Газета Эском

ПОДВИЖНИКИ

В середине весны 1982 года власти отменили автобусные рейсы в село Ракитное Белгородской области. Более того, билеты на поезда до Белгорода перестали продавать в Краснодаре, по всему Северному Кавказу, а возможно и в других местах. Причину случившегося утаить не удалось. В толпах у билетных касс люди шептались: «Говорят, в Белгороде умер какой-то святой». Это не было пустым слухом. 25 лет назад – 19 апреля 1982 года, на второй день после Светлого Христова Воскресения – отошёл ко Господу великий молитвенник архимандрит Серафим (Тяпочкин).

Духовные чада не сразу поверили в его смерть. За несколько лет до этого на Страстной седмице батюшка уже умирал. Когда дыхание его прекратилось, народ в храме страшно закричал, а душа отца Серафима, взмывшая вверх, услышала ласковый, просящий голос Божий: «Ты видишь этих людей, слышишь их вопли? Вернись к ним. Ты им нужен». Говорят, что первый раз батюшка умирал в 1933-м, в день похорон жены. Хотел уйти следом, но вернулся, чтобы позаботиться о трёх своих дочерях. Для нас смерть – это ужас перед неизведанным. Для святых – счастье: там, на Небе, их родина, встречу с которой приходится откладывать ради нас, бредущих по жизни впотьмах, не разбирая дороги.

Однажды, кажется в 1970-е годы, старца спросили: «Можно ли молиться царю Николаю и как?» Он ответил: «Неканонизированному Царю-мученику можно молиться так: «Господи, упокой душу усопшего раба Твоего царя-мученика Николая и святыми его молитвами прости моя прегрешения». Думается, что по этому же чину мы можем молиться и о самом батюшке до тех пор, пока он не будет прославлен на земле: «Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Серафима и святыми его молитвами прости моя прегрешения».

Помянуть отца Серафима (Тяпочкина) в апреле этого года в Свято-Никольском храме райцентра Ракитное собралось около тысячи человек. Открыли памятник батюшке. Но и в будние дни, как рассказывает настоятель церкви отец Николай Германский, паломничество не прекращается. Каждый день почитатели памяти старца оставляют на его могилке записочки с просьбами, иногда приходят по несколько автобусов одновременно.

– Как обстоят дела с прославлением старца? – спрашиваю у отца Николая.

– Продолжаем собирать документы. Никаких сомнений в святости старца нет, но, согласно правилам о канонизации, требуются протоколы допросов отца Серафима. А найти их, мягко говоря, непросто. Суд состоялся в Павлограде, через который вскоре прокатились фашистские войска. Документы могли быть уничтожены при отступлении наших войск или вывезены в Германию, а впоследствии оказаться где угодно. Никто не знает, что с ними.

– В этом году вы установили памятник батюшке, кто его автор?

– Замечательный украинский скульптор Виталий Рожик – друг внука отца Серафима диакона Димитрия Тяпочкина. Отец Димитрий тоже подвизается сейчас на Украине. Что удивительно. Батюшка 21 год прослужил в Днепропетровской области, потом 15 лет провел в лагерях и ссылке и 21 год служил в России. Он скрепил два братских народа – русский и украинский. Очень почитает старца митрополит Харьковский Никодим.

– Я знаю, что несколько духовных чад стали архиереями?

– Да, это владыки Иннокентий Корсунский, Вадим Иркутский. Близки были к батюшке владыки Евлогий Владимирский, Евсевий Псковский, Алексий Орехово-Зуевский. И есть великое множество людей, ставших благодаря батюшке священниками или просто сумевших стать людьми. Иные падали и снова поднимались, потому что не исчезает чувство, что батюшка с нами. Его главным дарованием была любовь. Об этом говорят все знавшие его – нормальные, не экзальтированные люди.

Не умаляя других наших старцев, можно сказать, что равных отцу Серафиму в этом не было в минувшие десятилетия. К кому-то прикоснется ласково, кого-то погладит или поцелует, подойдет, утешит, отогреет – и человеку открывается, что такое любовь Христова. Это убеждало больше любой книги, больше чудес. Да, старец был прозорлив. Да, по его молитвам происходили исцеления. Но все эти дарования были следствием любви, он вымаливал помощь у Бога, потому что каждый человек был для него родным, любимым.

