ПОДВИЖНИКИ

«ЕСЛИ Б ЛЮДИ ЗНАЛИ, КАК ОНИ ПРЕКРАСНЫ...»

Жизнь митрополита Иосифа (Чернова)

(Окончание. Начало в № 470)

Второй срок. Чибью

В лагере епископ Иосиф одно время занимал отличную должность – выпекал сладкие булочки. Лишился он этого места при следующих обстоятельствах. В числе вольнонаемных за колючей проволокой работала женщина, которая одна воспитывала трех детей. Епископ помогал им, как мог, и воспылала женщина к нему страстью. Пришлось перевестись в туберкулезную больницу. Надо было обслуживать 90 коек – ночью вымыть 90 плевательниц, чтобы к утру они были чистенькие. Пока больные уголовники спали, он ползал под нарами, иногда нечаянно задевал кого-нибудь из уголовников, за что его спросонья пинали ногами. Плевательницы были деревянными и впитывали в себя всякие мокроты. Другие заключенные скоблили их щетками, но владыка выскабливать щеткой не успевал, ему не хватало времени. И однажды он заплакал и сказал: «Господи, неужели Тебе приятно, что Твой архиерей возится в плевательницах? Но если Тебе это угодно, то я буду мыть их руками». И стал мыть архиерейскими руками и скоблить ногтями. «Но для меня это было лучше, – говорил владыка, – чем терпеть искушения от «египтянки».

Пришлось поработать и на лесоповале, где он обморозил пальцы на руках и ногах, возить гробы за пределы зоны. Однажды зимой сани опрокинулись. Вспоминал: «Когда я очнулся, пришел в себя, то увидел, что сижу в глубоком снегу, а рядом со мной сидит один из покойников, которого я вез на захоронение». Всю ночь пришлось вытаскивать мертвецов из оврага. Но владыка говорил, что это его занятие было промыслительным, потому что он тут же, пока вез умерших, совершал по чину отпевание, так как имена их были ему известны. Если же не знал имени, то произносил: «…упокой, Господи, душу раба Твоего, имя которого Ты Сам веси…»

За лагерем последовала ссылка, от которой удалось освободиться довольно любопытным образом. Был в Республике Коми главный чекист, который ведал ссыльными. Тетя этого генерала упрашивала племянника не стеснять осужденного епископа. «Ну ладно, – соглашался тот, – можно молиться ему, сколько он хочет, но чтобы собиралось не больше 3-4 человек. И посылки, и письма пусть получает, и еще что потребуется – разрешим».

Владыка раз пошутил в его присутствии, прикрывая свою прозорливость:

– А что, если тебя, генерала, на высокую должность в Москву вызовут?

– Да как это меня из провинции в центр возьмут? Там много ученых.

– Ну, если тебя переведут на эту должность, то дай обещание, что освободишь меня и моего соседа ксендза, (и еще одного заключенного назвал).

Спустя какое-то время генерал вновь подошел к владыке, внимательно разглядеть, с кем имеет дело. Долго ходил вокруг, разглядывал. Потом заметил:

– Да, Иван Михайлович, вы, действительно, не простой человек, вы связаны с Богом.

Оказалось, что получил приказ ехать в Москву на повышение. Через несколько месяцев пришли бумаги об освобождении владыки Иосифа и тех людей, за которых он просил.

«Меня дети любили...»

Так и приходилось кататься владыке многие годы с Юга на Север и обратно. Из Коми поехал в Азов, где нужно было искать жилье и работу. На счастье, одна из духовных дочерей епископа Иосифа работала директором детского сада. Он нашел ее и попросил: «Помоги, мне надо существовать».

Впоследствии, как пишет Вера Королева, владыка всегда очень умилительно вспоминал детские горшочки, которые стояли в яслях целой стопочкой и ополаскивать которые тоже входило в его обязанности. Он рассказывал, как ночью, бывало, просыпались дети, и он их, полусонных, приносил на руках или подводил за руку и сажал на горшочки. «Меня дети любили, – вспоминал владыка, – и это меня очень радовало».

