ЭКСПЕДИЦИЯ 

НИКОЛЬСКИЕ ЗАСЕКИ

(Продолжение. Начало в №№: № 475, № 476, № 477)

Из путевых заметок М.Сизова.

Ерофеевка

После литии в таежной часовне вернулись мы в избу «никольской Агафьи Лыковой». Нина Ивановна успела уже картошечки сварить. За трапезой пытала она о.Сергия духовными вопросами, много у нее скопилось: об умной молитве, приходе антихриста, пресловутом ИНН. В полумраке низкой избы рассматриваю фотографии на стенах: какие-то священники и монахи в дореволюционных клобуках, снимок епископа Иерофея, который в 20-х годах скрывался в никольских лесах и был схвачен чекистами. Спрашиваю:

– Фото владыки Иерофея у вас на стене. Слышал, здесь по лесам его духовные дочери жили, прятались в скитах...

– Нет, они по избам жили, – отвечает хозяйка и переводит разговор на другое. – А кто в лесу жил – это был мой братан, маминой сестры сын. Их двое братьев было, обоих в красную армию призвали. Один пошел, а другой, Алексей, отказался. Его разорили, половину избы отпилили. Он в лесу себе хибарку сделал, там жил и молился. Не забуду, как его отца председатель колхоза за бороду таскал: «Сказывай, где сын!» Дядюшка ревет, ему всю бороду вырвали, но не выдал места. В тюрьму его посадили, там умер. И маминого батьку тоже забрали – из-за Иерофея. У них вся семья владыку Иерофея хорошо знала и почитала.

– Всех, кто был замечен с владыкой, всех хватали, – подтвердил отец Сергий. – Где их могилы, никто не знает. За исключением, пожалуй, могилы иерея Сергия Воинского, который монашество принял с именем Серафим. Он был одним из самых приближенных к владыке. Не знаю как, но после расстрела его удалось похоронить на городском кладбище.

– Вот слушай, что за история была с Серафимовой могилой-то, – вспомнила вдруг Нина Ивановна. – Когда поставили к нам в Никольск первого священника, батюшку Ефрема, он нашел фотографию о.Серафима. И надумали мы сделать с фото керамическую блямбу, на крест ее приколотить. Мой муж Николай этим занимался. Приколотил, домой воротился и видит во сне какого-то монаха. «Раб Божий Николай, – говорит тот, – сними фотокарточку с меня, не на меня надо молиться, а кресту». Наутро пошел и снял, только ночь и провисела.

– А как те ерофеевки, что по избам жили, – остался кто в живых? – возвращаюсь к своему вопросу.

– Да, были инокини Ерофеевы, – вздыхает старушка. – Елена, Наталья, Александра, Надежда, другая Наталья... Мы вместе собирались молиться. Обедницы читали у меня в избе и по очереди – у других. Тихонько так читали, чтобы с улицы не слышали. Все они прежде ходили за Ерофеем, и тот их в апостолицы посвятил. Бывало, в Байдарово он приедет – и звон на округу, из окрестных деревень пешком бегут. На его службах отдельного крылоса не было, инокини встанут и так складно поют. Но сейчас-то их уже нет. Остались их духовные дочери...

– Отче Сергий, – вдруг обратилась к священнику старушка, что-то вспомнив, – еще один вопрос к тебе. Девочки наши, ерофеевки, когда церковь у нас в районе открыли, перестали меня к себе на молебствия пускать.

– Отчего так?

– А говорят: «Ты в храм ездишь».

– ?!

– Мол, Ерофей запретил церковь посещать, потому что обновленческая она. А я так понимаю, владыка с теми обновленцами воевал, которые по новому стилю служили. Но их-то, этих обновленцев, вроде больше нет?

– Да и ерофеевцев настоящих тоже почти не осталось, – кивает о.Сергий. – Старики, знавшие церковную службу, перевелись, а их преемницы кто во что горазд. Хотя, надо признать, ерофеевцы по-прежнему – самая сплоченная в Никольском районе община.

– И что же, вы перестали в храм ездить? – спрашиваю отшельницу.

– Редко-редко сыновья отвозят. А больше одна тут молюсь. Никто ко мне в скит идти не хочет. В начале года, правда, приезжал один с Украины. Узнал как-то, что я здесь от антихриста спасаюсь, и решил ко мне на хутор переехать со всей своей семьей. «Пусти к себе, – говорит, – не то у меня лодка уже приготовлена. Жену да трех ребятишек посажу, и в море отплывем – Бог пусть к себе заберет, спрячет от антихриста».