Очерк, который мы предлагаем сегодня читателям «Веры», подготовлен на основе материалов, собранных отцом Виктором (Мамонтовым) и другими почитателями старца.

Надо сказать, что написано было об отце Серафиме не мало, но не все соответствует действительности. Благодаря одной из таких ошибок я несколько лет назад и услышал о старце впервые. Вот как это случилось. Мне довелось в то время заняться сбором сведений о другом пастыре, подвизавшемся в Коми, архимандрите Серафиме (Полозе). Том самом священнике, который в середине 50-х стал участником истории, получившей название «Стояние Зои». Тот случай потряс православную Россию, привел в Церковь множество неверующих. Дело было в Самаре. Однажды девушка Зоя, оставшись без кавалера, схватила икону святителя Николая Чудотворца и начала с ней танцевать. Но вдруг застыла, словно обратившись в статую. Так и простояла несколько месяцев, а отец Серафим (Полоз) всё это время о ней заботился, принял образ из её рук, вымолил у Бога прощение для несчастной. Власти расправились с ним очень жестоко.

Рукописное сказание о Зое разошлось по стране в тысячах экземпляров. Самарскому батюшке в нём были посвящены восторженные слова, однако не сказано, кто он, куда пропал после удивительного события. И так вышло, что многие решили, будто речь шла о другом Серафиме – Тяпочкине. Старец от этой чести открещивался, как мог. «Ещё в молодые годы, – вспоминает известный иконописец отец Зинон, – когда я ездил из Троице-Сергиевой лавры к о.Серафиму, как-то во время исповеди я спросил у него, он ли брал икону из рук Зои. Я слышал от многих об этом происшествии, но не знал, насколько оно достоверно, поэтому решил спросить. Он сказал, я буквально помню его ответ: “Не внемлите”».

Между тем судьба старца Серафима не меньшее чудо, чем стояние Зои.

В конце XIX столетия в Варшаве встретились на балу и полюбили друг друга две светлые души – сын командира полка Русской армии Александр Тяпочкин и Элеонора Маковская, дочь премьер-министра польского правительства. Перед венчанием девушка приняла православную веру и новое имя – Александра, что стало причиной её разрыва со всем прежним кругом знакомств.

Почти все жития, составленные митрополитом Димитрием Ростовским, начинаются с того, что будущий святой родился в благочестивой семье. Расхожесть этой формулировки подчас вызывает улыбки, между тем способность к многолетнему подвигу действительно закладывается с младенчества. Александр и Александра Тяпочкины были глубоко религиозны, и когда их дитя Дмитрий, будучи семи лет от роду, пожелал поступить в Духовное училище, возражений не последовало. А надо сказать, что духовное образование получали в ту эпоху дети священников, реже – сыновья крестьян и мещан, в качестве исключения из правил – представители обедневших дворянских родов. Но внук полковника и премьер-министра, в семь лет решивший стать священником и получивший на это благословение родителей... Это было просто невероятно.

В 1911 г. Дмитрий поступил в семинарию, где окончательно укрепился в своём стремлении к пастырству. А вот Московскую Духовную академию ему закончить так и не удалось. В 1917 году она была закрыта большевиками.

Больше других учителей будущему старцу полюбился во время учёбы отец Павел Флоренский. Его фотографию отец Серафим повесил впоследствии в своей келье рядом с портретом святителя Игнатия Брянчанинова. Вспоминается, как в начале 1990-х иные неофиты кляли Флоренского еретиком. У него, действительно, была одна спорная мысль, которая не могла умалить заслуг этого выдающегося богослова, мученика.

Три года, последовавшие за революцией, Дмитрий занимался репетиторством, одно время был учителем географии в школе, где познакомился со своей будущей женой Антониной, преподавательницей математики. А 18 октября 1920 года принял священный сан в Днепропетровском Свято-Тихоновском монастыре. Вскоре стал благочинным Солонянского района и столь ревностно исполнял свой долг, что привлёк внимание богоборцев. Однажды люди, подосланные чекистами, попросили его совершить в их селе водоосвящение. Батюшка сел в бричку и поехал, но лошади вдруг понесли. Чтобы не выпасть, о.Димитрий лёг на дно повозки, и это спасло ему жизнь. Оказалось, что впереди священника ждала засада. Увидев скачущих во весь опор коней, безбожники заорали: «Стой!» – и начали стрелять, но впустую.

