ЭКСПЕДИЦИЯ
НИКОЛЬСКИЕ ЗАСЕКИ
(Продолжение. Начало на предыдущей странице)
«Дюже упрямые»
Выехали, наконец, из Путилово. Наумов в окошко высунулся, машет какому-то мужику, вышедшему из леса на звук машины.
– Это Мишка Медвежонок грузди собирает.
– Медвежонок – фамилия?
– Нет, фамилия его Прахов. Здесь у каждого есть прозвище, мы ж не путанцы какие. Мой род, например, – Морозята. Фамилии-то у людей одинаковые, приезжих почти нет. Случались кровосмешения, как ни боролась с этим Церковь. В Путилово жила женщина с двумя носами. В Вороново был мужик с таким же уродством: на переносице вырос нос, массивнее основного, все четыре ноздри исправно функционировали, когда чихал. Из дома на улицу почти не выходил, стеснялся. Еще и пьянка эта, тоже людей портит...
– Сухой закон нужен, и не только на водку, но и на все спиртосодержащее, – говорю, вспомнив путиловских пьяниц с их средством для мытья ванн.
– Народ не заставишь, особенно наш, кемский. Дюже он упрямый. Когда язычниками были, несколько раз их крестили, не хотели веру менять. Стали христианами – уже советская власть билась, пыталась в атеистов перековать. Сделались неверами – и опять их не перебороть.
– А вы вроде коммунист. Чего ж за веру так переживаете?
– Так, сами видите, народ пьет. Если вернется к вере, то перестанет, а иначе никак. Я хоть и коммунист, но сам из речки Зимихи, где Иерофея убили, святую воду канистрами носил, людям раздавал.
– А что, из учениц епископа Иерофея больше никого не осталось?
– Последней из ерофеевских апостолиц была Великонида Васильевна Парфенова, 1912 года рождения. А по-народному – матушка Великаша. Иерофей завещал ей поддерживать благочестие, молиться и не выходить замуж. Она жила тут недалеко, в селе Никольском, была техничкой в школе, в колхоз из принципа не вступала. Каждый день с утра совершала 666 поклонов.
– Почему именно столько?
– Прочитала в Библии, что число 666 – имя нечистое, число зверя. И решила, что надо 666 поклонов сделать, чтобы обезопаситься от него. Молилась так. Сначала шесть поклонов положит, а потом спичками считает: после каждой сотни спичку в сторону отодвигает. Причем не кушая, «на голодную утробу», говоря по-местному. Ну, ей кто-то объяснил, что во дни великой пятидесятницы, от Пасхи до Троицы, а также во все субботы и воскресенья коленнопреклонные молитвы не совершаются. Она подумала-подумала и говорит: «Если что я неправильно делаю, то Бог меня простит. А как я била поклоны, так и буду до конца своих дней. Каждый день». И продолжала. Дюже упрямая.
– А сколько их всего было, ерофеевок?
– Она говорила, 500 непорочных дев. Они жили по своим домам, занимались своим хозяйством, но обязаны были выполнять напутствие духовного пастыря. Но Великаша мечтала взять на себя особый обет и жить в отдельности от людей, в пустыне. И поселилась в полуземлянке на реке Кеме, в устье речки Пырнуг. Неделю жила хорошо, вторую неделю тоже хорошо – к ней приходят, покушать приносят, беседуют о божественном, просят помолиться за одного-другого. А потом явился участковый милиционер, вытолкал ее оттуда пинками и избушку развалил. «Еще раз, тетка, ты поселишься тут, я тебя самолично с самого высокого крутого берега сброшу, чтобы ты свою башку о камни разбила».
– Это когда было?
– После войны, в 46-47-е годы. Все это мне ее сестра Анна поведала, а сама Великонида Васильевна о себе мало рассказывала.
– А кроме нее, кто-то еще пытался в лесу жить?
– В районе Кумбисера, я слышал, кто-то подвизался, – говорит о.Сергий.
– В наших кемских лесах вряд ли, я такого не слышал. Охотники – те да, целое лето в лесу проводили. Тот же Коля-трясолес, Глебов Николай Николаевич.
– Трясолес?
– Деревенское прозвище. Он матерился так, что елки гнулись. Его-то уж к монахам-пустынникам никак не причислишь.
– Когда матушка Великонида умерла?
