ПАЛОМНИЧЕСТВО
ОБЛАКО НАД ФАВОРОМ
Праздник Преображения Господня наш корреспондент встретил на Святой горе Фавор
Так получилось, что, не побывав в большинстве русских центров паломничества – ни на Соловках, ни на Валааме, ни в Оптиной, – в первое свое дальнее паломничество я отправился на Святую Землю. «Прикоснувшись к источнику, получаешь затем больше оснований вкушать плоды с его многочисленных духовных побегов», – рассуждал я, и, конечно же, ничего в этом рассуждении не верно, ибо подлинная духовность никогда еще не измерялась географией. Поэтому прошу меня простить – я прекрасно сознаю, что далеко не у всех есть возможность съездить столь далеко. Тем более, что Израиль – страна сама по себе очень недешевая.
Фавор
Я – паломник на Святой Земле. Наша поездка приурочена к великому празднику Преображения Господня, и естественно, одним из главных объектов нашего паломничества должна стать гора Фавор.
Мы, группа паломников из России, подъезжаем к Фавору в вечерние сумерки. Впереди высится темно-зеленый лесистый шар. Конечно, не Эверест и даже не гора Народная – но все же гора. Перед нами поставлена альтернатива – такси или пешком? Альтернатива воспринимается всеми просто оскорбительной: какой же русский паломник позволит себе сесть в машину?!
«...Взяв Петра, Иоанна и Иакова, взошел Он на гору помолиться» (Лк. 9, 28). Это место в Евангелии только прочитывается за секунды, на деле же подъем на Фавор занимает время, для нас он растянется где-то на час.
В XII веке наш предшественник игумен Даниил взбирался на Фавор три часа. Сегодня здесь проложена асфальтовая дорога, петляющая по одному из склонов. Осенив себя крестом, вступаем на нее.
Накатывает удивительное воодушевление. Над тобой раскидывается прозрачное звездное небо, ночной воздух тоже прозрачен, в нем уже ощущается легкое веяние свежих струй, столь вожделенных в этих местах после палящего дневного зноя.
Фавор оказывается на редкость зеленой горой, и это впечатление тем более острое, что еще буквально нынешним утром мы проезжали Иудейскую пустыню, где горы и ущелья бьют русского человека по глазам своей ужасающей безжизненностью. Понятно, что это впечатление обманчивое, поскольку, во-первых, даже в пустыне живут свои обитатели – бедуины, с овцами и верблюдами; во-вторых, здесь немало монастырей, и именно пустынность таких мест являлась определяющей причиной для их возникновения; а в-третьих, в эти пустынные земли ныне уже пробрались и электричество, и вода через современные ирригационные системы.
Увы, благодать тишины в нашем пешем восхождении нас не сопровождала. Темноту молотят кулаки автомобильных фар. Уши закладывает натужный рев машин, поднимающихся по асфальтовому серпантину, а мы периодически кашляем, окутанные облачками выхлопных газов.
Но какая вокруг красота! Восхищенно взираем на звезды, и с каждым витком дороги к вершине перед нами открываются все новые и новые горизонты. Говорят, днем с вершины Фавора можно видеть не только Назарет (который располагается в каком-то десятке километров от горы), не только Галилейское, но даже Средиземное море. Сейчас ночь, и его не видать, но вокруг – многоочитые светящиеся пятна окружающих Фавор городков и поселков. Внизу, в арабском поселке Кфар Табор, шумит музыка. Но поднимаешься выше – и она становится все тише и тише, и наконец мы удаляемся от уровня земли настолько, что не будь назойливых такси, здесь царствовала бы воистину космическая тишина.
Здесь я ощутил, насколько важную роль в Священной Истории играют горы. Авраам восходит на гору, чтобы принести в жертву Исаака; Моисей восходит на Синай, чтобы получить заповеди, и на гору Нево, чтобы узреть землю обетованную; Илия собирает жрецов Вааловых на горе Кармил, чтобы посрамить их; наконец, Спаситель несколько раз всходит на горы – для проповеди блаженств, для Преображения, для искупительной Жертвы и для Вознесения. И это понятно: нигде так не ощущаешь близость неба и одновременно – учитывая размеры Израиля – возможность как бы обратиться ко всей стране разом. Невольно вспоминается: «Слушай, о Израиль, жестоковыйный и непокоривый!..»