Затем батюшка много претерпел от обновленцев – предателей Церкви. Пали шесть пастырей его благочиния, но отец Димитрий устоял. Впоследствии, когда ему нужно было в анкетах отвечать на вопрос: «Состоял ли в обновленческом расколе?» – он отвечал: «Никогда». К этому можно было добавить, что о.Димитрий боролся с изменниками, как мог, убеждая запуганных священников и обманутых мирян вернуться под омофор Патриарха Тихона. Несколько раз его арестовывали, но отпускали. Когда закрыли храм отца Димитрия, он стал служить дома.

Дочь Нина Дмитриевна вспоминала, как приходили к отцу по ночам люди из разных мест, и он, чтобы исполнить требы, оврагами пробирался с ними в дальние селения. Иногда его не было дома по три-четыре дня, и дети сидели в холоде, голодные, боясь выйти из дома. Чтобы прокормиться, пришлось устроиться охранником на железнодорожный склад, где ночью в сторожке собирались на молитвы верные прихожане. Там, в сторожке, отца Димитрия и арестовали. Это случилось в 1940-м. Господь призвал его к новому месту служения.

Писатель В.Шаламов с большой убедительностью описал, как человек в лагере перестаёт быть человеком. Даже лучшие каменеют, самое большее, на что их хватает, – не совершать больших подлостей. Но рассказывал Шаламов всё больше о тех, кто, подобно ему, потерял веру. Отправить отца Димитрия в лагерь было заведомой ошибкой со стороны большевиков. Он раскрылся там с большой силой. Исповедовал, сшив из двух полотенец с крестами епитрахиль, отпевал, крестил и один раз даже венчал. Умудрился подготовить хор из заключённых, которые его чрезвычайно полюбили. И всё это происходило посреди каторжных, невыносимых работ, убивавших батюшку год за годом.

Когда истёк срок десятилетнего заключения, начальник лагеря спросил о.Димитрия:

Начальник не понимал, какое благодеяние оказывает многим людям, которые благодаря батюшке смогли оттаять, сохранить душу. Главной мукой батюшки были думы о близких, оставшихся на воле. В письме дочери отец Димитрий писал из ссылки:

«Дорогая дщерь моя, незабвенная Мавро! Душа моя скорбит смертельно. Вспоминая Гефсиманский подвиг Христа Спасителя, нахожу утешение и своей скорбящей душе. Скорблю, скорблю тяжело; скорблю о себе, скорблю о детях, сродниках своих, скорблю о пастве своей, скорблю о чадах своих духовных, скорблю о любящих, помнящих обо мне и ожидающих моего возвращения ныне...»

О самом счастливом событии в жизни батюшки во время ссылки рассказал его ученик священник Валерий Бояринцев:

«Будучи в ссылке, отец Серафим усердно молился Богу, причем, как он вспоминал, память его полностью воспроизводила дневной круг богослужения... Недалеко от того места, где он работал (по немощи ему приходилось трудиться огородником, а в дальнейшем – сторожем), находился храм. Он даже иногда заходил в этот храм, стоял у дверей, остриженный. И вот однажды на Пасху настоятель позвал его в алтарь. Для ссыльного священника это, конечно, было настоящим чудом. Облачившись, батюшка сослужил настоятелю на пасхальной заутрене. Потом он не мог говорить о тех своих переживаниях без слез. Навсегда он запомнил имя того священника – протоиерей Митрофан. Как оказалось, отец Митрофан увидел сон, в котором ему было велено пригласить в алтарь человека, стоящего в дверях. Ему было открыто, что это – священник. Этим повелением он не мог пренебречь. И в дальнейшем он не раз приглашал батюшку сослужить ему, хотя это грозило ему серьезными неприятностями: он мог потерять место или даже мог быть арестован».

На волю батюшка вышел в 1955 году измождённым, больным. Поражены были все внутренние органы, удушающий кашель не прекращался, и дочери просили: «Папочка, отдохни, подлечись. Мы так устали от репрессий, прошедшей войны, только тебя нашли, а ты опять от нас уходишь». Батюшка ответил им: «Я всегда был с вами и буду с вами, мои родные сиротки, всегда».

