ПАМЯТЬ

ИОАНН ВЕЛИКОВ – МУЧЕНИК ОСТРЕЧИНСКИЙ

Храм над водами

Работая над книгой, посвященной событиям 1922 года, я просматривал биографическую хронику жизни и деятельности В.И.Ленина. Помню, меня поразила тогда одна из записей, помеченных 19 марта 1922 года. Это роковой в истории России день, когда Ленин написал свое знаменитое письмо в Политбюро о необходимости решительно провести в жизнь декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей: «Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше...» Это письмо сейчас общеизвестно, а меня заинтересовала другая запись. Среди множества поручений, сделанных в тот день, В.И.Ленин, между прочим, поручил И.И.Скворцову-Степанову, «поскольку тот написал хорошую книгу об «Электрификации РСФСР», написать книгу по истории религии и против всякой религии».

Запись эта поначалу показалась мне симптомом наступающей на Владимира Ильича болезни, которая всего через два месяца превратит его в идиота, не умеющего читать и писать. Ну, действительно... Хотя письмо в Политбюро и исполнено сатанинской злобы на Православную Церковь, но в нем все же во всем блеске является злая мощь ленинской мысли: план уничтожения Православной Церкви был разработан Лениным во всех деталях, с учетом всех возможных обстоятельств и осложнений. В то же время запись о поручении И.И.Скворцову-Степанову выглядит предельно нелогичной и глупой… Ну, написал товарищ по партии книгу по электрификации РСФСР, ну, понравилась эта книга Ленину. Но религия-то тут при чем? Почему именно автору книги по электрификации нужно давать партийное поручение написать книгу против всякой религии? Неужели в ЦК не было более подходящих, более владеющих атеистической проблематикой авторов?

В извращенно-сатанинском сознании В.И.Ленина электрификация и борьба с православием, похоже, воспринимались как тождество. И с этой точки зрения, конечно же, неплохо было бы взглянуть и на план ГОЭЛРО, и на возведение гигантских гидроэлектростанций во времена Никиты Сергеевича Хрущева. Ведь в зону затопления попадали не только городки, села, пашни. Намоленная нашими святыми, озаренная светом их святости земля тоже должна была скрыться в мутноватой воде мелководья, сквозь которую скорее угадываешь сейчас, чем различаешь, минувшую жизнь...

* * *

Когда село Остречины, где родилась и выросла моя мать, где она встретилась с моим отцом, уже исчезло, скрытое мелкой водой Ивинского разлива, образовавшегося после пуска Верхнесвирской ГЭС, посреди бескрайней, как потоп, воды стояла на пригорке только церковь Рождества Богородицы. Церковь эту хорошо было видно с проходящих мимо теплоходов.

Вспоминаю свою первую поездку в Ленинград... Поселковый мальчишка, впервые попавший в пароходный рай, я шалел от белых палуб, от ярко начищенных медных поручней, от огромных зеркал в салоне для отдыха. Все было ново, необычно, празднично. Позабыв обо всем, носился я по палубам, взбегал по сверкающим лестницам, кричал неведомо о чем – и вдруг, словно окликнули… Белая церковь стояла посреди воды…

– Здесь Остречины были... – сказал кто-то из взрослых, и я замер, ухватившись за поручни. Вот оно, село, про которое я столько слышал от мамы, от бабушки, от отца. Только ничего не осталось здесь, кроме церкви, вокруг вода, вода… Как эта церковь Рождества Богородицы из мутновато-желтой пелены воды, поднимаются из глубины памяти рассказы про Остречины. Запомнилось, например, что в Остречинах несколько раз встречали осень. Первого сентября, на Семенов день, наступали первые осенины… До обеда – паши, а после обеда – руками маши. Семен бабье лето приводит. Вторую осень встречали на Рождество Богородицы. Ярмарку тогда в Остречинах устраивали. Возле церковной ограды ларьки ставили. В ларьках – и ленты, и конфеты, и свистульки разные, и пряники. Карусели привозили на ярмарку. Крутили их специальные мужики – карусельщики. Настоящий праздник был. Гости и из Гакручья, и из Ивин приезжали… Потом, в начале шестидесятых, на излете хрущевской десятилетки, церковь Рождества Богородицы взорвали, и снова я увидел ее уже в Петербурге, разглядывая в гостях фотографии.