Вот цель наша уже близка. Впереди – греческий храм Преображения, откуда доносятся какой-то шум, гул голосов вперемешку с музыкой (?), а самое главное – еще внизу мы примечаем периодически озаряющие небо залпы фейерверка. «Ай да греки! – думаю я про себя. – Литургия еще не началась, а они уже вон как...»
К этому времени первоначальный наш энтузиазм подвергся немалому испытанию: не имея опыта столь стремительных восхождений, к храму мы подошли изрядно взмокшими. Теперь для меня уже не удивительно, почему после такого, а точнее, еще более тяжелого подъема, ученики Христовы «отягчены были сном» (Лк. 9, 32).
На вершине горы – дикая автомобильная пробка. Как только здесь умудряются проезжать, ставить и разворачивать автомашины? Но сама площадка перед храмовой оградой, слава Богу, свободна. Хотя это тоже вызывает недовольство паломников. «Я прибыл очень издалека, из Греции! – ругается с полицейским какой-то пожилой грек. – Почему я не я не имею права оставить здесь свой автомобиль?» Впрочем, уговоры оказались безрезультатными.
Перед входом в храм успеваю отдышаться и осмотреться. Снова в небо взвивается фейерверк, и именно с той стороны, откуда слышна веселая арабская музыка. Батюшки! – да у ограды храма, оказывается, расположился целый палаточный городок. Столики, стулья, зонтики, напитки, фрукты... шашлыки! В воздухе – клубы аппетитного дыма. Прорва арабских пацанов, галдящих, прыгающих, бегающих. У них и впрямь праздничное настроение, хотя и с трудом соотносимое с тем, что мы привыкли вкладывать в понятие «православный праздник». Так вот кто пускает фейерверки! – догадываюсь я...
Войдя, мы обнаруживаем, что служба идет не в храме, а перед ним. Алтарь вынесен с левой стороны от входа. Начинается Божественная литургия. Мы пробираемся через многочисленный толпу, становимся отдельной группой справа от алтаря и замираем.
Типы паломников
Здесь, мне кажется, самое время рассказать о тех, кто оказался вместе со мной на вершине святого Фавора в эту ночь. Кто они?
В нашей группе – три священника: о.Савва из Троице-Сергиевой лавры (подразумевается, духовный лидер группы), о.Владимир из Владимирской же епархии и о.Анатолий аж из Магадана. Последний три года как рукоположен, а до того был военным вертолетчиком. Но, будучи старше всех, всех внушительнее и выглядит. Он в поездке практически сразу после операции, в результате которой у него осталась одна почка (!).
Его роскошная седина и проницательный взгляд привлекают внимание даже паломников из других стран. В Капернауме не успели мы войти в монастырь Двенадцати апостолов, как к о.Анатолию подбежала молодая гречанка: «Батюшка! Объясните, пожалуйста, почему масло от мощей св.Ионы Киевского белого цвета?» Я помогал с переводом и чувствовал, насколько нелегко отвечать на подобные вопросы батюшке со столь небольшим стажем. Но это же обстоятельство – внушительная священническая внешность – играет с о.Анатолием злую шутку. Большая часть христианских святых мест располагается либо среди арабских городов и поселков Израиля, либо вообще на палестинской территории. При выходе из автобуса люди в рясе становятся главным объектом домогательств со стороны местных торговцев и попрошаек. В Палестине они облепляют наших батюшек как мухи, и тяжелее всего приходится именно о.Анатолию – ему, заметно, хотелось бы разом, по-военному прямо урезонить малолетних рэкетиров. Но он, конечно, сдерживает себя...
О.Савва – великий молчальник, хотя именно он во многом координирует точки наших посещений.
О.Владимир настоятельствует в селе Арбузове Владимирской области, но в нашем паломничестве он духовно опекает семью – мать и ее сына в инвалидной коляске. Москвичу Павлу 28 лет, но выглядит он от силы на 12, поскольку лишен способности не только передвигаться, но и вообще совершать какие-либо правильные движения руками, ногами и головой: детский церебральный паралич в очень тяжелой стадии с трех лет. Мышцы остановились в своем развитии, причем поражено горло – он не может жевать; поражен и речевой аппарат – он издает лишь какие-то клекочущие звуки. Но глаза – глаза говорят! Они реагируют на русскую речь, они внимательно слушают рассказ гида, они смеются, и они сердятся. «Он все прекрасно понимает, – уверяет меня еще один сопровождающий эту семью Игорь, генеральный директор одной из московских строительных фирм. – Он общается напрямую с ангелами...»