В 1960-м его назначили настоятелем Днепропетровского кафедрального собора. С материальной точки зрения, это было, что называется, «золотое дно», но, как пишет архимандрит Виктор (Мамонтов), отец Димитрий сумел очень быстро себя скомпрометировать в глазах властей и вызвать раздражение священников, служивших под его началом в соборе: «Встретив собрата, мученика, страдальца, они глядели на него как на какое-то странное существо. Среди них о.Димитрий выглядел белой вороной: худой, бледный, больной, плохо одет, хотя и аккуратно, всё на нём латаное-перелатаное. Никаких великолепных ряс...»

В домике при храме он занимал комнатку, где ничего не было, кроме кровати, стола и табуретки. Однажды прихожане раздобыли кое-что из одежды, принесли. Батюшка примерил, поблагодарил со слезами и... всё раздал нуждающимся. Такой настоятель мало кому был нужен. Пошли доносы, и очень скоро местный уполномоченный по делам религии сообщил батюшке, что регистрация у него отнимается и сроку даётся на то, чтобы покинуть область, два дня. Какое-то время отец Димитрий скрывался у прихожан, но его выследили и изгнали из города. Деваться было решительно некуда. Священник, лишившийся регистрации, попадал в «чёрный список», устроиться никуда не мог. Батюшка, однако, не сдался. Целый месяц ждал приёма у Патриарха, ночуя на вокзале.

И тогда, как пишет отец Виктор (Мамонтов), скорбь батюшки обратилась в радость: «В канцелярии Патриарха он встретил епископа Леонида (Полякова, 1913-1990), правящего Курской и Белгородской епархией. Разговорились. Документов у о.Димитрия на руках не было, но владыка Леонид их и не требовал. Он сразу же взял о.Димитрия в свою епархию. Владыка принял в сердце гонимого праведника и был рад, что Господь послал ему такого пастыря».

Епископ Леонид был одним из самых замечательных русских архипастырей в ХХ веке. Вот что пишет отец Виктор: «Вспоминаю, как в дни будничных служб владыка входил в нижний храм Рижского кафедрального собора в скромном подряснике, вставал вместе с бабушками посреди храма и начинал петь с ними всю Евхаристию, иногда сам и свечу выносил. Он был немногословен, не требовал к себе внимания, не любил быть на виду. В церковном обществе с его духовной узостью, боязнью всего творческого, живого, владыка был одинок». «Это было одиночество Христа, – вспоминал о нём один из монахов, хорошо знакомый с владыкой, – любящего полноценной непритворной любовью и не находящего себе ответной искренней любви среди христиан».

В 1965 году он, владыка Леонид, присоединился к семи епископам во главе с архиепископом Ермогеном (Голубевым), которые восстали против насилий власти над Церковью. После этого его начнут переводить с одной кафедры на другую, пока он, наконец, не окажется в Риге, где и закончится земная жизнь этого мужественного архиерея. В те годы он был одним из немногих, доверившихся словам Христа: «Не бойтесь». Он и не боялся. Принимал к себе оклеветанных, отверженных священнослужителей, но в то же время нещадно обличал тех, у кого жизнь, что называется, «удалась». «Верующие бегают из храма в храм, – говорил он в одной из проповедей, – в поисках истинного пастыря, а священникам нечего им дать: они потеряли благоговение перед Престолом, перед жертвенником Любви Божией. Терния подавили пшеницу в их сердце, и они сами топчут робкие всходы веры в душах своих прихожан».

О том, как болело у него сердце о священстве, говорит такое обстоятельство. Иногда во время рукоположения новых пастырей люди вдруг замечали, что владыка плачет. Плакал он и от волнения, и от радости, и от предвидения тех горестей, которые ждали выпущенных им в мир батюшек. «Казалось, – передаёт свои впечатления отец Виктор (Мамонтов), – он хотел омыть все предыдущие и последующие грехи малоподготовленных ставленников, чтобы ожило их сердце, согретое сострадающей любовью Господа, греющего и питающего Свою Церковь».

Отца Серафима (Тяпочкина) владыка полюбил сразу и навсегда, не как начальник подчинённого, не по обязанности, а как сирота, вдруг обретший отца.

– Я вам такого батюшку дам, какого у вас никогда не было, – поспешил порадовать владыка Екатерину Лучину, хлопотавшую о священнике для своего прихода в селе Ракитном.

«Сижу с членами церковного совета в приёмной канцелярии владыки, – рассказывала впоследствии Екатерина. – Среди ожидающих вижу старенького священника. Он смотрел на нас. Говорю себе: “Это наш батюшка”. Через некоторое время вызывают: “Ракитное”. Батюшка встаёт. Он показался мне как в поле: худенький, бедненький. Вошли вместе. Потом батюшку посадили в машину и увезли к уполномоченному на приём. Увиделись снова на вокзале. Он сидел возле стены, сложив руки. От станции везли нас в машине с будкой, трясло, батюшка держался за край брезента...»