– Какое чудо, да? – заметив, что я остановился на этой фотографии, сказала хозяйка. – Только в сказке и бывает. Посреди воды, в дикой глухомани, такое чудо построили!

Я не стал поправлять хозяйку дома. Не стал рассказывать, что церковь Рождества Богородицы не посреди воды строилась, а в центре большого и богатого села Остречины, ушедшего сейчас под воду Ивинского водохранилища. Пронзительно-страшный смысл русского Рождества Богородицы открывался на лежащей передо мной фотографии… Посреди дикой нежили и глухомани… Посреди бескрайних, как потоп, вод…

* * *

«Мучительное это слово – «Свирь»!.. Не слово, а черта, отделившая одну жизнь от другой, юность от взрослости, волю от порабощения. Ведь «Свирь» в тридцатые, полунепонятные годы была не столько названием порожистой реки, сколько половиной термина «СвирьЛАГ»... Множество мирных имен на географической карте было загажено тогда добавкой этих трех букв! Невольником, рабом, заключенным был привезен тогда я на этот берег...»

Это из воспоминаний писателя Серафима Четверухина, сына московского священника. Какая страшная метаморфоза, какое жуткое противостояние! Озаренные тихим и ясным светом православия монастыри, основанные Александром Свирским и его учениками... Это с одного края истории. А с другого – исполинская, дышащая мертвящей стужей тьма СвирьЛАГа. Самое же трагичное то, что и там, и тут находились одни и те же православные, русские люди.

Недавно в серии ЖЗЛ вышла книга, посвященная Алексею Федоровичу Лосеву. Этот замечательный и, может быть, величайший русский философ двадцатого века провел в СвирьЛАГе несколько лет жизни. Был Алексей Федорович, как стало известно сейчас, тайным монахом… Нет, отнюдь не случайно в распаленном сатанинским азартом сознании В.И. Ленина сходились воедино электрификация РСФСР и борьба с православием. Увы... Планы эти почти удались, черное слово «СвирьЛАГ» заслонило саму историческую память о великих православных подвижниках.

– А где Ладвинский монастырь находился? – расспрашивал я.

– Какой монастырь? Не слыхали про такой...

– Ну как же не слыхали? Село Ладва...

– Ладва?! Так это же станция. Там пересылка была...

«Неприметная жизнь»

О священнике остречинской церкви Рождества Богородицы, отце Иоанне Великове, я узнал, еще не зная ничего о нем. Мне никто не рассказывал о нем, но уже тогда, в детстве, пусть и не яркий, но чистый и ясный, отчетливо различался свет его жизни. Поскольку в шестидесятые-семидесятые годы немало разговаривал и общался с людьми, которые сохранили, пронесли через страшные годы испытаний привитую им отцом Иоанном веру…

Известно о нем очень мало. Родился Иван Александрович Великов 23 мая 1883 года в селе Люболяды Новгородской губернии, в семье псаломщика. Как и положено было в сельской «поповке», вся будущая жизнь Ивана Александровича была определена без него. Обучался он в Новгородской Духовной семинарии, но, когда окончил три класса, в Троицкой церкви погоста Перетно Крестецкого уезда освободилось место псаломщика. Поэтому в 1902 году Иван Александрович оставил учебу и поступил на приход. В 1911 году двадцативосьмилетний псаломщик, получавший сто рублей в год жалованья, женился на двадцатитрехлетней дочери дьякона Марии Афанасьевне Ефремовой. Скоро Мария Афанасьевна забеременела, и Иван Великов устроился по совместительству учителем пения в Перетнинскую церковно-приходскую школу. Родилась первая дочь Муза, через год – Фаина. Незадолго до рождения третьей дочери, Веры, тесть-дьякон ушел на покой, и многодетный отец был назначен на его место. В 1914 году его рукоположил во дьяконы викарий Новгородской епархии преосвященный Алексий, епископ Тихвинский. Это рукоположение в сан диакона псаломщика Иоанна Великова – одно из первых деяний на архиерейском поприще будущего Патриарха Алексия I.

Одновременно с дьяконством Иоанн Великов работал законоучителем в земской школе. Скоро его доход вырос до 402 рублей 12 копеек в год. Доход вполне приличный, достаточный для безбедной жизни. На допросе 12 августа 1937 года арестованному Ивану Александровичу Великову зададут вопрос:

– Дайте показания, были у вас беседы с колхозниками о том, что «в старое царское время жилось лучше, все было, а сейчас замучили с этими колхозами»?

