ЭКСПЕДИЦИЯ
НИКОЛЬСКИЕ ЗАСЕКИ
Из дорожного дневника М.Сизова.
Отец Сергий
Чему не устаешь удивляться в наших ежегодных редакционных экспедициях, так это «случайным» совпадениям. Нежданные встречи с людьми, которые появляются в нужное время и в нужном месте; чудеса с погодой, когда дождь, несколько дней щадивший нас, проливается уже в тот момент, когда мы достигаем человеческого крова; и многое другое, во что сейчас трудно поверить. Это всегда происходило в середине или в конце пути. А на этот раз – едва успели собраться...
Рюкзаки уложены, остается только определить маршрут. Перед нами с Игорем карта Вологодской области, точнее, Никольского ее района. В прошлом году мы там были только проездом, и вот решено более основательно познакомиться с краем, посетить все местные святыни. Гляжу на карту района – сплошная зеленая краска, обозначающая лес. «Почему зеленая, а не желтая? Сейчас же осень...»
– Ночи уже холодные. Где ночевать будем? – спрашиваю Игоря.
– Придется в машине, – бодро отвечает он. – Знакомых, кто бы приютил, там сейчас нет.
– А помнишь московского священника, отца Сергия? Он говорил, что где-то под Никольском у него дом куплен, стоит пустует. Вот бы туда...
Отец Сергий Мацнев до сих пор для нас загадочная личность. Первый раз он позвонил нам из Москвы лет десять назад, когда прочитал в «Вере» статьи про староверов. Интересовался, есть ли у нас в республике скрытники. Помню, заинтригованный, я даже заглянул в ономастикон Веселовского справиться, что это за фамилия такая «Мацнев». В справочнике, где даны самые древние упоминания фамилий, значилась только одна запись: «Мацнев Иван Семенов, дьяк царя Ивана, 1566 г.». Спустя лет пять батюшка явился в нашу редакцию сам – в длинном всепогодном плаще, высокий, с большой «дикорастущей» бородой. С его слов мы поняли, что он старообрядец, точнее, единоверец, а прежде служил в Издательском отделе Московской Патриархии, откуда и перешел по благословению в единоверчество (очерк «Единоверец», № 362, 1999 г.).
За свою жизнь о.Сергий побывал, наверное, во всех странах от запада до востока, ну а в России знает пофамильно чуть ли не всех старообрядцев в самых захолустных деревнях. Спроси его, какой лучший букинистический магазин, скажем, в городе Брауншвейге, что в земле Нижняя Саксония в Германии, и он не только назовет, но и расскажет, как туда добраться: на такой-то «штрассе» свернуть направо после виадука, пройти до конца бетонного забора, свернуть налево и т.д. Или спроси, как позвонить какой-нибудь бабке Манефе в деревню Погореловку, он на память перечислит несколько телефонных номеров ее соседей и поведает, что у самой Манефы телефон второй год не работает, потому как внук ее Сашка кормит обещаниями, да не чинит... В общем, продолжать можно бесконечно. Такое впечатление, что отец Сергий умеет одновременно находиться в разных сторонах света. Иначе откуда он ведает вся, яже на земли?
– Да, – согласился Игорь, – хорошо бы позвонить ему. Только вряд ли он дома. Наверное, сейчас где-нибудь в Аргентине на старообрядческом съезде или путешествует по сибирским селам.
Короче говоря, даже не стали его телефон искать. Накануне отъезда я допоздна засиделся в редакции, из соседних кабинетов все уже разошлись. Вдруг слышу шаги в коридоре, перед дверью кто-то остановился, постучал. Открывается дверь...
– Отец Сергий?! Как вы здесь очутились?
– Да вот был у вас на Северном Урале, общался с потомками скрытников, – священник ставит рюкзак на пол, – а в Сыктывкаре проездом.
– И куда путь держите? – спрашиваю, уже ничему не удивляясь.
– Знамо куда, в Никольский район, в избушку свою.
Ну и чудеса...
– А с нами поехать согласитесь?
Островок старины
Лучшего спутника и представить было невозможно. Рассказали мы о.Сергию, что ныне покойный его одноименник о.Сергий Колчеев несколько раз звал нас в Никольский район, хотел все святыни показать, с интересными людьми свести, а мы как-то не удосужились. Теперь как бы долг нужно выполнить...
– Отца Колчеева я хорошо знал, – задумчиво ответил священник. – Знаю и тех никольских стариков, кого он хотел вам показать. Мы ведь вместе с ним начинали, в качестве клирошан помогали отцу Ефрему возобновлять церковную жизнь в тамошних краях.
