– Женя, сколько до него километров?

– Э-э... Знаешь, тут километрами не меряется.

– А чем же, милями, что ли? – не понимаю.

– Ну, днями пути – это зависит от категории сложности маршрута. Физической прямой в горах нет, и измерять расстояние бессмысленно.

Действительно! Не по асфальту же идем.

– Вот и меня тоже, – встревает Миша, – капитан спрашивает: «Каликов, видишь внизу блок-пост? Как думаешь, сколько до него километров?» А я впервые в горах оказался тогда, когда в Афган попал. Прикинул: «Километров девять». – «А 90 не хочешь?» Поехали мы туда на БТР, целый день тряслись. В горах все обманчиво...

Позже я вполне прочувствовал этот странный "пространственно-временной континуум", как сказали бы современные физики. Тут одни расстояния преодолеваются быстро, словно летишь по воздуху, а чрез другие - продираешься. Словно бы не физическая, а какая-то иная реальность.

Спустились с перевала, миновали долину, свернув за отрог Подковы, – и странное ощущение не оставляет. Мы идем по мшистому взлобку, в окружении динозаврьих хребтов, а прямо на горизонте голубеют головы каких-то гигантских живых существ. Под ногами – едва приметная каменистая тропка, справа и слева синеют незнакомые мне цветы, и я боюсь ненароком на них ступить – так заробел перед Божьим миром. Особенность тропки в том, что с нее не разрешается сходить. Кем не разрешается? Почему? Неважно. Нельзя – и все. Эту тропинку давным-давно, в детстве, я уже видел во сне... Но вот впереди, в долине меж гор, показались человечки – отдельно стоящие лиственницы, аккуратные как свечечки. А еще дальше – гребенка целого зеленого войска. Мы входили в Лес.

Тропка прыгнула вниз, нас обступили высокие папоротники, и тут Женя... припустил. Я едва поспевал за ним и любовался его экономически выверенным движением, как он вливается в ландшафт, непринужденно "струясь" по складкам местности. Чтобы не отстать, стараюсь перенять его манеру: на спусках притормаживать, отдыхая, а в горку бежать бегом. Так легче - помогает инерция тяжелого рюкзака и ноги меньше устают. До конечного пункта (лесной избушки у подножья пика) мы добрались еще до наступления ночи. Женя потом сказал, что этот путь с самой сильной группой он проходил за два дня, а мы пробежали за день. Для легконогой Светы, выносливого Жени и "человека-машины" Мишы Каликова в этом нет ничего удивительного. Миша так вообще любит нагрузки: когда вернулся из Афгана, сразу ушел в лес и две недели себя "вымучивал", чтобы "прийти в норму". Но мне-то почему так легко, что даже расстояния не заметил?

По пути мы встретили лагерь: семь палаток, костер с огромным котлом, молодые люди с какими-то флегматичными физиономиями. Оказалось, чехи.

– Уху варите? – спрашиваю.

– Не-не, рыбу мы не ловить, – испуганно отвечают иностранцы, видимо, приняв нас за рыбнадзор. – Мы четвертый день грибы одни кушаем.

И действительно, в котле грибы булькают – без картошки и какой-либо приправы. Бедняги. Уже неделю они идут по долине и, видно, намучились без отелей, ресторанов и теплых туалетов. А когда узнали, что мы собираемся лезть на пик, нервически засмеялись.

– А кто это, Стефан? – спрашивает их руководитель, когда я взялся объяснять, зачем нам нужно на гору.

– Он вроде Кирилла и Мефодия, которых ваш князь Ростислав пригласил в Моравию, чтобы приспособить богослужение под славянский язык и придумать письменность. То же самое Стефан делал для коми народа.

Не знаю, понял ли меня чех. Как выяснилось, он вообще не ведал, что находится на территории Коми Республики, и никогда не слышал про Сыктывкар. Но я уверен, что когда наш Стефанов пик появится на географической карте, то многие заинтересуются и узнают, кто же такой Стефан.

Лес кончается, мы у самой горы. Я срезаю молодую лиственницу для посоха и даю обещание: «Если поднимемся на пик, сооружу из нее восьмиконечный крест». В отличие от альпенштоков Жени и Михаила, мой приятно пахнет древесной смолой и лохматый – мягкие иголки на стволе не стал срезать.