– В 95-м году. Каждый день она молилась, чтобы Бог послал ей мученическую смерть – хотела пострадать так, как и епископ Иерофей. И желание сбылось. Правда, не из револьвера ее застрелили, как владыку, а получилось по-современному. Был у нас такой выродок, искал деньги на опохмелку. Пришел: «Бабка, давай деньги». Она: «На водку? Не дам». Он перочинным ножиком восемь ударов нанес. Насмерть. На комоде лежали пять рублей, он их не заметил, ушел ни с чем. А потом и сам вскорости сгинул в Вологде, в тюрьме.
Господи. Вот исповедница наших времен...
Из путевых заметок И.Иванова.
По следам епископа Иерофея
...Едешь себе и едешь, виды за окном мелькают разные, примечаешь. Но иной раз картина так на сердце ляжет, что невольно остановишься, выйдешь полюбоваться. Вот так мы затормозили посреди поля за Каино: кругом простор, за Кемой леса ступенями холмятся к небу, впереди на взгорке – Путилово, ставшее вербным иерусалимом епископа Иерофея (Афонина).
Откуда-то со стороны деревни Княжево выбежали и не спеша потрусили кобыла с жеребенком, обогнули пожню – и повернули обратно, точно в замедленной съемке. Я засуетился, все прицеливаясь, как бы поэффектней их сфотографировать, даже присвистнул, чтоб обратили на меня внимание, да куда там... Что-то в истории последних дней епископа Иерофея было связано с этой деревней. Вспомнил!
Здесь жил в ту пору крестьянин Николай Глебов по прозвищу Рупышонок. Когда гэпэушники в первый раз арестовали епископа (под предлогом неявки того на допрос) и уже повели его под руки, чтобы отправить в уездный Никольск, за него вступился этот самый Рупышонок. Был он человеком недюжинной силы, с детства болел эпилепсией – до 12 припадков в день случалось, – и в минуты припадка силы его удесятерялись. Он всюду ходил за епископом, жадно вслушиваясь в его слова, и даже ночью дремал на крыльце дома, где ночевал Иерофей. Трудно сказать, случилось ли это в момент очередного припадка, но, увидев, что владыку повели, он подскочил, разметал шестерых сотрудников ГПУ, взял епископа на руки и спрятал где-то в деревне. Опомнившись, гэпэушники бросились прочесывать деревню, врывались в крестьянские дома под угрозой оружия, но так и не нашли Иерофея. Ретировались ни с чем, впрочем, не оставив намерений схватить епископа. Но никто из местных жителей и не надеялся, что его так просто оставят.
* * *
В Путилово, пока Михаил беседовал с краеведом Наумовым, я вышел прогуляться. Сегодня, глядя на хиреющую деревню, бывшую некогда административным центром обширной Кемской волости, натыкаясь на бесцельно шатающихся пьяниц, трудно поверить, что во время ареста епископа Иерофея в мае 1928 на его защиту против конного отряда милиции здесь выступило полтысячи мужиков, вооруженных топорами и кольями (так об этом было написано в отчетах ОГПУ – впрочем, может, и врали, цену своему «подвигу» набивая). Вот изба посреди пустыря, похоже – бывшая часовня. Наверное, та самая, где совершено было последнее храмовое богослужение владыки, причем, по воспоминаниям, людей пришло столько, что они запрудили все пространство вокруг между часовней и домами. Встречая Никольского архиерея, на землю ему ступать не давали – весь путь был устелен домоткаными половиками. Между прочим, было епископу в том году всего 34 года.
Где-то здесь, на угоре, стояла в ту пору главная путиловская достопримечательность – пожарная вышка высотой с 9-этажный дом. С момента первой неудачной попытки схватить епископа на вышке регулярно дежурили добровольцы из числа местных жителей, ждали незваных гостей. И дождались. Вооруженный отряд – десяток сотрудников великоустюжского ГПУ плюс конный отряд милиции из Никольска – заметили в районе деревни Каино на рассвете. Застать врасплох жителей Путилово они не смогли: зазвучали колокола путиловской часовни. Бил в колокол 13-летний Петя Сиевнин (Парфенов), и карательный отряд бросился в галоп, окружая деревню. Буквально под носом у милиции паренек заскочил в ближайший дом Петра Морозенка. «Лезь быстрее в подпечек!» – крикнула ему хозяйка Мария Парфенова и заставила за ним лаз ведрами. Почти следом за парнишкой в дом – мат-перемат – в поисках человека, ударившего в набат, ворвались вооруженные люди. Были настолько злыми, что если б нашли Петю, непременно убили, – вспоминала потом Мария Евсеевна.
