ПОДВИЖНИКИ
АГАФАНГЕЛ – ДОБРЫЙ ВЕСТНИК
(Окончание. Начало в №463)
На всю жизнь
Тихий провинциальный городок Старая Русса. Низенький домик в саду за Георгиевской церковью. Мы сидим с монахиней Варварой и ее подругой Антониной за грубым деревянным столом, накрытым белой скатеркой, чаевничаем. Неспешно рассказывает Варвара, келейница старца Агафангела, о детстве своего батюшки:
– Вот так, привел Володька Назаркин Колю (мирское имя о.Агафангела) в храм, прислуживают они в алтаре. Часто так было: кончится служба, и монахиня Арсения (она жила при храме) скажет: «Коляшка, не ходи домой. Пошли со мной на огород». Не хотела она, чтобы он в шпану попал, по улицам болтался. Возьмет с собой на огород, покопаются в земле, поговорят о том, о сем. Она его учила по-церковнославянски читать, петь, правильно ударение делать. Умной монахиней была. Покормит его. Ближе к вечеру отпускала: «А теперь беги домой, скоро мама приедет». В общем, всячески удерживала его у себя.
А потом с этим Володькой Назаркиным они куда-то собираются. Мать: «Куда это вы?» – «А вот есть монастырь недалеко, съездим, узнаем». В Загорск собрались. Попали в Троице-Сергиеву лавру ко всенощной. Монахи спрашивают: «Ну, что вы умеете?» – «Петь и читать. Я шестопсалмие у себя читаю». Дали Коле шестопсалмие, и он как начал... У него голос такой был, как, помните, у Робертино Лоретти, – такой же чистый, детский тенор. Все рты и раскрыли. Батюшка потом рассказывал: «Видя, как они изумились, я возгордился и потерял, где дальше читать... Тут какой-то монах спустился с хоров, показал мне нужное место в книге и по голове погладил: «Вот и не гордись более своим голосом. Видишь, как тебя Господь сразу усадил».
Батюшка смеялся, когда рассказывал этот случай. Ну, прочитал он шестопсалмие, пошли на клирос, пели вместе с монахами. Отец наместник подходит: «Ты с кем живешь?» – «С мамой». – «А где папа?» – «Папа на фронте погиб». – «Ну, пойдем ко мне...» А Володе Назаркину дал денег и напутствовал: «Приедешь, передай эти деньги Колиной маме на билет. Она должна приехать ко мне».
Приезжает Володя (он потом станет иподьяконом у Патриарха Алексия I) и говорит:
– Тетя Настя, а Колю оставили в Лавре. Самый главный начальник оставил его!
Протягивает деньги и записку. В ней написано:
«Уважаемая Анастасия Ивановна!
Прошу Вашу милость пожаловать завтра утром к нам в обитель – имеется важный разговор. Коля у нас, не волнуйтесь.
Призываю мир и Божие благословение на Ваш дом.
С любовью о Господе – наместник Свято-Троицкой Сергиевой лавры недост. архимандрит Иоанн».
Мать чуть в обморок не рухнула. Потом она мне рассказывала об этом: «Ой, Катерина, я ж простая баба, деревенская, рязанская. Что ж я знаю-то? Как обратиться, даже не знаю, Господи!»
Ночь не спала, ворочалась. Утром – на первую электричку. В Лавру прибыла вовремя – народ ожидал выхода из покоев наместника. Вот дверь отворяется, появляется статный, такой солнечный архимандрит Иоанн. Красивенный. Им невозможно было не залюбоваться: волосы золотыми кудрями изливаются на плечи, за ним воздушная мантия плывет с красными и белыми полосами, как крылья ангела. Монахи выстроились по бокам, сдерживают народ. Вот он приближается, приближается... И мать обомлела: с торжественным видом позади наместника шел Коля, неся, словно королевский паж, нижний край мантии.
Наверное, Коля подсказал, что вон там, в толпе, его мама стоит. Или сам наместник духовным взором увидел. Идет прямо к ней, сияя:
– Анастасия Ивановна? Нам необходимо серьезно поговорить. Жду вас после службы в моих покоях.
«Пришла я, – рассказывала Анастасия, – и не знаю, как себя вести».
