья и, собрав несколько капель, сказал: «Сегодня будет всенощная, я смешаю это миро с маслицем и буду им помазывать».
Спустя неделю образ был принят в храме Вознесения на Гороховом поле. Красивейшая церковь, где настоятелем был о.Василий Голованов. Почти ежедневно икона мироточила, перед ней читались акафисты, и так продолжалось несколько месяцев. Когда об этом узнал благочинный, то велел икону с аналоя убрать и акафистов больше не читать, а молиться за упокой Государя. В противном случае, объяснено было отцу Василию, он расстанется с должностью. С этого момента мы как бы перешли на нелегальное положение. При закрытых дверях в определенные дни собирались верные люди, и тогда икона выносилась из алтаря, возлагалась на аналой и снова звучали слова акафиста. Мироточение не прекращалось. Отец Василий поехал с рапортом к митрополиту Сергию Солнечногорскому, тот все передал Патриарху, и вскоре пришел утешительный ответ Святейшего: «Благодарение Господу, бывают такие чудеса. Просим сообщать и дальше о судьбе этой иконы».
|
Некоторые мои товарищи настаивали, что образ и дальше должен оставаться в этой церкви. Но мне было благословлено нести его по храмам. 28 февраля 1999 года – это был день Торжества Православия – состоялось перенесение образа в храм святителя Николая Чудотворца в Пыжах. Принять ее согласился с великой радостью отец Александр Шаргунов, человек, который, быть может, больше всех в России сделал для прославления Государя, выпустил пять или шесть книг о чудесах Царственных мучеников, а правильно сказать, об их любви к своему народу. Книги эти разошлись по всей стране, рождая ответную любовь.
Встреча образа в храме отца Александра превзошла все мои надежды. Принимали с колокольным звоном, постелили дорожку до ворот. Икона в этот день мироточила удивительно сильно, а служба была... я на такой литургии, если откровенно, не был ни разу в жизни. Настолько весь приход был един в своей молитве, душа пела от радости. Когда мы во второй раз привезли икону в эту церковь, то очередь желающих причаститься стояла от метро «Третьяковская» – а это приличное расстояние. Священники несколько часов помазывали народ. Море неразливанное было людей.
Исцеление полковника Вытягова
Вы знаете, наверное, что сейчас, как и в Смутное время, иконы чаще мироточат, чем в спокойные годы. В семнадцатом веке, когда страной правили самозванцы, происходило то же, что и ныне. Миром издревле помазывали для очищения и врачевания.
После храма святителя Николая икона побывала у отца Артемия Владимирова, потом перешла к батюшке Владиславу Свешникову, о ней заговорили по радио «Радонеж». Тогда-то и услышал об иконе полковник в отставке Александр Михайлович Вытягов. Участник Великой Отечественной войны, он имел много ранений, руководил кафедрой одного из военных вузов Москвы, потом ослеп – пятнадцать лет ничего не видел.
По просьбе полковника Вытягова его стали возить по храмам вослед за иконой Царя-мученика. Ее мироточение потрясло Александра Михайловича. Он не мог его видеть, но мог обонять. А когда образ приняли в храме Троицы-в-Хохлах, полковник попросил подвести его к настоятелю отцу Алексию со словами: «Вы знаете, я везде езжу за этой иконой и верю, что она меня исцелит». Отец Алексий просто, без промедления ответил: «По вере твоей и будет это». Подвел Вытягова к образу и накрыл его голову рушничком, пропитанным миром, быть может, тем самым, который нам подарила покойная матушка Серафима (Чичагова). Как вспоминал полковник, «какую молитву я при этом читал – не помню», но только на следующее утро он проснулся, оглядел комнату и закричал, так что к нему опрометью сбежались все домашние: «Я вижу».
Ему было тогда восемьдесят с лишним лет. Не знаю, жив ли он, или Господь его забрал к Себе. Это было первое исцеление от иконы, совершившееся по молитве Государя.
«Канонизация Государя состоялась...»
Быть может, это событие стало каким-то переломным. В июне 99-го образ вместе с другими чудотворными иконами облетел по благословению Патриарха всю Россию – самолет прошел над Минском, Киевом, Крымом, Чечней, Новосибирском, Камчаткой.
