23 июля. Сегодня бродил по поселку, выбирал место для тренировочной теннисной площадки. Пусть хоть спортом дети займутся. Река им, похоже, поднадоела: искупаются и – домой, к телевизору. Как врубят «ящик», так не отходят от него до ночи, сначала один сериал, потом другой. Спрашиваю сына: «Ну что тебе в них? Сериалы разные, актеры же одни и те же, не надоело?» Отвечает: «Так это хорошо, что одни и те же. Мне вот этот артист нравится, крутой мужик...» Показывает на Сергея Гармаша. Мужик как мужик, таких полно у нас в поселке, хоть сейчас сериал снимай.

Лучшим местом для тренировочной площадки оказались развалины поселкового клуба. Красивый был клуб. От него остались только кирпичные стены кинобудки – по ним теперь удобно молотить теннисным мячом, отскок хороший. Расчищаю площадку у стены и среди кирпичных обломков натыкаюсь на обрывок кинопленки.

В детстве мы коллекционировали «кусочки фильмов», которые выбрасывались из кинобудки (целлулоидная пленка рвалась часто). Самой большой ценностью у меня были четыре кадра из «Неуловимых мстителей». Помню, как впервые этот фильм привезли к нам в поселок. Шел теплый дождь, и мы купались на «горшке» – в естественной выемке среди скал, довольно мелкой, как раз для малышни. Вдруг на вершине скалы появилась фигурка моего друга, из поселка прибежал: «Мишка-а, кино-о-о привезли!» Натянув штаны, что есть духу бегу за ним. Дождь прекратился, и в небе над нами мокро переливается многоцветная радуга. Вход в клуб был не по карману (целых 10 копеек), и мы «заходим с тыла»: лезем через форточку, пробираемся в кромешной тьме по закулисам и по-пластунски выползаем на сцену, чтобы спрятаться сбоку, за бархатным занавесом. Лежим на спинах, закинув руки за голову, – экран всего в нескольких шагах. Над нами двигаются огромные, с многоэтажный дом, фигуры, откуда-то с неба падают их голоса. В финале четыре всадника медленно уходят в красную зарю – и мы на четвереньках ползем вслед за ними, за экран, пока нас не заметила билетерша тетя Валя. Прежде чем ретироваться, по очереди засовываем головы в пространство за экраном. Конечно, мы знали, что изображение передается из кинобудки, но вдруг после фильма что-то остается? Сабля там, маузер...

Будто вчера это было. Разглядываю найденный обрывок кинопленки. Он совершенно пустой, прозрачный – картинку дождями смыло.

Дома вручаю детям теннисные ракетки, телевизор выключаю. Без Гармаша обойдутся.

25 июля. До сих пор не могу избавиться от чувства ирреальности... Сегодня утром, как обычно, идем на Острова купаться. Около ГЭС стоят какие-то автобусы. Сын дергает меня за рукав:

– Пап, смотри. Гармаш.

Точно. Сергей Гармаш. Небритый и какой-то осоловелый. А вот Владимир Машков, популярный нынче актер. Киносъемочная группа – актеры, осветители, массовка – устало сидит у автобусов, смотрит на огромный тарахтящий электродизель, который кипятит маленький кофейник. А за ними в скалах, у самого «горшка» (того самого, из моего детства) размахивает руками режиссер, снимается очередной дубль. Видно, дело не ладится. Прохожу мимо, раздеваюсь. От съемочной группы отделяется парень с монтажными рукавицами, заткнутыми за пояс, и, делая вид, будто происходящее к нему не относится, спрашивает: «Тут глубоко? Купаться можно?» Окунувшись, вместе загораем на теплой скале.

– А что за фильм-то снимают? – спрашиваю.

– Блокбастер с элементами фантастики, «Пиранья» называется. По сценарию дело в тайге происходит, вот к вам и приехали. Это сериал будет, в следующем году по РТР запустят.

Москвич ждет, что еще у него спрошу, но я молчу, пригретый солнышком. Спрашивать-то нечего... Рядом плещется детвора, совершенно не обращая внимания на киносъемки; только несколько поселковых девиц устроились на камешках поближе к актерам, обмахиваются веточками от комаров.

Господи, да будь такое во времена моего детства – это ж вселенское событие. Кино снимают! И где – в нашем захолустном поселке! Мы бы дневали и ночевали на площадке, путаясь в ногах у кинобогов, преданно глядя им в глаза. А сейчас... Уровень нынешнего кино совершенно убил высокую тайну этого искусства. И так произошло со многими вещами. Серость – она приземляет. Может, это и к лучшему?

Возвращаемся домой, около автобусов сын что-то поднимает с земли:

– Смотри, артефакт нашел!