Стол накрыт. Сели. Архимандрит просит: «Коля, подай вон там розеточки». Коля видит кувшин с розами – и давай бутоны рвать. «Нет, Коля, под варенье розетки, вон там стоят».
Разговор о.Иоанн начал сразу по существу:
– Анастасия Ивановна, Коля хочет остаться в монастыре.
– Я не против, – отвечала мать. – Но он сейчас, маленький, хочет. А вдруг вырастет большой и расхочет? Тогда как быть? И ему же учиться надо.
– Да, да, пусть учится. Но на выходные и летом на каникулы пусть к нам приезжает.
Поговорили они так, архимандрит Иоанн отдал распоряжение вызвать к нему в покои портного, и, когда тот явился, мальчика обмерили и вскоре сшили богослужебные облачения.
Пройдет время, архимандрит Иоанн (Разумов) станет митрополитом Псковским и Порховским – и Анастасия Ивановна еще не раз встретится с ним. Но та, первая, встреча запомнилась ей на всю жизнь.
Жизнь покатилась по-старому, но душа Коли рвалась в обитель. Каждое лето проводил в Загорске. И просфоры пек, и баню топил, и в храме убирал, и свечи ставил, и пел, и читал. Все прошел, только портновское не проходил, не был там у них в цехе.
Кончил он школу. В Загорск в семинарию его не берут – еще несовершеннолетний. 18 годов исполнится 5 декабря, а начало занятий – 1 сентября. И остался Николай просто послушником в обители. Зимой наместник (тогда уже был архимандрит Пимен, который потом Патриархом стал) говорит ему: «Коля, не теряй драгоценного времени. Поезжай в Питер. Там митрополит Григорий (Чуков) хороший, он тебя примет». Написал рекомендацию.
|
Приняли безо всяких экзаменов, и вскоре Николай других семинаристов догнал и перегнал, и учился на «пятерочки».
В 1954 году прямо из семинарии его в армию призывают. Направили в Североморск на крейсер «Мурманск». Батюшка говорил, что там он был наводчиком пушки 100-го калибра. «Салажатами» обзывали, но никакой дедовщины не было, кормили до отвала, не то что дома – вдоволь хлеба и белого, и ржаного, и мяса... Но все равно батюшка стремился назад, в семинарию.
Прослужил он полтора года из положенных пяти, и тут – несчастье с матерью. Анастасия Ивановна на московском молокозаводе, где она работала, попадает в аварию: бидоны, что на стеллаже стояли, все упали ей на голову. Сотрясение мозга. И пошла она по инвалидности. А был у нее сосед полковник, боевой летчик, он жил в их коммуналке. Видите, какие люди были тогда скромные – герой войны, но тоже жил в коммуналке, ждал своей очереди на жилье, а не рвал с горла: давай – и все. И вот стоят они на общей кухне, ждут, когда плиты освободятся, и полковник спрашивает:
– Что Коля пишет?
– Да что пишет: «Мама, похлопочи, чтобы меня отпустили учиться в любимую школу».
Он семинарию называл «любимой школой».
– А разве отпустят, – вздыхает мать.
И полковник вдруг говорит:
– Отпустят! Давай конверт, я напишу.
И написал самому маршалу Жукову, который тогда был министром обороны.
– Вот отправь заказным письмом. К Новому году Коля будет дома.
И точно – к Новому году его отпустили. Приехал в новеньком обмундировании. Анастасия Ивановна потом все напоминала сыну: «Молись за Жукова, это ведь он тебя отпустил из армии». А командир того крейсера не хотел его отпускать, все говорил: «Коля, останься, я из тебя сделаю человека». Он хорошо относился к матросу – бывало, сходит на берег домой к семье и ключ от своей каюты Коле дает. Тот приходит – на столе у капитана горка конфет, для него. И вот он сидит в каюте, в тишине, конфеты ест и духовные книги читает, всякие учебники по семинарии, чтобы от ребят не отстать.
Когда Коля пришел с флота, Анастасия Ивановна сына около себя не держала, отпустила ехать в Ленинград, в семинарию. Она, конечно, его любила, но бабской мягкостью не отличалась.