А в июле образ впервые покинул столицу не по воздуху. Мы отправились с ним в Ивановскую епархию. Вечером мы по просьбе владыки Амвросия поставили икону в домовой церковке – рядом с его кабинетом, и всю ночь он перед ней молился. И намолил такое мироточение, какое я видел впервые в жизни. По образу стекало двадцать струй. За ней в иконостасе стояла фотография Государя, она тоже покрылась миром. Перенесли образ в кафедральный собор. Владыка был уже там. Принимая образ, он громко возгласил на весь храм: «Канонизация Государя состоялась!» За этим последовали пауза и продолжение: «На небесах. И только человеческий фактор препятствует прославлению Государя на земле». Повторяю сказанное дословно.
* * *
Это было в начале июля. А 12 числа мы были в Тихоно-Луховском монастыре Ивановской епархии, откуда крестным ходом пошли в Ипатьевский монастырь Костромы. Икона стояла на носилках, которые мы несли по очереди. Сначала нас было человек тридцать, потом дошло до шестидесяти. Несли три образа: в центре – Державной Божией Матери, справа – Одигитрии-Путеводительницы, а слева – Государя.
Если бы вы могли это видеть! Мы шли по местности, где были разрушены храмы, это ужас – смотреть в пустые глазницы этих храмов, на их рушащиеся кровли, покосившиеся кресты. Кругом была бедность, магазины стояли пустые, после августа 98-го не на что стало покупать товары за границей, а сами мы их делать разучились. Это ударило даже по Москве, а провинция обнищала совершенно. Но нам отдавали едва ли не последние копейки на покаянные свечи. Мы шли через села, где сотни, тысячи людей выстраивались вдоль дорог. Над головами их проплывал помост с иконами, потом совершались крещения детей. Помню, один мальчик подошел к священнику, попросил: «Батюшка, научи меня какой-нибудь молитве, только самой короткой, чтобы я мог запомнить». Тот сказал: «Хорошо. Самая короткая: «Господи, помилуй». То, как относились русские люди к Царю, потрясло меня. Становились перед ним на колени, плакали, но этот плач не был... это были слезы радости. Именно тогда-то я понял, что в нашем народе генетически сохранилась память любви к Государю.
В одном из городков мы спустились в подвал Дома культуры набрать воды для молебна и нашли там портрет Царя. Он был написан, по-видимому, самодеятельным художником и весь покрылся плесенью, кроме лица и части мундира. Лицо было чистое. Там, в подвале, подобном ипатьевскому в Екатеринбурге, произошло это обретение.
Молитва врача
В глазах Олега Ивановича стоят слезы. Говорит простодушно:
«Иногда слышу «ваша икона», отвечаю: «наша». Мне сложно определить свою роль возле иконы, непонятно, почему мне она досталась. Не знаю.
Поначалу очень хотелось сложить с себя ответственность. Я схитрил в своем рассказе, опустив одну подробность. Вскоре после того, как икона начала мироточить, был создан попечительский совет из нескольких священников и мирян. Я был рад стать его рядовым членом, потому что боялся сам принимать решения. Но потом начались ссоры. Некоторые хотели оказаться во главе всего. Дальше – хуже. Оказалось, что за моей спиной начали совершаться какие-то дела. Я ведь не коммерсант, а на почитании образа, как оказалось, можно было заработать большие деньги. Для кого-то это оказалось слишком большим искушением...
И тогда я сказал себе: «Дал тебе Господь эту ношу – ты ее и тащи». Сейчас, когда какой-то доход накапливается от продажи маленьких иконок, заказываю большие и отдаю их в храмы бесплатно. Написать такую очень дорого. А так хорошо выходит. Вот и вся бухгалтерия. Когда призовут меня, то хоть этим... оправдаюсь. Одна надежда – на Божью Матерь. И на Царя. Ведь я верноподданный».
* * *
Его, Олега Ивановича, бедность незаметна, пока он в халате врача. О ней можно догадаться разве что по тому, как он говорит многозначительно о каком-то крупном промышленнике, что тот пожертвовал на икону аж сто долларов! В Москве даже для гувернанток и полотеров эта сумма – почти ничто. Но в деньгах, как я понял, Бельченко смыслит мало. Зарплата квалифицированного врача в России не располагает к глубокому знакомству с предметом.
Потом, уже в дежурке, когда Олег Иванович начнет переодеваться, нужда его бросится в глаза. На нем была изношенная водолазка. О ботинках с гордостью говорит: «Вот одна бабушка подарила. В них ее внук прежде ходил. Вырос, что ли? Хорошие ботинки ведь».