Но сам Игорь воплощает новый и совершенно не ожидаемый мною тип паломника. Ему чуть более 30 лет, он типичный в нашем понимании москвич, быстрый в движениях, остроумный – вплоть до непристойностей, пронырливый и хваткий, подмечающий, где что можно «наварить». «...Не-е, я все равно не запомню, – быстро отвечает он кому-то по мобильному телефону, – скинь мне эсэмэску, кого за здравие, а кого – за упокой...» Но это именно он на свои деньги вывез Павла и его мать на Святую Землю, именно он возит коляску и помогает носить немощного по крутым спускам и подъемам гористой израильской местности. Вот он отпускает такую шутку, что даже я, привычный ко многому, краснею; но начинаешь общаться с ним один на один и понимаешь: прикосновением к святыне человек пытается хоть как-то прущую из него жизненную силу, душу свою оградить от разного рода житейской грязи.
Еще один спутник – Павел – здоровяк лет под сорок, бывший военный из Рыбинска. Излюбленное его словечко – «короче», а сама интонация не оставляет сомнений, с представителями каких слоев нашего общества ему приходится общаться чаще всего. Всего несколько минут назад он втолковывал Галине из Ейска (вообще-то по возрасту ее следовало бы называть Галиной, допустим, Николаевной – но в нашей группе принято всех звать просто по именам) что-то из Писания, и слышится регулярно: «По вере нашей...» да «Если Господь попустит...» и т.п. Но вот попускает случай мне на несколько минут остаться с ним наедине, и я слышу: «Ну это, короче, я чё-то не просекаю, чё, мы этим козлам (держателям платного пляжа на озере Кинерет – Галилейском море, от входа на который наша группа отказалась – авт.) не могли, что ли, бабла дать как следует. Чё за дела-то?!» Я невольно чешу голову, но тут же даю себе труд представить, что ведь и принимавшие крещение римские сотники-центурионы тоже вряд ли изъяснялись, как Вергилий. А крещение принимали несравненно охотнее и искреннее, нежели фарисеи...
Возраст Галины из Ейска являет собою переходный период от состояния «тетушки» к состоянию «бабушки». Она фанатично стремится припасть едва ли не ко всякому образу во всех храмах, встречающихся на нашем пути, свечи покупает связками, подолгу выспрашивает, кто именно изображен на иконе (поскольку подавляющее большинство их украшено надписями на греческом), постоянно задерживает группу, ничтоже сумняшеся способна задать нашему гиду, еврейке Татьяне, и такой вопрос: «А что же, Танечка, как же ж тутошние жиды-то к христианам относятся?..»
Но вот мы на Голгофе – и я вижу, как она припадает к месту Распятия! Она плачет почти в голос, она не в состоянии оторвать головы от этого проклятого и святого отверстия, обрамленного медною звездой; глаза ее полны слез. В моих тоже начинает что-то чесаться. Я вижу живой укор себе, как-то проглядевшему в сердце своем простую христианскую любовь. Я могу сколько угодно улыбаться, глядя на ее нескладную, вечно опаздывающую фигурку, на это ее попечение о свечках, и возмущаться вопиющей политической некорректностью (см. выше). Только кто же из нас – вопрошаю я внутри себя – проглядел Спасителя? И кому Он теперь больше нужен? И что на фоне такой искренности веры значит без запинки выговорить слово «септуагинта»? Вся моя раздраженная ирония в отношении «фанатизма» ее разбита, растоптана и смыта вот этими голгофскими слезами...
В группе, впрочем, имеются и люди неприметные, без угловатостей. Приятные, молодого возраста москвички – музыкант Татьяна и чиновница столичного правительства Людмила – речь выстраивают правильно, по-православному. Но, когда общаешься с ними наедине, терминология оказывается очень далека от церковной, того и гляди услышишь какую-нибудь едкость. Они, как я убедился, типичные представительницы городской среды обитания – с вечной спешкой автобусов-троллейбусов-метро по маршруту работа-супермаркет-дом, следящими за бестселлерами модных писателей и... вполглаза – за телесериалами. Им очень непросто вырваться из удушающих щупалец города, и честь им уже за то, что они хотя бы решились на это.