Однако церковный совет в Ракитном восторгов владыки и Екатерины не разделил. «Ты сухого привезла, шкелета», – стали ругаться члены двадцатки. Староста храма пошла ещё дальше, избила Екатерину прямо в храме. Прожила староста после этого недолго. Однажды упала лицом в лужу. Когда её подняли, уже не дышала. В домике, где поселили батюшку, было холодно, нетоплено. Он сидел на полу, наливал какую-то ржавую воду в консервную баночку и обмакивал в неё сухарик. Но пришёл день, когда старостой стала Екатерина Лучина, и внутри прихода всё как-то устроилось. Да и «шкелета» народ довольно быстро полюбил.

Поначалу боялись, что у него не хватит сил восстановить церковь. В разорённом храме кричали совы, грачи, падали камни из ветшающих стен, исписанных мерзкими словами. Пол был в таком состоянии, что Екатерина сквозь него провалилась однажды в подвал. А тут ещё священник – совершенный бессребреник, денег за требы не берёт, вообще к мирскому равнодушен. Но, во-первых, другой бы и не сдюжил. Перед службой батюшка убирал снег в алтаре, а когда выходил с Чашей причащать, его рука дрожала от холода, губы прилипали к Чаше, когда её целовали. Во-вторых, слух о дивном пастыре быстро прокатился по Руси, и в церковь началось паломничество, не иссякающее доныне. Постепенно появились строители, архитекторы, богомазы, в том числе один из лучших современных иконописцев – архимандрит Зинон.

Отец Серафим не сказать чтобы сильно пёкся о строительстве, но всё как-то самой собой выходило. Своё новое имя он приобрёл вскоре по прибытии в Ракитное, вместе с иноческим чином. В прошении на имя владыки он писал: «Если не будет нарушением с моей стороны послушания, то дерзаю просить при постриге дать мне святое имя преподобного Серафима Саровского, которого с детства своего почитаю покровителем своим».

Архиепископ Евлогий (Смирнов) вспоминал о батюшке:

«Это был не обличитель, который знал всё о человеке, но близкий и родной человек. Не было во мне и страха, удерживающего от исповеди, наше общение скорее походило на доверительную беседу сына с отцом. После разрешительной молитвы батюшка обнял меня и крепко, довольно сильно прижал мою голову к своей, как бы омягчая её буйность, а может, таким образом вложил силу своих охранительных молитв на мою дальнейшую пастырскую и архипастырскую жизнь».

«Не рассказать словами о той неизречённой любви, которую чувствуешь, когда находишься около старца, когда общаешься с ним, – вспоминает протоиерей Анатолий Шашков. – Ты как бы рождаешься заново, на сердце одна только любовь, и радость, и лёгкость необычайная, словно крылья вырастают. Ни от чего другого не получал я такого ощущения радости».

Постепенно раскрывались одно за другим дарования отца Серафима. Например, дар прозорливости помогал справиться с потоком паломников. Часто люди еще не успевали задать вопрос, как уже получали точный, спасительный в их ситуации ответ. Однажды больная раба Божия Надежда из Белгорода, приехавшая к батюшке, не могла пробиться к отцу Серафиму, стояла в толпе и плакала от отчаяния. Но батюшка, выйдя из храма, вдруг посмотрел в её сторону и сказал: «Надежда, не соглашайтесь на операцию». Правда, были и такие, кому батюшка давал возможность выговориться, готов был беседовать, слушать часами, иных держал близ себя не по одному месяцу. Это было необходимо, чтобы люди потрудились душой, – никакого совета старца они бы не приняли без уроков послушания и терпения. Это шло у отца Серафима не от ума. Господь ему открывал, какой подход более всего приемлем в том или ином случае. Батюшке много сил приходилось прилагать, чтобы объяснять людям, видевшим в нём какого-то мага, что сам он никого не исцеляет, не видит людей насквозь. Всё совершается по молитве.

Однажды после службы в храм принесли на носилках больного мужчину, совершенно недвижимого. Отец Серафим не спеша вошёл в алтарь, взял напрестольный крест, елей. Затем возле больного сотворил молитву, помазал его елеем и осенил крестом. Из храма расслабленный вышел уже самостоятельно.