Пустая бобина с изображением черной акулы – от немецкой пленки «Black Shadow» для подводной съемки.

– Брось. Зачем мусор подбираешь?

Звонок в ГОВД

29 июля. Киношники уехали, оставив после себя гору пустых банок и бутылок. Можно сказать, загадили наши Острова. Сегодня принесли свежий номер «Беломорки», районной газеты – пишут, что киношники перебазировались в Порт-поселок. Снимают там портовских бичей в качестве массовки. Гримировать их не требуется – уже и так пьяные, замызганные, в спортивках со вздутыми коленями. В Беломорском порту безработица, база Гослова последние траулеры продала. Говорят, купил их бывший директор этой самой базы, будто бы на деньги «наших северных соседей». Норвежцам особенно приглянулся только что построенный для беломорских рыбаков супер-траулер с заводом по обработке рыбы на борту, с комфортабельными каютами и даже с сауной. Все это теперь не принадлежит городу. И портовые слоняются без дела.

Пьют здесь безбожно. Слава Богу, дешевый «Трояр», который гнали фурами из Северодвинска, недавно в районе запретили. Прокурор из Петрозаводска приезжал разбирать жалобу женщин и как-то умудрился прикрыть продажу отравы. Но все равно люди умирают. Листаю «Беломорку», под рубрикой «По данным штаба Беломорского ГОВД» типичная заметка: «По телефону гр-н К. сообщил, что его сосед Р. несколько дней не выходит из дома, квартира закрыта изнутри. При вскрытии входной двери обнаружен труп гр-на Р. без видимых телесных повреждений. Со слов соседей, умерший злоупотреблял спиртными напиками, жаловался на боли в груди и сердце». Рядом еще одно сообщение, помеченное тем же днем: «По телефону гр-ка Л. сообщила, что ее сосед...» И далее по трафарету: «спиртные напитки», «жаловался на сердце». Так тихо, в жутком безмолвии вымирает страна. Много сообщений и о пьяных драках с конечным диагнозом «ушибленная рана волосистой части головы» (т.е. получил бутылкой по голове). Эти мужики еще ерошатся, но в будущем их тоже ждет звонок в ГОВД: «Несколько дней не выходил из дома...»

По понятиям местного, разочарованного жизнью, люда «пить» – считается делом не таким уж предосудительным. Главное, это дело «понятное».

Мать спрашивает меня:

– Ты знаешь, что о тебе соседи шушукаются?

– А что такое?

– Ну, с пацанами возишься. Взрослый ведь мужик...

Два вечера я обустраивал настоящий корт для большого тенниса, расчищал площадку, возил на тачках песок. И поселковые мальчишки, болтающиеся без дела, помогали.

– А что в отпуске делать, – отвечаю матери, – как не детьми заниматься? В остальное время работа – не до них.

– Но соседи говорят: вон мужики на рыбалку ходят, то мужицкое занятие.

– Так ведь многие рыбу ловят, чтобы продать, а потом водки купить, – смеюсь я.

– Так-то оно так, пьют мужики. Но это дело всем понятное, а ты с пацанами... Вот и шушукаются.

Мертвецы и напарницы

1 августа. Площадку для корта я нашел у самой ГЭС, рядом с огородами. Пока детишки режутся в теннис, иду проведать строительство часовни, что в двух шагах, на берегу Беломорканала. На стене полуразрушенного здания, некогда принадлежавшего ГЭС, висит табличка: здесь будет часовня во имя великомученицы Варвары. Стены у здания толстые и крепкие – прежде здесь хранили взрывоопасные баллоны с кислородом. Внутри лежат строительные каски, лопаты, и ни души... Работа остановилась, как только заболела Людмила Александровна Ильичева, которая фактически одна тащит этот воз. Надорвалась?

Появление храма в Золотце – для меня событие вселенского масштаба. В этом безбожном поселке, который возник в конце 50-х и собрал приезжих со всего света, разве может существовать храм? Может быть, я не прав, но в школьные годы и этот поселок, и окружающая природа – равнодушные ко всему скалы, безмолвные болота – все вместе казались мне этаким подлунным лермонтовским миром. «Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит...» Ни ангела, ни беса. Одна только белая ночь.

Но что-то вдруг изменилось. Или мне кажется?

На кухню вбегает запыхавшийся сын, выпить воды. Во дворе слышатся крики его новых друзей. «Во что играете?» – спрашиваю. «В мертвецов», – отвечает и исчезает. Вот тоже... Раньше мы в поселке играли в лапту, в «чижика» и т.д, а теперь одна забава – «мертвецы». По местным правилам вода (мертвец) ловит кого-нибудь, превращая его в «мертвеца», потом они ловят других, пока все не станут «мертвецами». Выхожу на улицу, мимо проносятся мальчишки в погоне за последним «живым», вопящим от ужаса. В стороне замечаю свою племянницу Настю с подружкой Анжелой, они играют в карты около заржавевших, оставленных кем-то во дворе, «Жигулей».