Его угол в кабинете густо завешен иконами, а молодые коллеги-медики с округлыми, довольными лицами, как у торговцев матрешками на Арбате, лениво над ним посмеиваются. Смотрят явно свысока. Меня это резануло. Олег Иванович делает вид, что не замечает ничего, говорит неуверенно, показывая на образа и пытаясь улыбаться: «Вот, воцерковляю молодежь потихоньку». Я подумал, может, и правда воцерковляет. Ведь однажды жизнь сотрет с них ухмылки, и тогда они будут хотя бы знать, как перекреститься.
* * *
Бельченко проработал хирургом 35 лет. Прошлой ночью было две операции, а одному тяжелому больному долго не удавалось поставить диагноз. Потом, наконец, и его прооперировали. Все трое остались живы. Но часто приходится врать безнадежным, что у них все в порядке, кричать на пациентов, чтобы поверили в себя. Это важно, ведь один Бог знает, как все в человеке поворачивается.
Олег Иванович вспоминает: «Раньше я был более самонадеянным. Вспоминаю, у одной женщины оказался перитонит – не осталось ни миллиметра здоровой ткани в брюшной полости. Я заявил на утренней конференции: «Эта женщина не имеет шансов». А она живет весь следующий день, мечется, хотя должна уже умереть. Что делать? Вскрывать полость, снова делать промывание? Завотделением спрашивает: «Ты уверен, что она обречена?» – «Уверен». – «Ну, тогда успокойся, все нормально. Резать нет смысла, без нас отойдет». А больная и на следующий день живет. Я говорю: «Нет, это неправильно. Раз человек не умирает, нужно бороться». Вскрывается брюшная полость – перитонит страшный, все бессмысленно, завотделением ругается: «Во что ты нас втянул. Дай человеку умереть, наконец». Но промыли, дальше лечим... Вы знаете, ведь эта женщина выжила.
И тогда я себе сказал: не твое дело определять, кому жить, а кому умереть. Ты имеешь профессию врача, вот и лечи, как научили тебя твои учителя, как подсказывает жизненный опыт, Господь. А бывает, что человек умирает. И ты мучишься – может, это твоя вина, может, неправильно назначил лечение. Идешь с этим на исповедь, а что сказать? Каешься, а ответа так никогда и узнаешь.
* * *
Перед операцией он всегда читает «Царю Небесный...», чтобы Святой Дух сошел. Врач должен быть прозорлив, но от природы он не таков. Остается молиться: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, благослови... во имя пресвятых отцев наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас...» Потом сам перекрестится, больного перекрестит. Поясняет: «Даже если он другой веры – и иудеев, и мусульман осеняю знамением, все мы дети Божьи. Пусть Господь смилуется над заблудшими овцами, как когда-то над самарянкой. Она ведь тоже неправильно верила».
На стене в кабинете Олег Иванович показывает мне со счастливой улыбкой «Молитву врача XII века». Откуда взялась, сам не знает, но каждый день ее читает:
«Господи, не допускай, чтобы жажда наживы и славы руководили мной в практической работе. Укрепи силы моего сердца так, чтобы оно могло одинаково реагировать на страдания бедного и богатого, добро и зло. Помогать одинаково другу и врагу. Научи меня, Всемогущий, терпеливости и спокойствию, когда больной непослушен или оскорбляет меня. Сделай меня умеренным во всех суждениях и действиях. И пускай далеко от меня остается мысль о том, что я все знаю и умею».
* * *
В молодости он был атеистом.
– Мой дед был предводителем дворянства в Новомосковском уезде Екатеринославской губернии. А я вырос безбожником. Но в 70-е годы прооперировал одну матушку – супругу отца Николая Михнюка, который служит в Каменском. В знак признательности батюшка подарил Библию – тогда она была редкостью. И стал я ее понемногу просматривать...
Но настоящий переворот в Олеге Ивановиче произошел вот при каких обстоятельствах. Как-то он читал курс лекций в медучилище, рядом с храмом иконы «Нечаянная Радость». И однажды после занятий ждал троллейбус на остановке. На улице было морозно, троллейбус все не подходил, и Олег Иванович зашел в церковь согреться. Там было уютно. Свечи горели, тепло. К тому же он большой любитель хорового акапелльного пения, и когда услышал его в храме... его как током пронзило. Вдруг открылась разница между академическим исполнением на сцене и молитвенным. Это было в праздник Сретения. С тех пор Бельченко стал заходить в храм все чаще – слушать, как поют. Потом обращать внимание на то, что говорит священник, Библию внимательнее читал. К началу восьмидесятых годов осмелился первый раз перекреститься украдкой, чтоб никто не заметил. Давило воспитание.