Еще один молодой, атлетически сложенный москвич – Альберт – во всеуслышание в самом начале паломничества заявил, что желал бы принять сан. Он так же, как и Галина, крестится едва ли не на все образа, больше, чем кто-либо в группе, и изящнее кладет земные поклоны, дольше и выразительнее всех припадает к священным камням. Но голгофских слез здесь нет и в помине. От Альберта остается странное ощущение... «православного тусовщика»: та же клубная психология, с неизменным стремлением переплюнуть и элементарно перекричать другого, то же желание «покруче» самовыразиться...
Язык, земля и дух
И вот все вместе мы – на Фаворе, в праздник Преображения Господня.
Богослужение идет, естественно, на греческом, впрочем, в наиболее важных возглашениях перемежаемое арабским. Впервые в жизни слышу невообразимое сочетание: «Аллах Иссус». Но, однако, и службу на греческом я слышу впервые в жизни. И невольно заслушиваюсь.
Греческий язык не относится к группе романских, но по своей музыкальности ничуть не менее красочен, чем итальянский, – эти языки словно перекликаются между собой в мелодичности.
С упоением вслушивался я – на Фаворе, а затем, конечно, и в Храме Гроба Господня в Иерусалиме. Пытаясь разобраться в своих чувствах уже по возвращении из паломнической поездки, понимаю, что в душе каждого русского человека, наверное, дремлет подспудное желание услышать священные слова на их изначальном языке, том, на котором говорили апостолы. И понятным становится мне режиссерский ход Мела Гибсона в «Страстях Христовых», заставившего актеров разговаривать на арамейском и латыни. Вот они, те самые «Кирио йелеессон!», «Агиос Афеос, Агиос Искерос, Агиос Афонатос, йелеессон нима!» – звонко разрезают жаркую ночь Израиля в 2004-м, так же, как в 404-м, – влажный морской воздух Византии, а в 1004-м – напоенный лесными ароматами воздух Новгорода. Думая об этом, невозможно не склонить голову и не затаить дыхания...
...Но вот, покружив мыслями горе, я возвращаюсь на землю, на одну из ее, так сказать, священных вершин. И пафос лингвистических размышлений разбивается о сиюминутную реальность. Носители этих, звучащих из толщи веков, наречий являют собою совсем не то, что ожидаешь увидеть. Сами-то мы, русские паломники, стоим, подобно свечкам. Стронуться с места, чтобы, кстати, ту же свечу поставить, – это делается осторожно, неслышно, а чаще всего и невидно. Конечно, двигаешься – ради затекших ног и ради собственного любопытства; но ясно, что служба – на то она и служба, чтобы ее отстоять. Присесть можно – имеются и стулья, и скамеечки, и широкие бордюры; можно и перешепнуться друг с дружкой; но – ПРИсесть, но – ПЕРЕшепнуться.
Между тем подавляющая часть греков сидит. Очень многие прогуливаются вокруг храма, либо за церковной оградой. Если потребуется говорить, они не утруждают себя шепотом, и только открытый воздух и динамики, усиливающие звук богослужения, скрадывают их громкость. Кое-кто спит.
Но греки – сущие смиренники и молчальники, в сравнении с арабами. Выше я уже описал, что творится благодаря их развеселым усилиям при входе в храм. Эти же звуки врываются из-за ограды во время литургии, шашлык не прекращает жариться, как не прекращает небо периодически озаряться всполохами запускаемых ими фейерверков. На храмовом дворе децибелы их криков ненамного ниже, чем за оградой. Они с радостным выражением на лицах чуть ли не бегают взапуски на заднем дворе, тараторят – а если все-таки к ним подкрадется естественная ночная усталость, поступают очень просто: достают откуда ни возьмись матрас, ложатся на него и мирно засыпают. Впрочем, на матрасах лежат, а также сидят и прочие, продолжая свой громкий гортанный разговор, хохочут и даже курят.
Многие гречанки – с непокрытой головой и в брюках. Про арабских девушек и говорить нечего: они не просто в брюках, а – по моде – в джинсах с заниженной талией, в топиках и, соответственно, с голыми животами. Эффектные, белозубые, огромноглазые, очень жизнерадостные и – это я чувствую интуитивно – искренне радующиеся замечательному празднику. Я вдруг понимаю, что они, вероятно, и не представляют, как его вообще можно встречать иначе. Позднее я встречу таких же веселых, в джинсах и топиках, юных арабов и арабок в церкви Архангела Гавриила в Назарете, в Вифлееме, в Лидде...