Анжела прежде была такой веселой девочкой, а сейчас появилось странное в ней... Настя отвернулась, и подружка незаметно стянула карты:

– Настя, твои карты под машину упали. Злые напарницы проходили, туда бросили.

Настя лезет под машину, Анжела же бегает вокруг машины, карты разбрасывает, словно ворожит. Выражение ее лица меня испугало. Подхожу:

– Во что играете?

– В злых напарниц.

Слово за слово, девочка призналась, что «злые напарницы» постоянно приходят к ней то ли наяву, то ли во сне, и теперь она постоянно в них играет.

Рассказал об этом случае матери, та руками всплескивает:

– Да я уж проводила беседу! Однажды гляжу: Анжела ущипнула Настю за шею и ведет ее к реке. «Ты что делаешь?!» – спрашиваю. «Это не я, это злые напарницы ее ведут». Я тут не выдержала: «К чему вы чертей на себя накликаете? Ладно бы добрые, ангелы, а то злые... Ты хоть молитвы знаешь?» Говорит, что мама когда-то научила «Отче наш» читать, но молитва напрочь забылась.

Вечером я отправился проведать Людмилу Ильичеву. Она пошла на поправку и была рада визиту. Между прочим, сказал ей про «напарниц».

– Бесы оживают, видно, чуют «неладное», – соглашается хозяйка. – Ничего, вот храм построим... У нас какой случай был! Начали мы строительство весной, и освящать стройку из Беломорска приехал отец Сергий с певчими. Народа пришло много, хотя в этот же день ожидался приезд шамана.

– Какого шамана?!

– Какого-то тувинца Чамзырына из Москвы. Он и песни поет, и «лечит», и камлает – пользуется популярностью в стране. И вот он согласился дать благотворительный концерт у нас в поселке, на крыше павильона «Бесовы следки», где петроглифы на скалах выбиты. С ГЭСа туда электрический кабель провели, аппаратуру подключили, чум поставили, гостей из города множество понаехало. А этот павильон за узким каналом, как раз напротив нашей часовни. Говорю священнику: «Батюшка, а вы знаете, что через три часа сюда шаман приедет?» Отец Сергий: «Ну, будет ему». Больше ничего не сказал и начал молебен. И, представьте, столько птиц вдруг налетело, по стенам расселись, чирикают – подпевают певчим... И вот что дальше произошло. Шаман приехал, был какой-то сумрачный, походил-походил, сел в микроавтобус и, никому не сказавшись, убыл восвояси. Концерт-камлание отменен, пришлось нашим гэсовским обратно кабель сматывать. Вот тебе и «напарницы»...

– А через два дня после освящения умерла баба Шура, – помолчав, вдруг вспомнила Людмила.

– Это та старушка, что рассказывала про Варварину церковь?

В апреле в газете «Вера» печатались ее воспоминания о старинной деревянной церкви-красавице, что стояла на острове – напротив того места, где сейчас возводится часовня (Со дна канала, № 488). При строительстве Беломорканала этот остров затопило, а древнее кладбище перенесли за шлюз. Запомнился мне такой эпизод: когда выкапывали могилы, то находили длинные женские русые косы.

– Да, она, хранительница былого. Слава Богу, что дожила до освящения возрождаемого Варвариного храма.

Судьба

2 августа. Ездили с Людмилой, ее зятем Сашей и его другом Димой в брошенную воинскую часть, казармы разбирали. Нагрузили два кузова кирпичом, один кузов песком, еще доски, бетонные перекрытия для окон. Машину организовал о.Сергий из Беломорска.

– А весной я в одиночку машину песка закидывала, – смеется Людмила. – Как взялась за строительство храма Божьего, так силы немереные появились. У себя в огороде возилась, дай, думаю, камень уберу. И лом погнула. Муж увидел – испугался.

Муж Людмиле почти не помогает и даже как бы осуждает. Он все больше в мужской компании... Дети взрослые, внуки уже, каждый теперь как бы сам по себе. А мысль построить храм в поселке пришла Людмиле Александровне в видении. Сначала не придала значения, а потом был снова знак. Исповедалась священнику, и тот благословил на труды.

– Вы, вроде, не местная?