– В разговорах я действительно вспоминал про жизнь при царском режиме, – ответит Иван Александрович. – Тогда я имел отдельную дачу, моя жена не работала, мы имели работницу и няню, и тогда нам жилось лучше.

В целом же у батюшки была рядовая, неприметная жизнь… Размеренность и расчетливость ее любили осмеивать либеральные писатели, косность ее «разоблачали» на своих полотнах наши передвижники, но сколько осмысленности и мудрого покоя в этой жизни!

К сожалению, следующие два десятилетия, вплоть до страшного 1937 года, жизнь Иоанна Великова прослеживается только пунктирно. Мы не знаем, в каком году он был рукоположен в иереи, на каких приходах служил. С достаточной определенностью можно сказать, что все беды, которые претерпевала в те годы Русская Православная Церковь, не миновали и жизнь Иоанна Великова, и был, кажется, такой момент в его жизни, когда в результате чекистских гонений, накрытый мутной волной обновленчества, Иоанн Великов вынужден был оставить священническое служение. В «объективке», поданной на рассмотрение тройки УНКВД ЛО, сказано: «Великов Иван Александрович... служитель религиозного культа, бывш. священник остречинской церкви Вознесенского р-на, до ареста проживал там же, б/п, образование среднее, женат – жена и сын 14 лет, проживают в г.Ленинграде, ул.Чайковского, д.58, кв.37, – работал в трамвайном парке». Но кем, в какой должности работал Иван Александрович в трамвайном парке, нам тоже не известно.

С достаточно большой долей уверенности можно утверждать, что иерей Иоанн Великов вернулся к священническому служению, когда началось контрнаступление Патриаршей Русской Православной Церкви против захвативших ее приходы и епархии обновленцев. К этим выводам мы приходим, анализируя ответы, данные отцом Иоанном на допросе в 1937 году.

– У меня враждебных взглядов на советскую власть не было, так как до 1930 года я жил неплохо, – сказал тогда Иван Александрович.

– Почему с 1930 года вам стало хуже жить? – задал вопрос сотрудник НКВД Сопрунов.

– В 1931 году у меня все имущество было продано с торгов за налоги, после чего стало жить хуже. Налоги я не платил, потому что не хватало денег.

Отвечая на вопросы о своей священнической службе, отец Иоанн постоянно ссылался на архиереев, активно боровшихся с обновленчеством. Например, он признался, что «в Вознесенский район я был направлен Ленинградским митрополитом Серафимом». А митрополит Серафим – это священномученик Серафим (Чичагов), который занимал Ленинградскую кафедру с 19 февраля 1928 года по 11 августа 1933 года. В 1932 году, как это видно из показаний отца Иоанна на допросе, он находился в селе Ладва, где раньше был монастырь и к тому времени размещалась одна из главных пересылок в системе СвирьЛАГа. Именно в 1932 году было объявлено о «безбожной пятилетке». Декретом правительства за подписью Сталина к 1 мая 1937 года «имя Бога должно быть забыто» по всей территории СССР. И в 1932 году отец Иоанн Великов был арестован органами ОГПУ Карельской республики. Начиналась «страстная пятилетка» отца Иоанна Великова.

Из протокола допросов

– Дайте показания, за что вы привлекались в 1932 году к ответственности по статье 58.10 УК? – допытывался у Ивана Александровича оперуполномоченный.

– Я привлекался органами НКВД в 1932 году по статье 58.10 УК за то, что я говорил в проповедях в церкви, что школа теперь безбожная, – отвечал отец Иоанн. – Пробыв 18 дней в НКВД, я был выпущен.

В 1933 году отец Иоанн принял церковь Рождества Богородицы в Остречинах… Три месяца он жил на квартире единоличника Андрея Ивановича Быкова, потом 14 месяцев прожил у колхозницы Шиперовой. Общался он здесь со священником П.П.Шевелевым, осужденным на 10 лет и отбывавшим срок в 5-м лагпункте СвирьЛАГа, и со священником В.Н.Лавровым из прихода Гакручей. Сделано было отцом Иоанном за годы, проведенные в Остречинах, немало. Мы видим по материалам следствия, что в 1935 году при отце Иоанне Великове число прихожан церкви Рождества Богородицы увеличилось с 270 до 800-900 человек. Подготавливая обвинительное заключение на отца Иоанна, оперуполномоченный Скачков подчеркивал красным карандашом наиболее важные для обвинения показания… Сейчас перечитываешь эти подчеркнутые карандашом сведения и перед глазами возникает идеальный образ, которому и должен соответствовать настоящий служитель Церкви…

«ВОПРОС. Как давно в вашей церкви священником работает Великов Иван Александрович?