Воспитание...
– Моей маме в 18-м году было 11 лет, отцу четырнадцать, – говорит доктор Олег Иванович устало, измотанность дежурством все-таки давала о себя знать. – Когда расстреливали Царскую Семью, они не могли стоять в подвале, но никто из нас не был и на Голгофе, что не мешает нам каждый день распинать Христа. Нас спрашивают, о каком покаянии перед Царем может идти речь? Но я был не просто безбожником, но воинствующим, имел пятерку по атеизму. Это мои пули – которые летели в Царя. И разве мы не верили клевете о Государе? Он, наш добрый, святой Царь, был прозван кровавым. А вы знаете, что ни на одном расстрельном документе нет его подписи. Потому что всех приговоренных по законам Российской империи, если к нему обращались за помилованием, он прощал.
Даже Каляева наша святая Елизавета Федоровна, мужа которой взорвал этот убийца, пыталась спасти. Уговаривала написать прошение к Государю, говорила, что он всех милует. Но Каляев отказался – этот подлюга... Господи, помилуй. Ох, извините ради Бога. Расстроился. Чем больше я узнаю о Государе, его семье, тем больше поражаюсь. Есть чудо Царской Семьи. Это был идеал, идеал. Где дети воспитывались и в кротости, и в благородстве. Государыня штопала штаны мужу. У Царя на лондонском счету осталось десять рублей после его смерти. Девочки – великие княжны – носили платья друг за другом. Каждая имела свое послушание в доме. Это чудо, чудо.
Доброе лицо Олега Ивановича сияет:
– Прославление Государя было для Бога не нужно, и для Царя не нужно. Это для нас... это нужно было для нас, понимаете?!
– В вашей жизни было много чудес, снов вещих?
– Нет, совсем ничего не было. Только одно чудо – я пришел к православию. А потом начала мироточить икона Государя. Почему у меня, не знаю. Жизнь моя какая-то нехорошая, семья распалась, дети выросли атеистами. Только-только поворачиваются к Богу. Бывает очень тяжело. Некие люди стали говорить, что я икону чем-то обливаю. Но ведь она и без меня мироточит. Иной раз ее месяцами не вижу, стараюсь держаться подальше, чтобы все увидели – я здесь ни при чем. Пожаловался отцу Николаю Гурьянову. Батюшка вскинулся: «И ты еще смеешь жаловаться! Находясь при такой святыне, смеешь жаловаться. А ты знаешь, сколько на брата Иосифа Муньеса хулы было? Не смей больше жаловаться». Я подумал: и верно, какой я идиот!
Ипатьевский монастырь
А теперь закончим рассказ о первом крестном ходе с образом Царя-мученика. Пять дней шел ход из Ивановской епархии в Кострому. Бельченко вспоминает:
– В центре Костромы есть женская обитель, где хранится домовая икона рода Романовых – Федоровской Божией Матери. Когда подошел к ней, образ Государя у меня в руках был совершенно сухим. И я взмолился: «Божья Матерь, яви чудо, замироточь Сама, чтобы показать святость Государя. Чтобы все увидели, кто он для Господа». Это было, наверное, дерзостью... Стою, плачу и вдруг вижу, какими глазами священник, стоящий рядом, смотрит на икону Царя-мученика.
Оказывается, она замироточила. Божия Матерь все-таки явила чудо, но по-Своему. И это было только начало. На следующий день пошли в Ипатьевский монастырь, откуда вышла на служение Отечеству династия Романовых. Нас сопровождали милицейские машины с мигалками, народу было очень много. Когда подошли к Волге, в монастыре начали бить в колокола. Монахи вышли навстречу, у многих вокруг лица были мокрые. Мы плакали и пели, я думал, что вот так же русский народ мог ныне встречать потомка Государя – своего законного правителя. И какой была бы тогда наша Россия? Но у Государя не осталось потомков. Зашли в Троицкий храм с его прекрасными фресками. Служило девятнадцать священников. Такого мироточения я не видел никогда. По всей иконе, по всей ее ширине волнами шло миро.
В.ГРИГОРЯН
(Окончание следует)
 | назад |
| вперед |  |