Первый участок пути мы выбрали не совсем удачно – шли откосом по крутой осыпи, из-под ног катилось. А лучше бы по гребню направиться. «Ничего, путь разведаем, паломникам после нас легче будет», – ободряет Женя. Остановок почти не делали, подгоняло сознание, что идем «всухую» – воды-то с собой не взяли. Последний ручей, где собирались набрать во флягу, был тот самый, где расстались со Светой. Из-за всех этих переживаний и забыли. Довольно быстро забрались на «плечо» между двумя пиками, большим и малым. Здесь еще местами растет травка и вид открывается сказочный. Красочная долина в ладонях каменных хребтов. Из-за белой облачной перины показались зубцы Манараги. С языка манси это имя переводится как Медвежья лапа – и действительно, зубцы напоминают растопыренную в небо лапу. Это не самая высокая гора на Урале, между тем считается визитной карточкой национального парка.

Чем выше мы поднимались, тем огромнее становился мир. Вот уже карабкаемся по каменным глыбам, выше облаков. На скале обнаружил лужицу воды – осталась от проплывшей тучки. Пьем по очереди, глоточками, чтобы всем троим хватило. «Горцы на Кавказе специально для этой цели носят с собой костяные трубки, чтобы с камня пить, – рассказывает Миша Каликов. – А мы в Афгане приспособили обычные пластмассовые авторучки без стержня. У тебя с собой есть?» Даю ему ручку, Миша откручивает колпачок. Следующую лужицу, хлюпая через трубочку, мы высосали досуха, словно ее и не было.

Но вот и вершина. Из балка мы вышли в 12 часов дня. А сейчас на часах 16.15. Позже мы заглянули в альпинистский путеводитель по Уралу, там нашему маршруту присвоена категория сложности 1Б. Не ахти какая сложность, но на восхождение отводится 8-9 часов. Перечисляется требуемое снаряжение: веревка 2х40, карабины, крючья стальные, петли, примус... Потому мы быстро и дошли, что примус не взяли. С пустым желудком легче идти.

На вершине в капсуле находим записку, где между прочим сообщается, что в 1990 году в честь 45-летия Победы сюда поднимались интинцы. С той поры местные альпинисты эту вершину называют между собой пиком Победы.

– Вот ведь совпадение! – удивился Женя. – Официально этот пик именем Победы не удастся назвать, поскольку такой пик на картах уже есть – семитысячник, самая высокая гора на Тянь-Шане. И все же 9 мая, как «праздник горы», за этой вершиной закрепится – если ему присвоят имя Стефана. Ведь память святителя празднуется как раз 9 мая!

Свой посох я режу на четыре части, связываю – и вот уже крест возвышается над вершиной. Читаем тропарь святителю, Женя вкладывает в капсулу иконку с нашей запиской – и в обратный путь. Скоро начнет темнеть, а спускаться в темноте – искать себе могилу на дне пропасти. Миша предупреждает: «Не расслабляйтесь. У нас ребята в Афгане гибли обычно в конце рейда по горам, думали, что все позади».

Сумрак накрыл нас, когда мы спустились уже в более-менее безопасное место – в седловину меж пиками. Далеко внизу видим огонек – это Света поддерживает костер. Кажется, он близко, но сколько еще топать!

...21.30. Первым к балку подхожу я, неся на плече вязанку хвороста. Света, как сомнамбула, ходит вокруг костра, поворачивается, задумчиво бредет куда-то в сторону ручья. «Света», – окликаю. Она как подпрыгнет и бегом навстречу... Сколько радости! Она уже и за грибами сходила, и суп сварила, и поспала у костра, чуть не опрокинувшись в огонь, и много всякого передумала, и молилась, и петь пыталась, чтобы заглушить одиночество среди туманных гор.

– А папа где? – вдруг Света обеспокоилась.

– Сзади идет, дерево на себе тащит.

8 августа. Половину дня мы посвятили отдыху - ходили дальше по долине к Манараге, любовались красотами. Одно озерцо среди елочек и гор просто заворожило. Хоть обрамляй в раму и на стенку вешай. Кто ж сумел написать такую картину? Сразу видно, «живописец» русский, но кто? Шишкин? Нет, у того кисть грубее. Нестеров, Васнецов? Вряд ли... Таких картин еще никто не писал: северные нежность и тонина в сочетании с грубым величием гор-исполинов... Мы не выдержали и, скинув одежду, бросились в это озеро. И сейчас, когда гляжу на фотографию-картину, то словно окунаюсь снова в его студеную, хрустально-прозрачную воду.

После обеда выступили в обратный путь и заночевали в долине трех ручьев.