НА ЛАВОЧКЕ

НЕЗАКОНЧЕННЫЙ НАБРОСОК

После отпуска листаю альбом набросков. Всегда хочется карандашом удержать мгновение, которое не повторится, пришпилить, словами Пришвина, день к бумаге. Вот дорожные рисунки, сделанные в поезде: водокачки, истинное украшение северных полустанков, лица детей-попутчиков… Но мне нужен в альбоме другой рисунок, незаконченный. Вот он. Необычное, «неправильное» лицо мужчины. Напряжённый взгляд из-под круто нависшего лба, взъерошенные волосы. И правда, «после смерти человека изменяются его портреты».

Владимир Владимирович Соловьёв ушёл из жизни 25 июля, на 55-м году жизни. Не верится, что больше не зайдёт он к нам по-свойски в редакцию выпить чаю и, уходя, не воротится забрать свой вечный портфель, забытый по рассеянности. Внимательный читатель нашей газеты, он всегда был рад сказать что-нибудь вроде: «С большим удовольствием прочёл твой материал», но и об оплошностях говорил, и мы ценили его отзыв. Володя был и нашим автором: в альманахе «Наследство», выпущенном в издательстве «Эском», была и его замечательная статья об обетных крестах.

Лет двадцать назад Володя защитил в Ленинграде кандидатскую на тему «Коми крестьянская семья XVII – начала XIX веков». Прочитав её, директор Института этнографии Рудольф Итс воскликнул: «За десять лет первая достойная диссертация!» После того как жизнь жестоко тряхнула его в 90-х годах, Володя заболел, одно время стал выпивать, из науки был вынужден уйти. Наверное, все решили – сломался. Отношения со многими коллегами-учёными остались дружескими, но одно дело, когда ты приходишь в свой кабинет в качестве старшего научного сотрудника – и совсем другое, когда тебе наливают чаю по старой дружбе, пряча жалость к твоей потрёпанной жизнью фигуре. Лицо его всё больше темнело от физических тягот жизни. Но глаза, напротив, всё больше светлели.

А года два назад зашёл он к нам в редакцию радостный: «Вот, смотрите, какими кроссовками разжился, в крестный ход в Иб собираюсь!» И прошёл-таки немалую часть пути. А оказавшись как-то в монастыре, устроил перед матушками настоящий творческий отчёт, читал свои стихи и басни. Растроганно рассказывал нам потом, какие благодарные это были слушатели. Мы тихо порадовались – хоть кто-то оценил его литературные опыты. Мы-то считали их скорее недоразумением. Теперь понимаю, что это была попытка человека, привыкшего мыслить, продолжать вести интеллектуальную работу.

Всё-таки он боролся. Много читал – в том вечном его портфеле всегда были книги, только что взятые из библиотеки. Посылал свои тезисы на конгрессы учёных в Йошкар-Оле и Саранске. Даже было в нём какое-то озорство: придумал себе затейливый арабский псевдоним и подписывал им свои басни, а на случай, если вдруг их напечатают, подготовил фотографию: с бородой (специально отпущенной), в тельняшке, руки важно сложены на груди – и счастливая, немного детская улыбка. В начале лета Володя исповедался, причастился. Был этим доволен, как ребёнок. Он был в самом начале на этом пути. Но его весь пройти оказалось не суждено…

На поминках начали вспоминать о нём, и очень скоро лица людей озарились улыбками. Так бывает, когда уходят чистые люди, те, кто не оставил по себе никакого зла. Душа за них спокойна.

Елена ГРИГОРЯН

назад

вперед