Вскоре обнаружилось, что в Азове существует тайная община почитателей праведного Иоанна Кронштадтского, именуемая «Белый дом». До революции «иоанниты» доставляли много хлопот избытком ревности и недостаточной церковностью. Но постепенно они избавилась от крайностей. В Азове «иоаннитов» жило немногим меньше 40 человек. По документам они были женатыми или замужними людьми, но на самом деле жили по-монашески: женщины в одном помещении, мужчины в другом. Днем работали на рыбокомбинате, а в свободное время во главе со своим пастырем отцом Федором Легаловым молились, служили. Поначалу они настроены были оппозиционно к Московской Патриархии, но, познакомившись с владыкой Иосифом, стали поминать на литургиях митрополита Сергия Страгородского. Убедившись, что епископ тверд в вере, они забрали его к себе. Жезлоносцем у него стал маленький мальчик. Во время ночного богослужения он укладывался у ног владыки и засыпал. Жил епископ в подвале, подальше от любопытных глаз.

Там, в «Белом доме», и застала его война.

Война

Приход немцев хоть был бедой, но народ так натерпелся от большевиков, что поначалу вздохнул с облегчением, не заметив, как попал из огня, да в полымя. Голодные, нищие люди самоотверженно восстанавливали храмы, украшали их уцелевшими, схороненными от богоборцев иконами. Владыка Иосиф начал открыто служить в Таганроге, но немцы с самого начала его невзлюбили за то, что он поминал на богослужениях имя Патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия. Даже когда митрополит публично отрекся от всех священников, служивших на оккупированных территориях, владыка остался верен Первоиерарху, понимая, что тот не свободен в своих действиях.

Как-то немецкий комендант спросил владыку, чем он может помочь гитлеровской армии. Тот ответил, вспомнив профессии, освоенные в лагере, что может белье стирать и дрова рубить. Но немцу нужно было другое. Он потребовал совершения молебна за победу немецкого оружия. Владыка наотрез отказался. После этого ему запретили покидать Таганрог.

В 1943 году владыка спросил у таганрогской блаженной Марии, которая ему была как мать, что ждет его в будущем. Она ответила:

– Деточка, немцы уйдут, русские победят.

– А мне что делать?

– Коли останешься с русскими, то изобьют – прямо вот так в рай. Коли немцы останутся – забьют. В рай! А когда немцы уйдут и большевики придут и не забьют – це Мария уже нэ знаэ...

Накануне Рождества последовал новый арест, один из самых страшных в жизни епископа Иосифа. Он просидел 66 суток в гестаповской тюрьме. Окна в камере смертников были без рам и без стекол. На улице стояли морозы. Владыка был в легкой одежде, со дня на день ожидая расстрела. Потом говорил о себе в третьем лице:

«Я знаю одного архиерея, который муки холода на себе перенес. Его забрали из дома зимой в одном подряснике и посадили в холодную камеру, в которой продержали 66 суток. И вот, в какой-то момент он понял, что замерзает. Встал на коленочки и так молился, что почувствовал теплоту. Он согрелся и остался жив».

Обвинили его в связях с Патриархом Сергием и... работе на английскую разведку. Такое впечатление, что следователей гестапо и НКВД готовили в одном месте. Правда, немцы так и не узнали самых «страшных» его «грехов» – то, что владыка спасал евреев, а партизанам давал белье, деньги и завтраком кормил, так как они приходили рано-рано утром, и сам своими руками мыл им голову у себя в кабинете и ноги. Но это уже не имело значения... Его участь была решена. Во всяком случае, так думали гитлеровцы.

Однако тюрьму они практически не контролировали. Вот как рассказывал об этом сам владыка: «Я сижу в кладовой, заставленный кроватями, ведрами и всякой всячиной. Туда перевел меня на рассвете из камеры № 7, что на шестом этаже, помощник начальника гестапо, немец по национальности, но немец русский, фольксдойч из города Энгельса. Забил меня в угол и заставил, чем мог: «Я вас спасу. Я буду у вас бывать». И вот под Рождество до трех часов ночи вызывали заключенных на расстрел. Возили все время в Красный Яр, и там «черный ворон» сваливал людей по принципу самосвала. Затем их обсыпали каким-то химическим порошком, в это время строчили и после неглубоко закапывали. Так приезжали 3 раза до трех часов ночи. Раскрывали большую книгу и по ней выкрикивали: «Иии-ванов». – «Есть». – «С вещами!» В три часа все смолкло. Приходит ко мне фольксдойч и говорит по-немецки: «Вы в большой книге уже помечены как расстрелянный». Он меня обнял и поцеловал: «Послезавтра мы уходим, а завтра вы посидите спокойно здесь».