ОТВЕТ. Служитель религиозного культа – попом Остречинской церкви Великов Иван Александрович работает после того, как был выселен бывший поп Дикаревский. Всего примерно Великов работает около 3-4 лет, который в своей работе очень крепко убежден и стремится привить верующим и гражданам, посещающим церковь, веру.

ВОПРОС. Дайте конкретные показания о методах работы Великова, которыми он прививает веру в Священное Писание?

ОТВЕТ. Методами работы священника Великова, которыми он старается вовлечь верующих и граждан в церкви, а также им внушить Священное Писание, является, что он редко в каком-либо совершении религиозного обряда не говорит проповеди.

ВОПРОС. Дайте показания, что вам известно о попе остречинской церкви Великове?

ОТВЕТ. Великова Ивана, священника остречинской церкви Вознесенского района, знаю с момента его приезда в Остречины, т.е. более трех лет, и о нем мне известно, что он очень активно борется за укрепление церковного влияния на население... Во время переписи среди колхозниц, которые приходили к нему, он вел разговоры, чтобы все они записывались верующими, меня он тоже призывал записываться верующей, это, говорит, лучше для верующих... Среди колхозниц он говорил, что следует посещать церковь во все религиозные праздники, не считаясь с работой в колхозе, потому что вера выше всего, и что за это по Конституции ничего не будет».

Следует обратить внимание, что дело № 94651 по обвинению Великова Ивана Александровича начато 11 августа 1937 года, но открывается оно протоколом допроса его квартирной хозяйки Александры Ивановны Шиперовой, проведенным 30 июля 1937 года. Видимо, тогда и собирались арестовать Великова, но он был в отъезде. На том допросе Шиперова показала, что священник Иван Великов с января 1936 года по апрель 1937 года проживал в ее доме в деревне Шиперово. Когда Великов 12 августа вернется в Остречины и будет арестован, на допросе ему зададут вопрос:

– Укажите причину вашего отъезда из Остречин. Почему поспешно выехали?

– Я, согласно указу митрополита Николая, должен был выехать в Новгород, к месту новой службы в качестве священника, – спокойно ответит Великов.

Можно предположить, что тут Иван Александрович Великов говорит о митрополите Николае (Ярушевиче), который в 1936 году был назначен управляющим Новгородской и Псковской епархиями. Вероятно, владыка пытался спасти отца Иоанна, переместив его в другую область, в другой приход, но чекисты не дремали. В «деле» много свидетельств о том, что после общения со священником многие крестьяне уходили из колхозов. Особенно «роковые последствия» имела агитация отца Иоанна для остречинского колхоза им. «Завода № 23». Его председатель М.Е.Ванин утверждал: «До приезда Великова в нашем колхозе все время был рост. Единоличники активно вступали в колхоз, и было уже 70 хозяйств в колхозе. Колхоз был всегда на первом месте. После того как приехал Великов, в нашем колхозе стало разложение. Попавшая под влияние пропаганды попа гражданка Новожилова, бывшая колхозница, сейчас из колхоза вышла. Бельков Иван, который часто посещал Великова, совершенно отказался от работы и этим увлек за собой своих братьев. Демидова, которая от убеждения попа не выходит на работу во все праздники, и большие и маленькие. В настоящее время в нашем колхозе... из 70 хозяйств осталось 50 хозяйств». Есть в «деле» и описание ареста. Священник пришел ночью за вещами к Шиперовой, но здесь его уже ждали сотрудники НКВД. При задержании у отца Иоанна были изъяты: часы карманные одни, денег в сумме 259 рублей, расческа одна, бумажник один, свидетельство о рождении, поясной ремень один, бутылка вина красного одна, чашка с блюдцем одна, чайных ложек две, нательного белья две пары, одна рубашка, одна скуфья, одна пара валенок, одна простынь, одна пара носок с резинкой, одна пара ботинок, три книги… Не считая бутылки церковного вина и сосудов, которые были необходимы для приготовления Святых Даров, все остальные вещи принадлежали отцу Иоанну Великову и составляли, по-видимому, все его имение.