Это ощущение радости жизни исходит не от горних высот, а от знойной, раскаленной, но в случае надлежащего ухода – обильной и плодоносной земли. Наверное, и среди арабов встречаются те, кто оказался способен обонять в христианстве его тонкий, но великий и самый главный аромат – скорбь; и даже, может, коснуться обетованного и проистекающего из этой скорби небесного восторга... Не берусь судить. Глаза мои видят, а голова домысливает: вот оно – по-детски непосредственное восприятие праздника. «Аллах Иссус облистался белыми одеждами и просиял вот на этой самой горе перед своими учениками – так это же очень здорово! Давайте же веселиться по этому поводу! Ведь это же праздник!..»
Русские стоят. В нас сейчас не вмещается шашлык и фейерверк, и девушки наши поголовно – в платочках, косынках и длинных юбках. Благая весть пришла к нам на 900 лет позже греков и арабов, а на Север Руси – так и еще с задержкой на 300-400 лет. Они, греки, – наши учителя, и, конечно же, мы всегда будем им благодарны за наше великое просвещение. И услышать среди иерусалимского, арабского и еврейского гомона какое-нибудь «елла!», прочесть среди иероглифов и английского похожие на кириллицу греческие буковки – это согревает душу. Но почему же – не перестает волновать вопрос – дух смирения, терпения и любви переместился так далеко на север, в холодные снежные края, к людям, по сравнению с Израилем и Грецией, гораздо более медлительным, да порой и откровенно тугодумным? Почему они, помня Христово «непрестанно радуйтесь», ни на минуту не забывают и другое: за светом Преображения последует Иерусалим, а значит, дом Каиафы, Крестный путь и – Голгофа.
Это и не дает русским развалиться в кресле перед фаворским алтарем.
Облако
За ужином перед выездом на Фавор мой сосед по гостиничному номеру, Денис из Нефтеюганска, подбивает соседей непременно дождаться чуда – утреннего явления облака, спускающегося на гору. Я обнаруживаю полное дилетантство в этом вопросе, поскольку начинаю подмигивать Денису: мол, ну что ж, остроумно! – хотя внутри себя не очень одобряю всякие розыгрыши, замешанные на религиозных чувствах.
И оказываюсь полностью посрамлен. Облака, действительно, ждут. Служба подходит к концу, и народ уже не сидит и не лежит. Все столпились вокруг алтаря. Вихрящееся средоточие толпы – это подходящие к причастию, но все – в напряженном ожидании. Вдруг на толпу словно налетает ветер. Раздаются разноязыкие возгласы – на греческом, арабском, румынском, русском. Все как один поворачивают головы в каком-нибудь направлении, а главное – тянут руки и вытягивают шеи. Это – ожидание фаворского облака.
Недалеко от меня женщина с сильным малороссийским акцентом божится, что облако «вон там, та смотрите же ж, ну вона оно! Ну шо вы, слепые, что ли? Та вон же ж висит, вона еще дымка какая видна!..»
Воздевание рук повторяется – с интервалом в 5-10 минут – не меньше раз семь.
И я вспоминаю: во время службы действительно ощутил на своем лице несколько капель росы. Хотя и заметив это, в тот момент я все-таки не придал этому факту особого значения. И позже, уже просматривая фотографии, я вижу на снимках: в черном воздухе – бледные круглые пятнышки. Росы не было на снимках за несколько мгновений до этого, их не стало спустя несколько секунд, уже на следующих снимках. Роса фаворского облака. Оно окутало нас, когда служба еще вовсю шла. Когда умы и сердца собравшихся были погружены в великое таинство Божественной Преображенской литургии. Можно ли придумать момент благодатнее этого?
Однако человеку свойственно ждать чуда, которое можно потрогать руками. О, как хочется, будучи на Фаворе, быть облеченным в то самое облако! А ведь, наверное, можно. Всего-то и надо: быть Петром, Иаковом или Иоанном, спутниками Христовыми на Фаворе в Его явления в славе Своей...
Но чудо произошло. Просто мы, даже будучи на Фаворе, его не заметили или заметили как-то так, боковым зрением. Мы глядели во все глаза, забыв, что самое главное наше око – в левой половине груди. И это око, конечно же, видело это чудо – незримое фаворское облако.
Валерий ЧЕРНИЦЫН
Фавор – Назарет – Иерусалим – Сыктывкар
На снимках: храм Преображения Господня на горе Фавор; праздничная литургия под открытым ночным небом;
верующие в ожидании «небесной росы»; Иудейская пустыня. Фото автора.
 | назад |
| вперед |  |