После семинарии, которую окончил в 1958 году, батюшка наш сразу поступил в Ленинградскую духовную академию. Учился и одновременно был референтом, личным секретарем у владыки Никодима (Ротова). Позже владыка перевел его в Москву в Отдел внешних церковных сношений, который сам возглавил. Там батюшка без отрыва от учебы работал библиотекарем. В Москве он познакомился со многими архиереями. Особенно близко принял его владыка Ювеналий. Частенько вместе с юношей он в обеденный перерыв заезжал к Анастасии Ивановне, якобы на жареную картошку. Епископу нравилось бывать у них в гостях, душевно беседовать. Из своих личных денег владыка установил пенсию для Анастасии Ивановны, выплачивал ее, пока она жила в Москве.
В этой библиотеке при Патриархии наш батюшка еще больше полюбил книжность, собрал и свою большую библиотеку. В начале 80-х в пасхальную ночь, когда батюшки не было, в его дом прокрались неведомые люди (скорее всего, сотрудники КГБ) и, учинив погром, унесли все книги. Но ничего у них не вышло. Батюшка-то никогда не скупился, давал всем читать – и половина библиотеки была на руках его духовных чад. Они книги вернули да еще свои принесли – и стала батюшкина библиотека больше прежней.
Академию он окончил в 1962 году – в самый разгар гонений Хрущева против Церкви. Диссертацию написал об истории Псково-Печерского монастыря. В ту пору эту обитель всячески принижали, будто бы она, находясь в оккупации, сотрудничала с немцами. Но батюшка не побоялся писать правду о монастыре.
«Всем-то я мешаю...»
– А как он стал монахом? – спрашиваю матушку Варвару.
– В монахи его постригли в Загорске в том же, 62-м году. Что я запомнила из рассказа батюшки... У каждого монаха есть крестный, который одевает во время пострига. У Николая таким крестным был старенький схимник, отец Михаил. И вот он ведет его под постриг, накрыв схимой, и причитает вслух: «Всем-то я мешаю, все меня ненавидят, отовсюду меня гонят... Вот хотел в Иерусалиме остаться, пробыл там, и выпроводили из Иерусалима...» Это он про будущее нового монаха. И приговаривает дальше: «Один меня так возненавидел, что даже хотел убить. Кинул я ему кость, на подавись, он и подавился...» Батюшка говорил, что только вот это, последнее, не сбылось, а все остальное сбылось. Батюшка в жизни терпел и гонения, и унижения. Часто говорил: «На меня восстали все силы ада». И это происходило от духовных лиц. За то, что приводил людей к вере, за открытие храмов и вообще за все свои труды, получил мученическую кончину.
Вскоре нового монаха послали в Иерусалим. Как и говорил крестный Михаил, недолго он там побыл – выпроводили. Обычно в Иерусалимскую русскую миссию командировали на пять лет, а батюшка продержался только 8 месяцев (видимо, его склоняли к сотрудничеству с КГБ, но он отказался).
Приехал иеромонах Агафангел на родину, и его взял к себе митрополит Псковский Иоанн, сделал секретарем. Работа эта не нравилась нашему батюшке, он рассказывал: «Все едут с жалобами, надо разбирать все эти письма...» Человеку 27 годов, конечно, ему это не интересно.
– Владыка, мне не нравится такая работа. Я люблю петь и читать, служить.
– Ну, поезжай тогда в монастырь в Печеры.
– О, это по мне!
В Печерах
Более 12 лет иеромонах Агафангел подвизался в Псково-Печерской обители. Хоть он человек городской, бывший архиерейский секретарь, но весело исполнял послушания: ведрами таскал воду, косил в поле траву, ухаживал за скотиной... Когда приезжали к нему знакомые и спрашивали, какая у него должность в монастыре, батюшка отвечал: «Патриарх скотного двора».
Уже тогда у батюшки проявился дар прозорливости. Нет, он не угадывал будущее, как какой-нибудь прорицатель, а просто через него Господь дела вершил. Сам-то батюшка мог и не ведать, что по-господнему поступает, – ведь он потом сам удивлялся, как это получается. Вот случай расскажу.
В Новгороде у апостола Филиппа сейчас служит отец Георгий. Он сам коренной новгородский. А матушка его, Люба, – из Йошкар-Олы. А как они познакомились – история.