«Моя супруга Анна занемогла так, что врачи, разводя руками, говорили только одно: “Она безнадёжна, медицина помочь тут не в силах, жить ей осталось не более двух месяцев”. Тогда мы решили поехать к отцу Серафиму. Принял нас батюшка, обласкал, выслушал и говорит: “Вы, матушка, подальше держитесь от лекарств, много вы их употребляете, будем надеяться на милость Божию и на Его целительные силы. Почаще причащайтесь Святых Христовых Даров, и Господь облегчит вашу болезнь”. Исполнив совет старца, матушка моя оправилась от недуга, жива и здорова вот уже семнадцать лет, родила мне девятого сына».

Для людей с подлинно христианским мирочувствием важно всё достойное, что есть в человеке. Они видят нас в истинном свете Божественной любви, как бы низко мы ни пали. Гонители отца Серафима терялись, когда его ласковый взор проникал в их сердца, взгляд этот был лишён даже тени лукавства или позы, когда вроде и по-доброму на тебя смотрят, но при этом не замечают.

А ведь поводов озлобиться было много. «Контроль был сильный со стороны властей, – вспоминает внук батюшки Димитрий. – Все встречи, беседы проводились по дороге в храм, на исповеди и по дороге из храма. В те годы была очень тонкая конспирация, которая забирала много нервов и сил, но зато это фильтровало, и приходили только истинно верующие люди, жаждущие духовного окормления. Дедушка долго не хотел перебираться в новый домик возле храма по той причине, что туда труднее проникнуть новому человеку – всё на виду. И новый удобный домик пустовал не один год». На богомольцев власти устраивали облавы, как на нарушителей паспортного режима, их насильственно отправляли на работы в колхоз.

Но, как замечательно подметил отец Виктор (Мамонтов), на всякое понижение нравственного уровня о.Серафим отвечал только его повышением. «Однажды, когда он ехал в автобусе в Готню, – вспоминает староста Екатерина Лучина, – один пассажир схватил батюшку за грудь: “Надел на себя маску с бородой!” “Напрасно ты так думаешь”, – очень спокойно ответил ему батюшка. Мужчина затих».

Староста Екатерина рассказывала, как в один из дней в храм нагрянули местные власти, чтобы поставить на место «обнаглевшего попа». Дело в том, что безо всяких согласований в церковной ограде была построена маленькая просфорня. Кто имел дело с законами того времени, знает, что даже обычный гражданин мог позволить себе построить какой-нибудь курятник лишь после бесчисленных согласований. А тут священник. За такое запросто лишали регистрации. Важные, с папками, вошли представители администрации в церковный дом с уже готовым планом действий, ничего хорошего отцу Серафиму не обещавшим. Иного пастыря пробил бы в подобной ситуации холодный пот, другой бросал бы мрачные взгляды, третий стал заискивать, а батюшка... обрадовался и добродушно обратился к келейнице: «Матушка Иоасафа, какие к нам гости пришли!» Посадил пришедших за стол, напоил чаем, стал расспрашивать о жизни. Гости были смущены, сначала отвечали кто робко, кто холодно, но потом оттаяли. Когда пришло время расставаться – это были люди, с которых сошла всякая шелуха, мирные, просветлевшие. «Даже из нынешних волков, – писал Григорий Богослов, – многих надо будет мне причислить к овцам, а может быть и к пастырям». «Кто не против вас, тот за вас» – учил Господь.

Батюшка считал, что гонители больше других нуждаются в духовной помощи. Они были блудными, то есть самыми дорогими сынами и дщерями.

Девушка-католичка Мария Цауна приехала в Ракитное из Риги. Она работала там фельдшером и однажды, ухаживая за больной из числа православных, услышала о старце Серафиме. «У меня появилось огромное желание, – вспоминает Мария, – поехать...» – и это несмотря на предупреждение, что попасть к нему будет очень трудно. Но девушка мечтала хотя бы посмотреть на человека, исполненного апостольского духа. Когда добралась до места, услышала, что батюшка болен. Утешилась тем, что дорога в Ракитное ей теперь знакома, в отпуск можно будет приехать сюда снова. На второй день пришла в храм и, когда видела какого-нибудь старенького священника, спрашивала, не он ли о.Серафим. Когда старец вошёл в храм, вернее, когда его провели через алтарные двери, она не увидела, но сразу почувствовала его присутствие, и у неё полились слёзы, не могла их остановить.