Тем временем деревню окружили, людям запретили покидать дома, выпускали только за водой до ближайшего колодца в сопровождении вооруженного конника. Трое суток держали деревню в осаде, проверили все, но безрезультатно – епископа в деревне уже не было. Сбежать ему помог все тот же Рупышонок – Николай Глебов. Выскочив на крыльцо дома и размахивая топором, он задержал гэпэушников, отвлекая на себя внимание. Вскоре с ним сделалась падучая, его связали и оттащили в сторону. Но дело было сделано: епископ Иерофей находился уже далеко от деревни. В тот момент, когда послышался колокольный звон, епископ отдыхал в одной избе на краю деревни, у болота. В считанные минуты его в женском платье спустили через окошко сарая на веревке, и вместе с двумя женщинами, которые угоняли коров на пастбище, они ушли в направлении деревни Вострово.
В том же направлении лежал теперь и наш путь.
* * *
Дорога за Путилово, по которой мы ехали, на карте сначала обозначена как грунтовая, потом – как лесная, но я-то уже знаю, что ничего хорошего это не сулит. Так и оказалось. Первое препятствие – брод через небольшую речку. Прицелившись, с виражом на скорости пролетаем на ту сторону, далее подъем по песчаному берегу и развилка. Поехали налево, но дорога метр за метром теряла направление, разветвлялась, разбредалась на луговине, путаясь в травах, наконец завершалась внушительной лужей. Вернулись назад и поехали направо, но и тут недалеко: дорогу развезло. Машину решили бросить, Алексей Николаевич снял ботинки и пошел босиком – со стороны это выглядело вообще экстравагантно: среди лугов идет совершенно лысый человек в городском костюме и босиком, с ботинками в руках. Через несколько шагов я оглянулся: сиротливо, с укором смотрела нам вслед машина, перепачканная, посреди поля, одна-одинешенька.
Последние несколько километров до Вострово шли пешком и с некоторой тревогой смотрели под ноги: видно, что в последние дни по единственной в деревню дороге никто не проезжал. А как же Анатолий Корякин? Кто же будет нашим проводником до креста епископа Иерофея? Алексей Наумов, наш проводник, честно признается, что тропку до креста может и не найти. Чем-то мне он показался очень симпатичен – въедливый краевед, как теперь говорят, конкретный, обо всех сторонах жизни своего родного Кемского угла знает, отвечает четко, в именительном падеже. Я даже спросил его, не военный ли он в прошлом. Эти изыскания о последних днях епископа Иерофея – с его слов.
Заговорили мы как-то о том, что бань в здешних местах не строили, – и получили полную справку от него на этот счет, причем говорит – точно читает из Большой Кемской энциклопедии. В самом деле, мылись на Кеми до последнего времени как в древности – в русских печках. Точнее – грелись, парились. А обмывались уже у порога дома, окатывая себя водой. Оказывается, в печь могло поместиться до семи человек. Мужики в печи хлещутся, бабы сидят в избе, ждут своей очереди. Рассказал Алексей Николаевич немало позабавившую нас историю том, как пленные немцы здесь были потрясены такой баней и даже предлагали деньги, чтобы им все рассказали и показали, и сами хотели попробовать, но не выдержали. Забавно, что в письмах на родину немцы так расписали эту русскую забаву, что кайзеровская цензура вымарала все в их текстах, что касалось бани: если русские могут выдерживать такие испытания, то как же с ними воевать!?
* * *
Деревню Вострово видно издали: на горке возвышаются вековые липы, постройки вроссыпь, посередине – часовня с крестом на тесовой четырехскатной крыше, с крылечком и одним окном, рядом на дереве приютились два пустых скворечника. В деревне ни души, даже собак не слыхать. Видно, что дома здесь строили огромные, с мезонинами. Снятый с одного дома мезонин служит ныне для какого-то дачника отдельным домиком – настолько он большой. Когда-то в деревне было 76 дворов, теперь не наберется и десятка, а зимой проживают только три человека – в магазин ходят на лыжах несколько километров поверх завалившихся заборов, засыпанных снегом.
Идем к дому со справной крышей, на вид – жилому. Из-за плетня выглядывают спелые сливы, правда, маленькие, как яблоко-дичок. Во дворе хозяйствует человек. Знакомимся: зовут Сергеем, выясняется, что перед нами брат Анатолия. Говорит, что брата нет и неведомо, будет ли. Узнав, что мы собираемся искать крест епископа Иерофея, Сергей Алексеевич берется нас проводить. Когда-то еще отец ему показывал место, где был схвачен епископ. Сборы недолгие: кепку на голову, и пошли.