Несломленный

На допросах отец Иоанн держался с поразительным достоинством.

«ВОПРОС. Дайте показания, высказывались вы о том, что «сколько в колхозе не работайте, все равно толку будет мало, они должны развалиться»?

ОТВЕТ. Этого я не говорил и категорически отрицаю.

ВОПРОС. Вы говорите неправду. Следствие настаивает дать правдивые показания, т.к. следствие располагает свидетельскими показаниями, подтверждающими ваши высказывания колхозникам.

ОТВЕТ. Это ложь, я категорически отрицаю это».

И далее: «...Нет, в этом себя виновным не признаю». Эти показания вполне можно было бы использовать в Настольной книге священнослужителя как живой пример того, как следует вести себя служителю Русской Православной Церкви в годину испытаний. В протоколе допроса есть фраза, где следователь после ряда прямых отрицаний священником наветов предлагает «дать правдивые показания». Это эвфемизм, обозначающий, что в этом месте допроса оперуполномоченный НКВД начинал избивать подследственного. Если посмотреть многие протоколы, то после этой фразы «враг народа» обычно начинал немедленно давать «правдивые» показания, оговаривая и себя, и других.

Для подтверждения приведу протокол допроса обновленца Николая Сергеевича Елпидинского, архиепископа Тихвинского и Череповецкого, состоявшегося тоже в 1937 году.

«ВОПРОС. Вы арестованы как участник к/революционной организации. Дайте показания о вашей к/революционной деятельности.

ОТВЕТ. Участником к/революционной организации я не состоял и к/революционной деятельности не проводил.

ВОПРОС. Вы даете неправдивые показания, настаиваем дать показания по существу вопроса.

ОТВЕТ. Участником к/революционной организации я не был и к/революционной деятельности я не вел.

ВОПРОС. Вы вторично показываете неправду. Требуем дать правдивые показания, иначе будем вас изобличать.

ОТВЕТ. Я вынужден отбросить препирательства и признать, что действительно с 1933 г. я состоял участником к/революционной организации церковников, которую возглавлял Ленинградский митрополит Платонов Николай. Я познакомился с Платоновым в 1924 году и в последующий период был обработан в к/революционном духе и завербован.

ВОПРОС. Назовите участников вашей к/революционной организации.

ОТВЕТ. Участников нашей к/революционной организации я знаю...

Далее допрашиваемый называет семь имен.

ВОПРОС. Вы не всех назвали участников к/революционной организации.

ОТВЕТ. Да, я не назвал участников к/революционной организации, а именно...»

Называются еще два имени... И так далее, называются еще шестнадцать человек – весь так называемый список Елпидинского.

Эвфемизмов «следствие предлагает дать правдивые показания» немало и в протоколе допроса отца Иоанна Великова, но сломить отца Иоанна не удалось. В обвинительном заключении говорится, что «вещественных доказательств нет». Между тем на документе сбоку напечатано: «Великова Ивана Александровича – РАССТРЕЛЯТЬ... 4/IX 1937 г.». Приговор был приведен в исполнение спустя четыре дня, 8 сентября 1937 г.

Однако несправедливости для отца Иоанна на земле на этом не закончились. Месяц спустя после его расстрела уже упоминавшийся обновленческий архиепископ Елпидинский на допросе назовет Иоанна Великова в числе участников своей «контрреволюционной организации»… Видимо, он «разумно» посчитал, что о.Иоанну уже все равно. Между тем этот компромисс обновленцев, как и все прочие, вроде бы вполне разумные и безвредные, – этот, ничем не грозящий отцу Иоанну оговор, обернулся серьезной неприятностью. Сейчас, когда встал вопрос о прославлении Иоанна Великова в сонме новомучеников, именно присутствие его в «списке Елпидинского» стало серьезным препятствием для канонизации.

Разумеется, для самого отца Иоанна Великова это ничего не значит. Думаю, что можно не беспокоиться насчет загробной участи человека, который так бесстрашно исповедовал православную веру.

Николай КОНЯЕВ

назад

вперед