– Ну и ну. Пустили его?

– А куда деваться, детишек ведь утопит. Обещал в апреле приехать, но что-то ни слуху ни духу.

– Глупость какая-то! – возмутился отец Сергий. – И где б он жил, коли приехал?

– А у тебя в доме, – просто говорит старушка.

Батюшка ошарашен, мы пытаемся спрятать улыбки, а старушка оправдывается: «Обещала ему, что уговорю тебя, отец Сергий».

* * *

Проведав отшельницу и свой дом, купленный когда-то с дальним прицелом поселиться здесь навсегда, отец Сергий засобирался в обратный путь. Нина Ивановна вышла проводить до околицы и заодно покормить телят.

– Слаба я стала, кой-как хозяйство держу. Все ведь забываю, растеряха такая, – жалуется старушка. – Только святые и помогают. Нонче осенью ходила за малиной и потеряла эту «голову» от комаров...

– Накомарник?

– Ну да. Стою – где искать? А потом вспомнила о новомучениках, говорю: «Трофим, Ферапонт, Василий, помогайте найти мне эту «голову». Как я буду от комаров спасаться?» И немного прошла, смотрю – на кусту висит. А прежде три дня косу искала – и опять новомученики помогли... Ну вот, дальше не пойду, давайте прощаться. Куда теперь поедете?

– На место убиения владыки Иерофея, литию там пропоем, – отвечает о.Сергий.

– Помогай вам Бог. Прежде мы туда, на Уду, табуном молиться ходили по сорок человек. Коля Васильев говорил: будто трактор по лесу прошел. А сейчас не знаю, заросла ли тропинка... Смотрите, не заблудитесь.

Удалялись мы от хутора, и спиной я чувствовал крестное знамение, посылаемое нам во след «никольской Агафьей».

Кемская волость

Теперь путь наш лежал на Нижнюю Кему, в заброшенную деревню Вострово, неподалеку от которой в шалаше скрывался владыка Иерофей и где теперь установлен Поклонный крест. Слова отшельницы «смотрите, не заблудитесь», видно, обеспокоили отца Сергия. По его словам, туда, в Вострово, прежде нас должен приехать бывший председатель приходской общины никольского храма Анатолий Алексеевич Корякин. Сам он родом оттуда, окрестные леса хорошо знает и сразу доведет нас до Креста. Такая была договоренность...

– Вот что, – вдруг решается священник, – давайте-ка, на всякий случай, заглянем в Путилово, к краеведу Наумову, возьмем его с собой. Если Анатолия в Вострово не окажется, то, может, Наумов доведет.

Едем в Путилово, по дороге батюшка рассказывает об истории Кемской волости. Чем она любопытна: здесь местами было помещичье землевладение, что не характерно для «вольного» Никольского уезда. О прошлом свидетельствует местная топонимика. В деревне Княжево выходим из машины поразмять ноги. Хорошее здесь место – на краю косогора, вид открывается на безбрежные лесные дали. Рядом с аллеей бывшего барского парка лошади пасутся.

– Из всех помещиков, живших в Княжево, в народе запомнился Никита Дурново – типичный самодур, точь-в-точь как в романе Бунина «Суходол». Чуть что – сразу за витень, то есть кнут, хватался. Ввел «право первой ночи». После него целое столетие крестьяне своих детей именем Никита не называли. Умер он вскоре после отмены крепостного права. А последняя помещица, Вера Петровна Дурново, можно сказать, замаливала его грехи, благоукрашала нижнекемскую церковь. Умерла в 1884 году. Наследница ее в кемскую глушь не приехала, и дворня поселилась жить в барском доме. Так и закончилось дворянство в Кемской земле.

Передохнув, надышавшись вольным ветром на косогоре, едем дальше. Минуем деревню Каино, которая принадлежала помещице Зубовой.

– Деревня оправдывает свое название. Вон дом, – наш гид показывает в окно машины. – Трое братьев там жили, не работали, по ночам пили, дым коромыслом. На Рождество напились так, что двое третьему голову срубили. Местные утверждают, мол, давняя история повторилась. Будто бы когда-то старший брат убил младшего, община навечно изгнала его. Он здесь поселился, и с тех пор это место стало зваться в честь первого братоубийцы Каина.

– Давно это было?