Не уважал владыка фашистов. Так потом и говорил во время допроса на Лубянке: «Так вы думаете, я расстрела боялся? Я был подготовлен. Я одного боялся, что они, паскуды, плохо расстреливают заключенных. А вы – герои. Вы умеете хорошо расстреливать».

Последний срок

После освобождения советские власти поначалу отнеслись к владыке спокойно. Даже писатель Борис Полевой написал о нем, что вот познакомился, мол, с одним развеселым архиереем, довольно мужественным человеком.

Но с большевиками никогда не угадаешь, на чем погоришь. В вину поставили тот факт, что по немецким спискам он расстрелян. Дальше началось что-то невообразимое.

Вот как писал потом архимандрит Иоанн (Алексеенко):

«Летом 1944 года мне, как благочинному г.Таганрога, вдруг привезли владыкин чемодан и сказали: «Владыка утонул, вот его вещи». В чемодане действительно были его вещи: серебряный напрестольный крест, облачение – саккос (у меня долгое время был его саккос, а потом я передал его в Пантелеимоновский монастырь на Афоне, когда ездил туда), омофор, все облачение, кроме митры. Жезл раскручивающийся был в чемодане. Но я не мог поверить, что владыка утонул, и стал его искать...»

Нашел. Да так нашел, что по одному делу им пришлось идти, так как оба они были связаны с тайным монастырем «Белый дом». Нашлась предательница, которая донесла на общину куда следует.

На этот раз владыку отправили под Челябинск. Ростовская и таганрогская паства помогала ему пережить годы заключения, отправляя в лагеря посылки с продуктами и теплой одеждой. Однажды владыка пишет: «Валенки украли». Решили, чтобы больше не крали, послать валенки разные – один черный, другой белый. Так в разноцветных и ходил.

О том, как относились к епископу Иосифу заключенные, вспоминал бывший зэк Алексей Сапожников:

«...Слышу, в людях чуть не споры. Каждый хочет его, такого «крупного гуся» (так называли), в свою бригаду. Его уважали. Он, хоть и зэк, но не ровнялся с нами. У него отношение к людям особое было. К нему тянулись, потому что, когда стоишь около огня, он тебя греет».

Много было и приключений. Тайно приходилось крестить детей офицеров НКВД, по просьбам их жен. Однажды самому довелось роды принимать. Как передавал рассказ владыки старец Наум из Троице-Сергиевой лавры, акушерка отлучилась, а «санитарки – бежать от страха, кричат:

– Иван Михайлович, владыка, помогите!

– Да что же, я ведь не женщина, а мужчина, и мне не положено. Вы сделайте, что можете, сами помогите ей.

– Ой, мы боимся, помогите!»

Родился мальчик. Владыка отрезал пуповину, потом младенец закричал.

Так проходил его последний, долгий срок.

Алма-Атинская кафедра

В Казахстане владыке Иосифу велено было жить в городе Кокчетаве. Русские побоялись его к себе пустить, поэтому приютила епископа многодетная казахская семья Кенжегариных, жившая в маленьком саманном домике. Один из малышей, когда вырос, вспоминал:

«В 1954 году у нас умер дедушка, и когда владыка пришел в нашу семью, мы, дети, стали называть его «ата», что по-русски означает «дедушка». Как дедушка он нам был... Уже после армии я приезжал к нему в Алма-Ату. Почему приезжал? Потому что я хотел с ним повидаться. Он нам как родной отец был, даже лучше, и мы любили его».

Возглавляя потом епархию, владыка объезжал раз приходы и заехал в Кокчетав. И вот идет служба, епископ стоит на кафедре, и вдруг вбегает в церковь воспитанник его – казах, бросается к владыке, обхватывает его за ноги и ревет: «Мой ата! Мой ата!» Иподиаконы оторвали его от архиерея, успокоили, посадили на скамейку. Владыка потом дарил девочкам из семейства Кенжегериных золоченые часики, отрезы с казахским орнаментом на платья. Он так и остался для них дедушкой.