О том, что было дальше, она рассказывает так: «Я пробиралась среди людей поближе к алтарю, вернее к солее, чтобы увидеть о.Серафима. Отец Григорий, постоянный помощник батюшки, принимал исповедь. Он спросил у меня:

Через некоторое время пробралась совсем близко к солее. Отец Серафим вышел исповедовать только пятерых семинаристов, приехавших из Сергиева Посада. По телесной немощи всех он уже не принимал.

У меня всё ещё лились слёзы, я не могла их остановить. Закончив исповедь, о.Серафим почему-то не ушёл в алтарь, а стоял у аналоя и молился. Я думала только о том, как бы мне попасть к нему на приём.

Передала свечу, чтобы её затеплили перед иконой святителя Николая, находящейся в иконостасе. Стою и смотрю на икону – прошу Николая Чудотворца о помощи. Вдруг один из семинаристов говорит: “Проходите!” – и открыл дверцу ограды солеи, которую закрывали, потому что некоторые одержимые пытались прорваться и вбежать в алтарь.

Конечно, я не подозревала, что это меня касается, и поэтому стояла на своём месте. Он снова говорит: “Проходите!” Тогда я с удивлением спросила: “Это мне проходить?” Он говорит: “Да, отец Серафим ждёт”. От волнения и удивления не могла сдвинуться с места. Повернула голову к святителю Николаю и попросила у него благословения подойти к о.Серафиму, так как мне открылось, что он совершил надо мной чудо. Я поняла, что о.Серафим ждал меня и молился обо мне, не отходя от аналоя. Подошла к нему. Он спросил:

Уверенно сказала: “Да”. Потом пояснила, что я католичка.

Твёрдо ответила: “Да”. Потом, как бы сознавая свои слова, добавляю:

Сказала, что у меня есть знакомые православные, что хожу в православный храм и всегда ставлю свечи святителю Николаю.

– Крещение одно. У тебя всё сделано, что нужно.

О.Серафим отвечает: “Чем быстрее, тем лучше”. И накрывает меня епитрахилью. Потом просит, чтобы после службы я шла за ним в келью. Войдя в неё, почувствовала себя самым счастливым человеком на земле. Он попросил меня по приезде в Ригу подойти к владыке Леониду, всё рассказать ему и попросить у него благословение. Я тогда не знала, что наш митрополит тоже духовное чадо о.Серафима. Батюшка просил меня ещё раз приехать к нему на Троицу, чтобы завершить переход в православие. Я это сделала, о.Серафим стал моим духовным отцом».

…В связи с этим вспоминается рассказ об одном монахе в Псково-Печерской лавре, который всё время повторял: «Ненавижу католиков». Кого он мог обратить в православие, если сам в него ещё не пришёл? Здесь важно отметить, что отец Серафим не пытался разоблачать католицизм или убеждать, что православие – единственная истинная религия. В этом не было никакой необходимости. Довольно было взглянуть на него, и всё становилось ясно без слов.

«Во время молитвы, – вспоминает насельница Пюхтицкого монастыря Ольга Удальцова, – он стоял, и тело его было совершенно неподвижно. Такое впечатление, что старец как бы покинул его. Лицо, обычно бледное, пламенело».

Вот обычный день старца, когда не было службы в храме.

Когда батюшка сильно переутомлялся, то ложился ненадолго на кровать, не снимая сапог. Подремлет пятнадцать-двадцать минут, и – на молитву. Часто так и спал, не снимая сапог. Батюшка не исполнял молитву как долг, она была для него внутренней потребностью. Отсутствие богослужебных книг в его келье не было помехой: память его полностью воспроизводила дневной круг богослужения. Когда он болел, читал целые главы из Евангелия наизусть.

Самым близким человеком, утешением на старости лет стал для батюшки его внук Димитрий.

«Рано утром я проснулся от какого-то беспокойства, – пишет Димитрий о своей первой встрече с дедушкой. – На стуле возле кровати сидел и плакал худой, весь седой и с очень добрыми глазами человек. Дедушкиных фотографий я раньше не видел, да и вообще никто меня вниманием не баловал, а тут смотрит на меня человек и плачет. Я растерялся и тоже заплакал навзрыд и, помню, страшно испугался, несмотря на то, что я слыл за смелого парня, – редкая драка обходилась без меня. Дедушка обнял мою голову, начал успокаивать. Я перестал плакать и потерял сознание. Очнулся в объятиях дедушки. Тут же оделся, и мы пошли в храм. С тех пор душой мы вместе, надеюсь, навсегда».