Пообещав познакомить нас с «колчеевскими» стариками, отец Сергий начал с вводной лекции о Никольском «уезде» и его «этнографической физиогномии», благо времени в пути было достаточно. Из-за распутицы в Никольск пришлось нам ехать не через Устюг, а дальним кружным путем – через Шарью, что в Костромской области.
– Вот город Шарья, – показывает священник в окно. – Чем он отличается от Никольска? По воскресеньям здесь народ толпится на рынке, идет бойкая торговля. А в Никольске совсем по-другому: покупки делают в будни, в субботу парятся в бане и в воскресенье сидят дома. О чем это говорит? О сохранении христианской традиции. Вот в Германии тоже по воскресеньям магазины не работают. Почему? Потому что в этот день надо идти в кирху Богу молиться, а не на рынок. Про кирху там уже многие забыли, но традиция сохранилась. Точно так же и в Никольском районе.
Минуем границу, мы уже на Вологодской земле, и отец Сергий продолжает:
– Заметили, какие захирелые селения были на севере Костромской области? Они не дотянули до появления дороги, не смогли выжить. А вот первая после границы никольская деревня – Березово: свежепостроенные избы, аккуратная пилорама на краю деревни – бревнышки рядками сложены, доски готовы к отправке. Видно, что здесь, в деревне, люди не пали духом, сами искали, куда приложить руки. Никольский мужик весьма работящий, –хотя и с особенностями. Вот пример. Приезжает никольчанин, причем не деревенский, а из самого райцентра, в Череповец к родственникам. Погостил денек и не вытерпел: «Как-то не по-людски вы живете. Что это такое? Туалет у вас прямо в квартире, окошко на кухню выходит. Не могу я этак...» И стал выходить по нужде во двор пятиэтажного дома.
Пришлых в Никольске очень мало, глянешь в телефонный справочник – одни и те же фамилии. Те, кто уезжает в другие города, под старость стараются вернуться. Сейчас вот ожидается наплыв никольских уроженцев с «северов» – даже цены на жилье подскочили, сравнялись с череповецкими...
Рассказу о.Сергия внимал я с тем большим интересом, что мог сравнить с заметками другого очевидца, книга которого (еще одно совпадение!) появилась в Сыктывкаре накануне отъезда. Помню, в 1991 году, в первый свой приезд в Никольск, искал я там потомков старинного священнического рода, из которого вышел зачинатель коми литературы Иван Куратов. Поиски окончились ничем, разъехались Куратовы кто куда. И вот в руки попадает замечательная книжка «Хроника советского быта. 1950-1990», выпущенная недавно в Москве маленьким тиражом на средства автора. Написал ее пенсионер, бывший главный инженер Главкома атомного ведомства СССР Олег Валерьевич Куратов – один из тех, кто ковал ядерный щит родины. На его фамилию я не обратил внимания, пока в книге не дошел до главы «Никольск 70-х». Начинается она так:
«В сентябре 1975 г. я на весь отпуск уехал на родину своих родителей, маленький городок Никольск Вологодской области... В семидесятые годы Никольск был глухим местечком, отрезанным от мира бездорожьем; чтобы добраться туда, нужно было доехать поездом до станции Шарья, а от нее лететь «кукурузником». Первое, что мне бросилось в глазах в местных промтоварных магазинах, была конская упряжь (сбруи, дуги, хомуты, оглобли и прочее). Она продавалась наряду с одеждой и обувью и, по-видимому, была в ходу. Действительно, на улицах города конные повозки встречались чаще, чем автомобили.
|
В городской библиотеке мне показали историческую справку, согласно которой статус города Никольску был присвоен еще Екатериной II якобы для удобства ссылки высокопоставленных персон, – во времена оны даже императрица могла сослать знатного дворянина не в любое отдаленное местечко, а только в город. Выбор был безупречен: уж если в наши времена добираться до него без самолета было весьма сложно, то двести лет назад ссылка сюда была полной изоляцией от внешнего мира.
Численность населения городка с екатерининских времен практически не изменилась; деревянные тротуары (мостки) и непролазная грязь вокруг них оставались, казалось, также с тех же пор. Ручьи в окружающих лесах были чистыми и прозрачными; полевые цветы, рыжики и грузди, исчезнувшие в средней полосе, водились в изобилии, «как в Сибири». Но главным и по-настоящему чудесным реликтом были старожилы этого города... Эти яркие грани русского характера двухвековой давности сохранились даже лучше, чем растительный и животный окружающий мир.
В городе я нашел два полуразрушенных каменных храма и останки мужского монастыря – действующих церквей не было. В то же время явные признаки православных ритуалов были налицо: иконы с лампадками в домах, характерные восклицания в разговорах, украдкой совершаемые крестные знамения, нательные крестики, которые носили не только пожилые люди.