В Кокчетаве за ним строго следили местные власти, не давали даже под благословение к нему подходить, тем более служить в храме. Поэтому владыка становился за печкой и там молился. Женщины стали стелить там для него круглый домотканый половичок. А епископ Иосиф стоял за печкой и плакал. Особенно плакал во время литургии.

Наконец в 1956 году закончились его мучения. Сначала он был назначен настоятелем того храма, где ему не давали служить, потом стал викарием Алма-Атинской епархии. Возглавлял ее тогда св.Николай (Могилевский), дивный светоч нашей Церкви. Однако после его смерти между православными в Алма-Ате вспыхнула настоящая война. Две группы верующих выдвинули каждая своего кандидата-архимандрита на вдовствующую кафедру. Перессорились насмерть.

Когда прибыл один из вновь назначенных архиереев, несколько женщин бросились под колеса его автомобиля, чтобы не допустить в Никольский собор. Через несколько дней две из них погибли под колесами другой машины, но остальных это не образумило. Патриархия не знала, что делать, зато власти оживились. Шел 1960-й год. Это был разгар хрущевских гонений, и дело шло к ликвидации Казахстанской епархии. Оставалась последняя надежда – на владыку Иосифа.

Захватывать кафедральный собор владыка даже и пытаться не стал. Зашел, приложился к иконе, оттуда отправился в епархиальное управление. Вскоре прибыла делегация, заявившая: «Если вы, владыка, еще раз появитесь в соборе, мы вам кишки выпустим! Здесь должен быть архиереем наш настоятель!» А он им сразу: «Ну, ничего, отныне кафедра будет в Казанской церкви!» Этого они не ожидали. Настроение сразу переменилось, патриотизм приходской взыграл, и вскоре та же толпа появилась с цветами, упала в ноги: «Владыка, простите! Не оставляйте собор!» – «Ну, хорошо, будем служить в соборе!» Вся дорога от его дома до самого Никольского собора (около километра) была устлана розами.

Полет Гагарина

Полет первого человека в космос вызвал огромное воодушевление безбожников. Очевидно, власти решили использовать его как некий величайший аргумент в борьбе с христианством. Оживились они и в Алма-Ате, стали интересоваться, как владыка отреагирует. Он думал, думал, потом на проповеди объявил: «Братья и сестры! Вы знаете, в какое время мы живем, какой прогресс совершается в мире! Много ученых изобрели много хорошего! А слышали вы – последнее событие произошло: наш молодой человек – Юра Гагарин – побывал в космосе! И оттуда вернулся! А ему, когда он полетел, Хрущев Никита Сергеевич сказал: «Юрочка, посмотри, есть там Бог или нет?» И так продолжил владыка: «Юрий Гагарин Бога не видел, ...а Бог его видел! И благословил!»

У него было прекрасное средство борьбы с безбожием, хотя он не специально к нему прибегал, а в силу воспитанного в вере характера. Средством этим была доброта. Окрестные жители в трудные моменты всегда приходили в его дом и просили: «Владыка, помогите!» И он всегда, чем мог, каждому помогал. Соседских детей владыка всегда угощал конфетами, делал им подарки. А девочка Лена, жившая в соседнем доме и особенно любимая владыкой, каждое утро подбегала к забору и находила на нем кулечек шоколадных конфет, который владыка оставлял для нее. Он самолично каждый день заворачивал в платок или бумагу несколько пригоршней конфет и рано утром оставлял их на заборе для этой девочки.

Он говорил: «Когда человек перед моими глазами, на лице все написано, я вижу, что за человек, и знаю, что сказать. Я не боюсь никакого вопроса ни от кого. Если б люди знали, как они прекрасны в своей индивидуальности и в своем таланте и талантах». И еще говорил владыка: «Самая дорогая ценность – все же не золото, деньги и богатство, а человек, его достоинство, его честь, его душевная красота: душевная красота на фоне веры, или вера на фоне душевной красоты».

Перед его натурой терялись даже начальники-богоборцы. Понимали, что церковник, но как такого человека по-человечески не уважать. Раз приехал из Москвы сам Фуров, зампред Совета по делам Русской Церкви. Вошел со свитой в дом, видит: владыка стирает подрясник. Увидев гостей, смутился, те рассмеялись. Потом отправились в его келью, архиепископ снова смутился. Сказав: «Минуточку, минуточку, здесь женская рука отсутствует», кое-как прикрыл покрывалом постель. Когда они выходили, владыка отстал, и Фуров, воспользовавшись этим, сказал местному уполномоченному: «Самый нищий архиерей!»