– Судя по нехристианскому, языческому имени убийцы, очень давно. Звали его Козел. Но есть и другое объяснение. «Кайну» по-фински означает «дебри». Вообще, здесь много таких кондовых имен. Кстати, «конда» – тоже финское слово, «медведь». В Карелии есть город Кондопога – медвежий угол. А в Архангельской области есть Каргополь, тоже медвежий угол, поскольку по-карельски «карху» – «медведь».

– Так что не случайно владыка Иерофей в здешних местах от советской власти скрывался? Самая глухомань...

Въезжаем в Путилово. Дом краеведа похож на подводную лодку – на крышу рубка с круглыми окошечками поставлена. «Это он на печную трубу птичий домик нахлобучил, – поясняет священник. – Причем многоквартирный – есть там помещения для синичек, есть для трясогузок. С дымовым отоплением. Удивительно, но птички живут...»

Сам дом вроде тоже был обитаем – из-за забора слышались пьяные голоса. На крыльце сидели пятеро мужиков и о чем-то спорили. Из-за их спины появился кряжистый лысоватый человек с кустистыми бровями. Если б не спортивки с пузырями на коленях, то можно принять его за какого-нибудь конторского служащего, главбуха. Первое впечатление позже вполне оправдалось: фраза «у меня все записано» не раз звучала из уст Алексея Николаевича Наумова. Совершенно не обращая внимания на деревенских пьяниц, ведет нас в горницу.

– Пускаю их к себе под навес, – поясняет хозяин, – чтобы хоть какую-то культуру пития поддерживали... Осторожно, здесь темно, ступеньки. Электричества в доме нет, при керосинке живу.

Коммунист

Входим в горницу.

– Вот, посмотрите, здесь у меня наследие христианства, – показывает хозяин на икону в красном углу. Потом показывает на висящее рядом зеркало, завязанное платком. – А рядом наследие языческое. Когда мать уезжала, то зеркало укутала, чтобы нечистая сила оттуда не могла вылезть. Я так все и оставил для интереса – живу между христианством и язычеством. Сам-то я, между прочим, коммунист.

Но, видно, не это краевед хотел нам показать. Из аккуратной стопки папок на столе он с загадочным видом вытягивает листок бумаги:

– Письмо из ФСБ. Я много лет запрашивал сведения о том, как убили епископа Иерофея, где его похоронили, но даже мне, коммунисту, ничего не сообщали. Срок секретности документов у нас 75 лет, в 2003 году он истек, но по Иерофею так ничего и не рассекретили. И только вот сейчас прислали...

Отец Сергий, весьма заинтересовавшись, берет документ, читает: «Афонин... А я думал, его фамилия Афоник. Так-так... Ну и ну...» Показывает документ нам. Вначале там сообщаются биографические сведения о загадочном епископе: «Афонин Тимофей Дмитриевич (епископ Никольский Иерофей), 1894 года рождения, уроженец д.Погорелово Полянской волости Перемышльского уезда Калужской губернии. Закончил духовную семинарию». Сведения ценные. Но дальше начинается какой-то абсурд: 27 декабря 1924 года Народный суд обвинил «в присвоении прав юридического лица без подлежащей регистрации Епархиального Управления» и присудил «подвергнуть денежному штрафу в сумме 200 руб., а Никольскую епархию как религиозное объединение считать ликвидированной». Всего лишь штраф – и ничего про арест, про преследования! Читаем дальше: «1 сентября 1925 года в г.Великий Устюг вновь арестован...» Так, значит, все же прежде арестовывали? И далее – ни слова про захват в лесу и выстрел из револьвера...

Краевед сразу же предложил пойти вместе с нами к Поклонному кресту, где происходили эти события, только попросил подождать, пока переоденется. Одел отутюженную костюмную пару, взял галстук – повязывать или нет? Обулся в лучшие свои туфли... Чудной: в лес – при параде.

На выходе запинаемся о человеческое тело. Пьяницы ушли, оставив товарища «на поле боя». Еще минут десять назад мужик был почти трезвым, а сейчас лежал безжизненным кулем. «Средство для мытья ванн пили. Сразу по мозгам шибает», – лаконично объяснил краевед, подхватывая тело. За руки за ноги вытащили его со двора и прислонили к забору в сидячем положении. Что меня особенно поразило – это деловитость нашего «главбуха». Еще больше он удивил, когда садились в машину. Отец Сергий пригласил нашего проводника сесть на переднее сиденье, но тот категорически ответил:

– Нет уж, вы впереди. Вы духовного звания, вам Бог дорогу покажет. А я, грешник, сзади посижу.

Ну и коммунист!

(Продолжение на следующей странице)

назад

вперед