Людмила Ильичева, за спиной – картины с карельскими видами; Людмила - художник-самоучка

– Родилась я в Вилге, рядом с Петрозаводском. А детство провела у бабушки, в деревне Сигово Пудожского района, – рассказывает о себе Людмила. – Там красивая деревянная церковь, мы постоянно играли на паперти. Дед мой по отцу, о.Виктор Соловьев, был священником в Винницкой области. О его священстве я узнала не так давно. В детстве мне только его фотокарточку показывали, я еще засмеялась: с бородой, а в юбке. В рясе то есть. Погиб он мученически, видно, от рук католиков. Когда немцы на Украину пришли, отец мой с братом в партизаны ушли, брата вскоре повесили – трое суток с веревки не снимали. В том винницком селе была какая-то вражда к нашему роду. Уже взрослой я приехала туда, и сразу ко мне старушка подошла: «Вы не Соловьева будете?» С такой ненавистью спросила. По лицу меня признала.

В детстве ничего про веру я не знала, но храмы любила, мечтала стать архитектором. Написала даже школьное сочинение про Кижи и знаменитый Преображенский собор, что мечтаю построить такой же. Это сочинение потом зачитывали по Петрозаводскому телевидению. Но в архитектурный поступать побоялась и пошла в медики, работала в роддоме № 1 Петрозаводска. Потом познакомилась с будущим мужем Николаем и приехала сюда. В Беломорске предложили снова идти в гинекологию, но я наотрез отказалась из-за абортов. Представьте, каково расчленять маленьких детей, а потом составлять скелетики: все ли части вынуты? Ушла в хирургию, потом в поселке работала старшей сестрой, сейчас служу на ГЭСе охранником.

С мужем жили в любви. Однажды ГЭС арендовал пароход для экскурсии на Соловки. Приплыли мы, часть осталась в каютах водку пить, другая пошла в монастырь. Отстояла я церковную службу, какая-то женщина говорит: «Не уходите, сейчас хорошо будет». И тут святые мощи выносят, соловецких преподобных... И так хорошо стало! По возвращении домой стали мне сны сниться, что если повенчаюсь с мужем, то буду с ним не только на земле, но и на небе. Будто идем мы по Святому озеру в белых рубахах, по мягкому песочку. А нашей свадьбе как раз 20 лет исполнялось. Муж, на удивление, сразу согласился. И вот мы повенчались, а отметить нечем – три месяца зарплаты не было. Взяли картошки и пошли на острова к Беломорской ГЭС. Развели костер, брат мой Сергей забросил спиннинг в Выг – и вытащил такого сига, не поверите! Сиг у нас редкая рыба, а тут огромнейший, от века таких не водилось! И вот сидим у костра, тихо на речке... Будто только что родились.

А потом пошли искушения. Ну да что я все жалуюсь! Наш батюшка, о.Сергий, как-то слушал, слушал мои горести и спросил: «Хорошо пожила?» Я: «Как один день!» – «Ну, теперь помучайся».

Будущий храм вмч.Варвары, врата его смотрят на канал – ровненько на то место, где затоплена старинная церковь

12 августа. Последний день. Завтра уезжаем. Людмила Александровна развесила объявления по поселку, что будет субботник на строительстве храма. Пришли Ильичева и... я с сыном. Больше никого. Сын подает кирпичи, Людмила кладет кладку, я орудую лопатой. В перерыве Людмила показывает «проект» – тетрадный лист бумаги с нарисованным от руки храмом. Вот здесь будут иконостас и алтарь, здесь, на крыше, две маковки. Паперть будет во всю стену, широкая – такая же, на которой она провела все детство.

– А как древняя Варварина церковь выглядела, знаете? – спрашиваю.

– Только по описаниям. Одна женщина поселковая принесла пожертвование на храм 50 руб. и записку приложила: «Обратись к Резинкину в Выгостров, у него на огороде стоит крыша старой церкви». Отправились мы туда со священником. Действительно, на огороде – церковное шатровое навершие, покрытое лемехом. Только оказалось, что это не от Варвариной церкви и вообще не от храма. Резинкин, начальник 16-го шлюза Беломорканала, рассказал, что такие шатры делали во время войны и ставили около шлюзов. Сверху их можно было принять за купола древних храмов – за произведения северного деревянного зодчества. Наверное, думали, что немцы не станут из-за них канал бомбить.

– Уж лучше бы настоящую церковь с острова перенесли, чем затоплять! Глядишь, спасла бы в войну, – удивляюсь я.

...В поселок возвращаемся вместе. Уже вечер, всюду в окнах голубеют телевизионные экраны – показывают очередной сериал. «Вы не думайте, что у нас в поселке нет верующих, – уверяет меня Людмила. – Матросовы, Дудки, Шульгины... Много верующих. Но сдвинуться им тяжело. Им нужен живой пример. Вот пусть посмотрят хотя бы на меня: вроде ж не глупая женщина, а храмом занимается. Пусть сначала пообвыкнут, и потом...»

Может, она и права.

 

назад

вперед

---

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Форум.Гостевая книга