Никакие полеты в космос не могли ослабить впечатления на людей от этого бескорыстия.

Выборы Патриарха

После смерти Патриарха Алексия Первого встал вопрос, кого избрать на его место.

Некоторые архиереи поглядывали на владыку Иосифа, к тому времени – митрополита, как на юродивого. Но сначала к нему обратился митрополит Питирим (Нечаев), потом обратились около двух тысяч московских верующих и духовенства с просьбой – не отказываться ради блага Церкви стать кандидатом в Патриархи, добавляя, что, в противном случае, он ответит пред Богом на Страшном Суде.

Неожиданно их мечта совпала с желанием властей. Видно, Фуров, уважавший человеческие качества, многих убедил, что это лучший выход. Практически единственный раз в истории Церкви власть и православная общественность, в том числе настроенная оппозиционно, полностью сошлись тогда во мнениях: лучшей кандидатуры не найти. Православные видели во владыке безукоризненного ревнителя веры. Власть понимала, что, поддержав митрополита Иосифа, сможет произвести превосходное впечатление на оппонентов за рубежом и на православных внутри страны. Но владыка наотрез отказался... Фуров лично убеждал митрополита Иосифа: «Годы ваших заключений не станут для вас препятствием». Местный уполномоченный Вохменин предлагал: «Выставляйте вашу кандидатуру в Патриархи, мы вас поддержим». На что митрополит Иосиф ответил: «Мне вашей поддержки не надо».

Так и не стал Патриархом, а выбором в Предстоятели своего старого друга митрополита Пимена был доволен. Как старший по хиротонии в российском епископате, вдвоем с другим старейшим иерархом, он должен был облачить новоизбранного Первосвятителя. Рассказывал: «И когда мы надели на него куколь, лицо Первосвятителя преобразилось и стало как лицо ангела. Это был небесный человек, на него страшно было смотреть».

И продолжал: «Доложу, где я был. Были на обеде. За обедом я позволил себе немного повеселить Первосвятителя, и владыка Святейший смеялся, как мальчик. И даже руками придерживал свой живот и говорил: «Владыка! Владыка! Я никогда в таком веселье не был, как сегодня! Вы как в детство меня вернули!» Вот так я провел время в Москве».

Отказываясь от патриаршего престола, митрополит Иосиф всем объяснял, что он неуч, на самом деле была другая причина. За несколько десятилетий до описанных здесь событий ему велела отказаться от патриаршества блаженная Мария Таганрогская.

«Сукрест-накрест!»

Один пожилой казах переходил по мосту речку. Ступил на мост и обомлел – на перилах шайтан сидит и на него смотрит. Собрался с духом старик и крикнул ему: «Эй, шайтан, уходи!»

А он не уходит. Взмолился старик: «О, Аллах, помоги, помоги прогнать шайтана! Шайтан, уходи!» А шайтан все равно не уходит.

Вспомнил тогда пожилой человек, что где-то здесь недалеко «русский бог» живет – так звали казахи митрополита Иосифа. Прибежал к нему старик, объяснил ситуацию: «Отец, помоги!» Владыка отвечает: «Ты скажи ему: «Христос воскрес!» – и увидишь, что будет. Повтори сейчас, да не забудь по дороге».

Идет старик и повторяет: «Христос воскрес!» Однако пока дошел – забыл. А шайтан сидит, будто дожидается. Тогда старик выпалил ему так, как вспомнил: «Сукрест-накрест!»

И шайтан мгновенно пропал.

Через неделю старик привел в Никольский собор всю семью креститься.

Однажды владыку спросили, можно ли иноверцам, например, казахам, дать освященной воды, помазать их святым елеем, прочитать молитвы.

Митрополит Иосиф ответил: «Можно и нужно! Долг священника – преподавать, утешать, укреплять. Эта наша живая, прямая обязанность. Нередко приходится сталкиваться с таким явлением: имам или мулла говорит: «Я в этом не могу тебе помочь, иди к «урус молла», у него проси помощи». И, когда приходят к вам, не надо ставить условия – отрекайся от своей веры и принимай нашу». Дайте то, что он просит, помня о том, что Бог Отец есть Бог и Любовь для всех».