Однажды, после продолжительной службы, о.Серафим вышел на паперть и стал всматриваться в окружающие его лица. Вдалеке он увидел на каталке безногого старичка, который из-за большого стечения народа не мог приблизиться к батюшке. О.Серафим направился к нему, нагнувшись, целовал его в голову, обнимал. «Я думал, – говорит внук батюшки Димитрий, – это его старый друг. Спросил дедушку: “Кто это? Родственник?” Дедушка ответил: “Мы все родственники, а этот раб Божий приехал издалека разделить с нами Пасхальную радость”».

«Утром дедушка, – вспоминает Димитрий, – выходя из кельи, громко пел: “Слава в вышних Богу и на земли мир”. Это он так меня будил».

«После дождя в храм шли всегда очень медленно, – вспоминает внук Димитрий. – Нужно было обойти всех червячков, жучков, паучков. Дедушка шёл впереди и внимательно следил, чтобы никто не наступил на них».

Однажды Димитрий позабыл поздравить дедушку с возведением в сан архимандрита и награждением вторым крестом. По дороге из храма решил исправить ошибку, на что о.Серафим тихо произнёс: «Митенька, Господь давно дал мне священный сан. Это и есть та высшая награда, которой я удостоился до конца своей жизни у Господа. Архимандритство, митра и прочие награды меня мало интересуют. Ведь я “поп-тихоновец”, как было написано в моём уголовном деле, и это настолько для меня драгоценно, что заменяет все награды». И добавил: «Слава Богу, что я не благочинный». От звания благочинного о.Серафим отказался.

Однажды на вопрос внука: «После архимандритства бывает епископство?» – батюшка медленно ответил: «Да, епископство. Но не для тихоновца».

Как-то Димитрий зашёл к старцу с просьбой благословить его в дорогу, нужно было отправляться на учебу. «Он отдыхал, – пишет Димитрий. – Вслед за мной вошёл архиепископ Соликамский Николай, старый друг дедушки. Они были почти ровесники. Дедушка начал подниматься навстречу владыке, но тот попросил его не вставать, и мы сели на стулья. Так мы вдвоём и сидели минут двадцать. Потом дедушка сказал мне: “Ты пока собирайся, а мы с владыкой побеседуем. Потом зайдёшь”. Я подождал за дверью минут десять, но, не слыша никакого разговора, снова вошёл. Владыка Николай сидел с закрытыми глазами. Дедушка, казалось, спал. Но только я вошёл, владыка встал и говорит: “Вы, Ваше преподобие, пока проводите внука, а то он торопится (я действительно торопился), я потом зайду, мы ещё побеседуем”. Я был очень удивлён этой неземной беседой. За тридцать минут они не сказали друг другу пяти слов».

Когда батюшка в 1980 году заболел, владыка Николай, его духовный сын, несмотря на преклонный возраст и болезни (ему было 87 лет), приехал в Ракитное и жил у о.Серафима две недели. «Теперь я за вами буду смотреть», – сказал он.

«Он сидит в садике в кресле, цветут яблони, акации, аромат в саду. Смотрю на дедушку, вроде бы спит. На лице никаких признаков жизни, весь белый, опускаю глаза и вижу, что чётки в его руках движутся. Я всё ещё в оцепенении, притронулся к его руке, а он открыл глаза и, как ни в чём не бывало, говорит: “Хорошо как в саду”. И заплакал».

«Делая из дубовых досок гроб, мы не сомневались, что наш глазомер не подведет, ведь батюшка у всех нас был перед глазами. Но тело отца Серафима намного превосходило те размеры, которые мы брали за основу. Он был высокий, примерно метр девяносто. Это с годами он сгибался под тяжестью креста, который мы своими тяготами, грехами, неразумием возложили на его плечи, и он один нёс его за всех нас. Только вот духом и скорбями он возвышался над всеми нами, и сегодня мы вряд ли можем постичь ту духовную высоту, на которую вознес его Господь».

назад

вперед

На глав. страницу.Оглавление выпуска.О свт.Стефане.О редакции.Архив.Форум.Гостевая книга