ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ
БОЛЬШОЙ ЧЕЛОВЕК
Все дни после ухода Ивана Егоровича чаще всего приходилось слышать от знавших его: «Осиротели». Это и я почувствовал после его смерти: будто какая-то пустота разверзлась, словно он шел прежде впереди и встречал своей широкой грудью хладное дыхание мира; теперь все – больше никто не прикроет. Ладно я, годящийся ему в сыновья, но и 80-летние старики повторяли то же: «Осиротели». Кажется, я теперь понимаю, в чем дело. Сколько раз я был свидетелем: бьется-бьется человек с обстоятельствами, наконец силы его истощены и он говорит: «Все, не могу больше, пойду к Кулакову». Дело не в том, что он занимал высокое положение руководителя Госсовета республики, что он человек со связями, и даже не в душевных качествах было дело. Хотя «Большим Иваном» за глаза его прозвали не столько за богатырское сложение, а именно за размер души. Но, главное, в сознании нормального русского человека исторически заложено, что где-то там, «наверху», есть справедливая управа на мелких мучителей, есть человек, который выслушает, поймет и рассудит, – отец. Наверное, раньше это место занимал царь-батюшка. Так сложилось, что в республике это место по праву любви последние годы занимал Иван Егорович Кулаков.* * *
Несмотря на рабочую биографию (начинал Иван Егорович литейщиком), его закваска была крестьянской. Не было в его привычках нахрапа, стремления взять горлом – всего того рабочего антуража, который и мне так хорошо знаком; напротив, деликатность его порой удивляла: приходит незнакомый человек и начинает говорить о своих проблемах «от Адама», а он терпеливо слушает, что-то помечая в блокноте, не обрывает, не подгоняет. Он прекрасно понимал, что выслушать человека иной раз – самое главное. Случалось, соберет учителей: «Ну, рассказывайте!» А те мнутся: оказывается, ждали ценных указаний и никак не ожидали, что кому-то интересны их проблемы.
Однажды я спросил, как он определяет свое отношение к руководителям – порядочный перед ним человек или дрянь. Он ответил: «Это видно сразу – по его обращению с подчиненными. Чем больше человек важничает, хамит, тем сам мельче».
* * *
До последнего времени, уже крестившись, он ходил класть цветы к памятнику Ленину 22 апреля. Как-то растерянно реагировал, когда ему пеняли за это: «А как иначе?» Считал его основателем государства, которое очень любил. Это последнее советское искреннее поколение – в конце концов их привела в Церковь любовь к Отечеству, а беспокойная совесть подвела к Чаше.
Вслед за этим поколением во власть пришла расчетливая, жадная до денег, с железным сердцем молодежь, как говорил Иван Егорович – «ЭТИ». В 90-х они дорвались до всероссийской кормушки, в новом веке ринулись захватывать регион за регионом. Особенно сырьевые, к каковым относится и Коми. Он понимал, что это сродни болезни. И потому относился соответственно: ничего, напьются – отвалятся. Не эти, но внуки продолжат строить. Потому же, наверное, столь много внимания он всегда уделял школам и детдомам, педагогам и детям – в них наше завтра; не потерять бы еще одно поколение.
* * *
Однажды я предложил ему съездить в Антониево-Сийский монастырь – хотел познакомить с «нашим» архимандритом Трифоном, с монастырской жизнью, показать очень качественное, на мой взгляд, монастырское хозяйство. Он сразу согласился, но потом долго откладывал, перенося дату отъезда. Это потом я понял, почему: он не мог так запросто поехать куда-то «по личным нуждам», тратя казенные время (другого у него практически не было) и деньги. Поэтому-то и дождался какого-то дела в Архангельске, чтобы уже по дороге туда и в монастыре побывать*.
Так, на машине мы отправились в Сийский монастырь – более двух тысяч километров по дрянной дороге. Потом он долго это паломничество вспоминал, хотел еще раз побывать там.
После этого было еще паломничество в Великий Устюг, на родину святителя Стефана Пермского. Владыка Вологодский благословил нам в сопровождающие по храмам и обителям этого древнего города батюшку – и Иван Егорович задавал ему больше всех вопросов. На следующее лето мы запланировали поездку в Дивеево к преподобному Серафиму – это уже было его собственное предложение. Я втайне надеялся, что вместе с ним меня пропустят в закрытый город Саров (бывший Арзамас-16) – к пещерке преподобного Серафима. Два года поездка откладывалась – по-видимому, все не находилось в Нижегородской губернии повода для поездки спикера. Сейчас виню себя, что не смог «продавить» эту паломническую поездку, пробив брешь в тесном графике его дел и командировок. Но надо было знать Ивана Егоровича – иному человеку надо постоянно напоминать об обещании, чтоб он в конце концов «сломался», Иван Егорович мог сказать: «Ты мне об этом больше не говори, я помню» – и что тут я мог поделать? А он действительно помнил – однажды вдруг звонил: «Ну что, готов, поехали?»
* * *
Он так и не смог освоить толком нашу православную терминологию и добродушно отшучивался, когда я слегка иронизировал над этим. Видно было, что эти слова просто не лезли в его голову, он как будто стеснялся по-церковному называть вещи, чтобы не подумали чего лишнего о его «суперправославности». Вообще беседы о «божественном» Ивану Егоровичу казались неуместно высокими.
Однажды, лет семь назад, был у нас разговор об этике обращений в церковной среде. Особенно его удивило, что к епископу следует обращаться «Владыка». «Какой он мне владыка? – искренне удивлялся Иван Егорович. – Ну, я понимаю, Бога Владыкой называть, но человека…» Так начиналось его воцерковление. Скоро он научился этикету, но я заметил, что, охотно используя обращения «отец», «Ваше Святейшество», на «Владыке» он как-то спотыкался…
* * *
Так, цепляя образы к мыслям, я стремлюсь сохранить в памяти образ Ивана Кулакова – большого человека. Как раз в это время хор в соборе поет «Вечную память». Что это? Ну, дети будут помнить, может быть, внуки, с которыми нянчился, а уже правнуки, не видевшие тебя в лицо, – вспомнят ли? Уйду я, уйдет мое поколение – и кто вспомнит, что был такой Кулаков? Забудут и нас. Вечно может помнить только вечный Бог.
В какой-то момент такая мысль приходит в голову каждому. Можно отмахнуться от нее, можно заскучать, но всякий цельный человек с этих пор начинает жить так, чтоб Господь его приметил и запомнил. Чтоб когда настанет время встречи, Он сказал: «Да, Я тебя помню! Ты – наш». Даже если смерть случится внезапно, в шумном московском аэропорту.
*Будь моя воля, я бы такие поездки не только поощрял, но и сделал бы обязательными для политиков всех уровней. И пусть за деньги налогоплательщиков – два-три дня, проведенные в совершенно другой среде, в иных разговорах, без спешки, могут дать руководителю для понимания России, да и самого себя, больше, чем десятки всяких обучающих семинаров и сотни советников.
Игорь ИВАНОВ
 | назад |
| вперед |  |