Владыка твердо, всю жизнь стоял на том, что православие – это не конфессия, внутри которой христианин может вариться. Православный – выше всех религий, каждый, глядя на него, может сказать: «Так вот каким должен быть человек». И тогда уже поинтересоваться, какая же вера сделала его таким?

В июле 1973 года Алма-Ате угрожала страшная опасность. Архимандрит Наум Свято-Троицкой Сергиевой лавры вспоминает: «В 1973 году намечалось в Алма-Ате большое бедствие, жара очень большая (при такой жаре оттаивают льды даже на Арарате и остов корабля Ноева ковчега всем виден бывает, и туда путешествуют кто может и желает). В Большом Алма-Атинском ущелье была широкая дамба, высотою 100-120 метров. (Взрывали горы, камнями перекрывали ущелье и возили землю заранее). Но было предчувствие катастрофы – пастухи-казахи спешно гнали скот на высоту гор... Миллионы кубометров воды накопилось у плотины – земля начала пропитываться влагой, и вал-дамба вот-вот могла не выдержать, и вода, получившая простор, с огромной скоростью должна была хлынуть по ущелью в город».

И тогда власти отправили к владыке уполномоченного по делам религии с весьма деликатной просьбой. «Иван Михайлович, – сказал чиновник, – у нас вот такая критическая ситуация. Так вы ТАМ походатайствуйте». Не сказал «помолитесь», но – «походатайствуйте».

Владыка Иосиф утешал руководство республики: «Беды не будет, мне Николай Угодник поведал – молитвы ваши на земле и на небе принял Бог, и беды не будет. Хотите, я по радио выступлю и скажу слово утешения людям?»

«Укрепились начальники города духом, – вспоминал о.Наум, – организовали контроль. Все оцепили, на мотоциклах – объезды, стали перебрасывать по воздуху баржи, насосы, трубы, шланги больших диаметров и большой длины и перекачивать воду из одного образовавшегося водохранилища в речку; и постепенно включали выходные засоренные шлюзы, водопроводы. И вода стала убывать, и по молитвам Церкви жара стала спадать – катастрофы не случилось».

Все взгляды – верующих и неверующих, русских и казахов – обратились с изумлением к владыке Иосифу, верному стражу Алма-Аты.

Особенные свойства

Один постоянный прихожанин Никольского собора, устав от тяготивших его семейных проблем, впал в уныние и, стоя на службе, размышлял: «Брошу их (жену и детей), завербуюсь, уеду на Север, буду им деньги посылать, и все. Хватит, надоело!» Вдруг владыка, выйдя на проповедь, начал свою речь с «эпиграфа»: «Брошу! Завербуюсь! Уеду на Север! Деньги буду посылать! Хватит, надоело… Да? А крест твой кто же за тебя нести будет? А? Вот, дорогие мои, внимание нашего сегодняшнего краткого повествования обращено на тему крестоношения: как мы должны нести свой крест, данный нам от Бога…»

Сам он так до конца его и нес. Мечтал под конец жизни пожить в Троице-Сергиевой лавре – отдохнуть. Но не вышло. Одна из духовных дочерей вспоминала:

– В последний раз я пришла к владыке в 5 часов вечера 4 сентября. Он благословил меня и говорит:

– Слушай, ты меня отсюда увези.

– Куда же я вас увезу, владыка?

– В Алма-Ату.

– А вы где находитесь?

– Как где? В Каскелене я нахожусь.

– Нет, владыка, вы в Алма-Ате находитесь.

– Ах, в Алма-Ате! Ну, тогда меня везти некуда.

Владыка повернул голову и стал пристально, с интересом смотреть в одну точку. Через некоторое время я спросила:

– Владыка, что вы там смотрите, что вы видите?

Он ответил:

– Сонм бесплотных.

Когда-то на допросах следователи, поражаясь силе его веры, честности и неподкупности, говорили: «Христианство имеет особенные свойства!» За полгода до смерти владыка сказал: «Эти слова можно будет написать и на моем кресте».

Подготовил В.ГРИГОРЯН

назад

вперед