Сергей родом отсюда, и хотя всю жизнь проработал на «Северстали» в Череповце, характером здешний, кемский. Из его рассказов о жизни мне запомнился больше всего один, после которого я про себя стал называть его «африканцем». В африканскую командировку его направил завод еще в советские времена – турбину запускать. В ту пору это было своего рода поощрением – за время загранкомандировки можно было заработать на кооператив или на автомобиль. Перед поездкой Сергей просмотрел разную литературу, особенно же насчет тамошних болезней. Вычитал, что самая опасная – малярия, когда после комариных укусов весь организм начинает гнить. Против этой болезни надежного лекарства нет, а самое верное, как уберечься, – постоянно пить понемногу джин. Джин в Африке дорогой оказался, но под насмешки соотечественников он регулярно тратил по шесть долларов драгоценной «инвалюты», в результате малярией переболели все, кроме него. Сергей попытался вспомнить: нет, в живых уже никого не осталось. А сам он, отработав полсрока, от возвращения в Африку отказался.
Через пустошь, где когда-то была деревня Горка, через зарастающие кустарником луга Сергей ведет нас в сторону леса. Многие века это была торная дорога из Устюга на Кологрив и дальше – через Кострому в Москву. Теперь это заброшенная лесовозная колея, с непролазными колдобинами. Этой-то дорогой путиловцы и отвели епископа Иерофея на тайную заимку, где в стоге ему было приготовлено жилье. Зная, что за ним охотятся, владыка мог беспрепятственно покинуть уезд и затеряться в Центральной России. Но он остался со своей паствой. Каждый вечер он выходил из своего укрытия на дорогу и «вел прием» местных жителей, шедших к нему за словом утешения.
Лесная дорога уходит в сторону, мы уже полчаса молча идем сплошным лесом. Наконец выходим на поляну, окруженную елками, всю заросшую багульником и дягилем в человеческий рост. Посреди поляны трава пониже, словно бы выкошена, и крест, выкрашенный голубой краской, на котором написано: ВЛАДЫКЕ IЕРОФЕЮ. Ну вот и пришли. Вблизи стоит чушка, на которой виден свечной огар, здесь кто-то был до нас, молился. Крестимся и мы. Отчего-то вспоминаю, что научное название багульника происходит от греческого названия ладана, а дягиль по науке именуется «архангелом» – не оттого ли, что издревле делали из него дудки; вот так, в лесу, среди благовоний и ангелов провел владыка свои последние дни.
– Вы, наверное, подумали, что траву на поляне возле креста выкосили? – говорит Сергей. – Нет, так и раньше было, спервоначалу, когда еще здесь креста не было (он ошибочно стоял в другом месте) – сама природа как бы указала это святое место, трава тут не растет.
* * *
…Три дня карательный отряд шарил по избам в Путилово, разыскивая епископа, но безрезультатно. Тут начальнику Устюжского оперативного отдела ГПУ Соснину, возглавлявшему акцию по поимке архиерея, донесли, что подозрительно много местных жителей ночами ходит по дороге на Вострово. Уж не там ли скрывается неуловимый архиерей?
– В это время чекисты уже добились согласия на сотрудничество одного из самых приближенных к владыке людей, его келейника Николая Лепихина, – рассказывает нам краевед Наумов. – Эх, согрешил я на него – написал в одной публикации несколько лет назад, что он добровольно, за обещание спокойного дьяконского местечка пошел на это. Не знал тогда я, что сдался Колька Лепихин только на третий день пыток, когда ему иголки под ногти загоняли, воду лили в рот, покуда она обратно не выливалась…
Проверить поступивший сигнал поручили милиционеру Гладышеву, человеку с дурной репутацией стрелка-душегуба, ни во что не ставившего человеческую жизнь. Николай Лепихин и переодевшийся в крестьянскую одежду Гладышев отправились в Вострово. Вооруженные милиционеры на лошадях старались следовать за ними неприметно. У местных жителей, знавших, где прячется Иерофей, не вызвало подозрений желание Лепихина увидеть владыку побыстрей. Придя на заимку, келейник громко крикнул епископа. Не ожидая предательства, тот вылез из стога.
Раздалась громкая команда Гладышева: «Руки вверх!» Изумленный Иерофей не успел поднять руки, как милиционер выстрелил. Впоследствии представители власти говорили, что под рясой у Иерофея был спрятан пистолет, – такую вот чушь придумали в свое оправдание. Пуля попала в голову владыки, но это была еще не смерть…
(Окончание следует)
.
 | назад |
| вперед |  |