У Любы мама была духовным чадом отца Кронида, который в Троице-Сергиевой лавре ведал просфорами. И вот пишет Кронид письмо Агафангелу: «Отче, пожалуйста, постриги вот эту женщину в монашество, я не могу». С этим письмом отправляет он ее к батюшке. Приезжает она, и Агафангел совершает ее постриг с именем Антония. А ее дочь, Люба, спустя время тоже приехала в Псково-Печерский монастырь, в паломничество. Было 30 сентября, как раз ее именины – день Веры, Надежды, Любови. Идет она с землячками мимо кельи отца Агафангела. Он выходит и говорит: «Матушки, постойте. Может, вы отправите моей маме поздравительную телеграмму, у нее сегодня день рождения». Они: «Хорошо, батюшка, отправим». Он садится, пишет текст, выносит, денег дал. Потом заходит в келью, выносит какую-то дощечку, протягивает. А на дощечке выжжена церковь, помните, такие электровыжигалки были. «Вот вам за труды. Будете вы матушкой». Люба удивилась: ей уже за 25 годов и незамужняя, что этот монах говорит? И откуда он узнал, что она о замужестве мечтает? Дощечку взяла, но о словах старца вскоре забыла, вернувшись в Йошкар-Олу.
А отец Георгий был семинаристом, батюшка его готовил еще мальчиком к семинарии. И вот он уже был на последнем курсе и жаловался Агафангелу: «Батюшка, скоро выпуск, а кого замуж брать, не знаю». Духовник отвечает: «Ну, не буду же я тебе искать невесту. Вон у нас на хоре девчат сколько, одна другой лучше, сами выбирайте».
Но что-то не получалось у Георгия. Тут батюшка вспоминает про девушку, которой дощечку с рисунком храма подарил. Стал расспрашивать про нее. Говорят, церковная, на клиросе поет и просфоры печь умеет. Но уехала она в Йошкар-Олу. Батюшка: «Срочно вызывайте ее сюда на переговоры». Звонят в Йошкар-Олу: «Пусть Люба приедет». Она: «Зачем?» – «Приедете, узнаете». Ну, девушка послушалась – приехала вместе со своей сестрой Надей. Батюшка ей: «Вот у меня есть семинарист Юра, очень хороший мальчик. Надо вас познакомить и поженить». А как это сделать, он же в семинарию уехал? Ну, отправилась Люба туда, сестра ее сопровождает. Еще с ними была одна женщина, Ольга, подруга мамина, – под ее присмотром все происходило. Приехали в семинарию, нашли Юру: так и так, батюшка благословил познакомиться. Молодые понравились друг другу и сразу после Рождества свадьбу сыграли.
– А на дощечке-то, которую монах Любе подарил, какой храм был изображен?
– Да вроде наш, Новгородский, апостола Филиппа. Тогда в Новгороде он один и действовал. Сейчас там отец Георгий служит, а матушка Люба поет.
– Получается, сбылось пророчество?
– Получается так, – смеется м.Варвара. – С Любой мы познакомились, когда их уже в Новгород определили, много-много лет спустя после той истории. Однажды пригласила я ее в гости к нам, в церковный домик, где жили мы с батюшкой и его мамой Анастасией Ивановной. Сидим, чай пьем. «Люба, – прошу ее, – ну-ка расскажи, как ты давала телеграмму». Она: «Да, давала. Однажды в Печерах иду мимо кельи, и вот молодой красивый монах выходит и говорит: отправьте маме телеграмму. И дощечку мне подарил с изображением храма...» А батюшка Агафангел за стенкой был и слышал все. Заходит: «А телеграмму куда давали, в Люберцы? Случайно не Догадиной?» Люба удивилась: «Да, Догадиной – я запомнила». Батюшка: «Так вот она перед тобой сидит». Люба: «Как так?! А вы – тот самый монах? Вы тогда были молодой...» – «Так что ж, в одном возрасте не остаются». А матушка Люба смеется и плачет, так ее эта встреча поразила. Она ведь даже квитанцию той телеграммы сохранила, говорит, храню как реликвию.
(Окончание на следующей странице)
 | назад |
| вперед |  |