Городских обитателей никак нельзя было назвать общительными, только однажды со мной заговорили на улице... В сумерках я возвращался с охоты, стояла привычная для городка тишина, такая глубокая, что слышны были мягкие шаги трусившей следом за мной собаки. Неожиданно, повернув к своей улице, я увидел небольшую толпу. Навстречу мне выступила пожилая женщина и предложила выпить пива за здоровье молодых – играли свадьбу. У ворот дома стоял бочонок, из которого она зачерпнула полный ковшик пенного, дивно пахнущего пива... Позже у родственниц я выяснил, что весь цикл готовки пива длится более месяца и начинается с вымачивания в чистом лесном ручье нескольких мешков ржи. Так пиво готовят здесь с незапамятных времен...»
«Один из моих родственников в Никольске, – вспоминает далее О.В. Куратов, – много лет работал охотоведом и, несмотря на свои шестьдесят семь лет, был готов хоть каждый день бродить по лесам и выискивать добычу. Звали его Михаилом. У него был старый друг, Василий, немного старше его. В войну оба отвоевали свое, после ранений остались живы и вернулись в Никольск. Работали, вырастили детей, которые навсегда уехали, вышли на пенсию и кормились дарами леса. С этими стариками да с собакой Мергеном мы и ходили на охоту.
Сблизиться с ними было нелегко – это были настоящие русские северяне, недоверчивые и замкнутые. Прежде всего, я убедился в их несокрушимой, воспитанной с детства, глубокой, благодарной и своеобразной вере. Слова БОГ, БОГОРОДИЦА, ХРИСТОС они произносили редко, как бы скупясь тратить зря дорогое их сердцу богатство. Они неколебимо сознавали, что вся окружающая жизнь – творение Рук Божьих, и все судьбы всех людей на свете в Руках Его... Ни одна «лесина» не была срублена ими без молитвы, произносимой шепотом и скороговоркой; ни одна охотничья добыча, как бы ни был жгуч азарт, не была забыта покаянной молитвой; ни разу не вошли они в шалаш или в избушку, не сотворив благодарную молитву своему убежищу. По ночам в лесу они явственно видели леших и водяных, отгоняя их крестным знамением... Странным образом эта беспредельная, органически присущая им вера сочеталась в них с постоянным, совершенно невинным применением матерных слов, с открытым и подчас откровенно злобным осуждением бросивших их детей, с активной готовностью посягнуть на общественную собственность. Частная собственность была для них священна.
Пропустив у костра чарку-другую, они с острым осуждением вспоминали годы коллективизации, арестов, раскулачивания.
– Так на кой же ляд вы в партию-то поперли, мужики? – спрашивал я.
– Вот те раз! А ну-ко, не вступи, коли тебе сказано? Он ведь, Иосиф-то, крут был, без меры крут... Креста на нем не было, вот в чем беда. А был бы крест, разве так бы жили, при его строгости!
Я задал вопрос: каково их общее мнение о нашем политическом устройстве? И поразился глубине ответа:
– Нас в коммунизм загоняют кнутом и из бедности; а прийти туда можно только от Бога и от богатства.
Как-то раз долго сидели у костра, не решаясь залезть в шалаш, – стало вдруг холодно, выпал сплошной белый покров инея. Густой лес насквозь просвечивался ослепительным лунно-звездным сиянием. Засмотревшись на этот пронзительный свет, я вспомнил о высадке американцев на Луну. В ответ они неожиданно и дружно рассмеялись:
– Неужели ты, вроде бы образованный, немолодой уже и бывалый человек, веришь этой ерунде? Никаких американцев там не было и быть не могло, потому как луна – творенье Божье, а человеку Бог положил жить на земле. Американцы – сикарахи этакие – народ хитрый и деловой: про луну объявили, денежки получили и сидят себе в своей Америке, посмеиваются!»
Из одного корня
Тем временем мы продолжаем путь по новенькому шоссе, прорезавшему вековой желтеющий лес. По мере приближения к Никольску за окном все чаще стали мелькать домишки. Редко где на Севере встретишь такие маленькие, но жилые, неброшенные деревеньки.
– Вот деревня Плаксино, – комментирует наш гид. – Жил там дедушка Гавря. Его бы вам отец Сергий Колчеев в первую очередь показал, любил он этого старика. Однажды решил познакомить с ним архиерея и жене Гаврилы наказал: «Такого-то числа мы приедем, ты деда-то сохрани, чтобы был трезв как стеклышко». Приезжают они в означенное время, Сергий побежал проверить. «Ой, грех какой, не сохранила я старика! – плачем встречает его хозяйка. – Вон он, окаянный, на печи валяется». Что делать? А владыке надоело в машине сидеть, входит он в избу. Тут дед проснулся, свесил ноги с печи, сонно смотрит на епископа: «Тя как звать-то?» – «Максимилиан». – «А я – Гавря. Ну ладно, давай чай пить...» Этого Гаврю словами не опишешь, надо вживую видеть. Да уже помер он.
Едем дальше. Деревня Кожаево. Местная достопримечательность здесь – самый большой в районе ДК, так что все официальные торжества проводятся в этой деревне, а не в райцентре. Но не Дворец культуры, а простую деревенскую избу показал нам отец Сергий. Выходим из машины – над домиком переливается сочная, только что после дождя, радуга.
– Вот отсюда все и началось.
– Что началось?
– Церковная жизнь в Никольском районе. Вот подойдем к часовне, там расскажу. Этот дом был первым поповским обиталищем. В нем и жили, в нем и служили. Здесь с отцом Ефремом, первым приехавшим сюда священником, жил и Сергий Колчеев. Потом он привез сюда же из Москвы свою попадью Татьяну и дочь Анну. Позже этот домик приобрел священник Димитрий из Нижегородской епархии, замечательный художник-примитивист. Он, кстати, несмотря на сан, до сих пор в выставках участвует и с картин своих кормится. Здесь практически не бывает, а дом все равно не продает.
– А вы ведь тоже свой дом не продаете, – замечает Игорь.
– У меня в Никольском районе не один дом куплен, а целых два, – поправляет священник. – Хотя приходится быть чаще в Москве, но...
Отец Сергий не договорил, но я понял. Одно дело столичная квартира, а другое – деревенский дом, живой организм, которым ты приращен к земле, к истории, к своему народу. В странствиях по свету даже одна мысль, что такой дом есть, уже дает чувство земли под ногами. Мол, мы не безродные какие-то, нам есть куда вернуться – в самое лоно русской жизни.
Уже начинает вечереть, и где-то за околицей тупо звякают коровьи ботала – стадо возвращается домой. Как сто, триста, тысячу лет назад... Всегда в одно и то же время. А посреди деревни стоит часовня с грубовато сколоченным из жести голубым куполом. На паперти, под навесом (хотя дождь давно закончился), дожидаются коров бабы в белых платках. Спрашиваю, давно ли часовня поставлена.
– Так она тут отродясь стояла. В советское время ее разобрали, а лет пять снова собрали... Доча, Доча, ну-ка домой! – женщина, не договорив, ринулась за появившейся коровой.
– Часовню поставили усердием кожаевцев, – пояснил о.Сергий, – после того, как в Никольске храм освободили от мельницы и община туда перебралась. Так сказать, часовней обозначили статус Кожаево – мол, не забывайте, что отсюда пошло возрождение православия.
Наш гид повел нас дальше, показал на крепкий пятистенок:
– А этот дом отец Ефрем арендовал, превратив его в первую действующую церковь. Помню, иконостас состоял из трех лыжных палок и трех тряпок – двух зеленых и одной красной. Жертвенником служила табуретка, а престол уж не помню, из чего мы сделали.
– И народ приходил?
– А как же. Боялись, что переводы переломятся, столько людей набивалось. Переводы – это балки в доме, на которые половицы постелены... Гляньте, как тополя уже поднялись, выше дома!
Под окнами бывшей избы-церквы, действительно, высится необычное дерево – шесть могучих стволов, выросших из общего корня. Словно свечи, прилепленные к одной чашке подсвечника.
– Столпы во утверждение истины, – ищу я символический смысл. – Только их почему-то шесть, а не семь.
– Ну, будем считать, они символизируют незавершенность дела, – находится о.Сергий. – Ведь народ наш до сих пор нуждается в оглашении. Вот вам анекдот из жизни, самолично наблюдал. В деревне Дёмино в свечном киоске (прозванном почему-то «ризницей») предлагается одной женщине софринская иконка, на которой изображен святой Георгий Победоносец, поражающий змия. «Возьми, возьми, баская ведь картина», – уговариваю. Та ни в какую. «А чё не хошь-то?» – «Да вот, – отвечает местным говорком, – эт-та птиця мне не нравиця». И показывает на дракона...
Мы с Игорем смеемся. Игорь спрашивает:
– Получается, православие возрождали здесь люди пришлые вроде вас с о.Сергием Колчеевым?
– Нет, почему же. Мирские службы по избам-то народ служил, молитва здесь никогда не прекращалась. И первую общину они зарегистрировали по своей инициативе. Правда, не без помощи Златы Константиновны, которая сюда часто из Москвы приезжала. Но какая она пришлая? Это же вдова поэта Яшина – никольского уроженца...
(Продолжение на следующей странице)
 | назад |
| вперед |  |
