ЭКСПЕДИЦИЯ

ИСЦЕЛЕНИЕ РОДИНОЙ

(Продолжение. Начало в №№ 550-551)

Из дорожного дневника М.Сизова:

Воля Божья

Тарногский район, деревня Квашнино. Вскарабкалась эта старинная деревушка высоко на угор, с которого открываются дали неоглядные. Но некому теперь любоваться изумрудно-салатными переливами полей-медоносов, и никто уж не пройдёт по живому взхолмью с косой на плече и не кинет в небесную синь звонкую песню свою, и серебряными колокольчиками не откликнется детский смех с речки Уфтюги, что петляет внизу под угором. Ныне в Квашнино тише, чем в лесу. Иногда от порыва ветра брякнет ржавый железный лист на крыше да скрипнет запертая навсегда калитка – и снова тишина небытия.

Летом, впрочем, в двух-трёх избах появляются дачники. А сегодня в родовом доме Маминых вообще случилось столпотворение – приехало аж пять человек, включая Антонину Мамину, её подругу Анастасию, нас с Игорем и Анатолия Петровича. Чаепитие наше пошло по второму кругу, и хозяйка продолжила рассказ:

– Спрашиваете, как я в Бога поверила? Было это лет десять назад... Тогда я ещё здесь, в Квашнино, жила.

В ту пору была я такой неприкаянной, почти ни с кем не общалась, тем более никого из верующих в Тарноге не знала – в молитвенный дом даже не заглядывала. И вот тут меня снова, как в детстве, начали мучить язвы на ноге. Когда в пятке кость наружу стала выходить, поехала я в Тарногу в больницу. Врач Нефёдов глянул: «Ампутация. Немедленно! Сейчас будем оформлять в операционную...» Из кабинета вышла я в шоке. Села в коридоре и заплакала. И решила, что уеду домой: лучше умру, чем дам отрезать ногу. Доковыляла до машины и вернулась в Квашнино. На столе у меня много всяких мазей лежало, какие врачи выписывали, но я не стала ногу смазывать, а просто чистым бинтом замотала: всё, больше никогда разматывать не буду! Легла на диван и всем сказала: я жить не хочу, делайте сами, что хотите, я умираю.

Тоня, прервав себя, смущённо рассмеялась:

– Характер такой дурной: если приняла решение, то раз – и всё! А ведь у меня тогда дети были ещё малые, пяти и восьми лет. Стали они сами готовить, как-то жили... А перед тем, как лечь умирать, я впервые в жизни обратилась к Богу: «Ну вот, Бог, все говорят, что Ты есть, так вот: или вылечи мою ногу, или давай забирай меня отсюда. Всё равно я здесь не нужна. Если я, держась на ногах, детей поднять не могу, то что без ноги-то будет?» Объяснила Богу ситуацию и добавила: «Если вылечишь меня, тогда буду в Тебя верить». И вот три дня я ждала – лежала без еды и воды... Не стану уж подробности рассказывать, было всякое, слёзы и вопли.

И вот лежу-лежу, и взгляд упал на книжную полку. Я раньше выписывала много книг по оздоровлению, всё подряд, чтобы отделаться от язв, но ничего не получалось. А тут как раз пришла книга, которую ещё не читала – какой-то американской целительницы. Думаю: «Ну, всё равно умирать – и какая разница, хоть почитаю напоследок». Открываю на первой странице и читаю: «Если у вас болит какое-то место, то отбросьте плохие мысли, помолитесь Богу и представляйте это место здоровым». Думаю: «Ну, Богу я уже помолилась, осталось представить себя здоровой. Всё равно лежу, чем ещё заниматься?» И стала представлять здоровые пятки и мысленно прилагать их к своим. Представляла, представляла, а перед глазами только моя язва, разлохмаченное мясо... А дети плачут, голодные. Сползла я на коленки, думаю, на ноги становиться больше не буду, и поковыляла этак на кухню.

И стала я так жить – всё ползком, на коленках уже мозоли приличные появились. Потом принесли мне костыли и мозоль натёрла уже под мышками – на ногу-то не наступала, помнила, что там кость торчит. Бинты меняла не глядя, а потом, когда обнаружила, что бинт не сыреет, вообще его не трогала. И в баню ходила, на ногу не смотрела – не знаю почему, может, боялась туда глянуть.

Прошло какое-то время, случайно наступила я на ногу – и чего-то не больно! Хотя там вместо пятки сплошная язва должна быть. Дай-ка развяжу... А язвы и нет в помине! И стала я ходить с тросточкой. Спустя неделю смотрю, а на месте язвы натоптыш образовался – то есть как бы пятка выросла. Откуда?! У меня же давно пятки не было, вместо неё кость выкрошенная торчала, обтянутая кожей. И вот с той поры у меня не было ни одной язвы.

А когда прошёл год после исцеления, я стала работать, таксовать на машине. И пошла к врачу за справкой для вождения. Дежурил как раз Нефёдов. Увидел меня и вспомнил: «Постойте-ка, вы ж должны были лечь на ампутацию!» Осмотрел ногу: «Это нереально. В вашем случае только пять процентов из ста излечиваются и то не до конца – и это при усиленной терапии. А у вас просто так всё прошло?» Я сказала, что молилась Богу. Он только рукой махнул, мол, ерунду говорите.

Рассказ хозяйки прервала её подруга Настя:

– Сейчас он уже другой стал, Нефёдов-то. Недавно мне операцию делали, я ныть стала: долго ли это будет длиться? А он мне отвечает: «На всё воля Божья». Он мне два раза операцию делал... Эх, нет здоровья, нет денег, а как-то живём!

Никола пришёл

Разговор наш перекинулся на другую тему, Настасья пожалела подругу: живёт на одной картошке, денег практически не видит. А появляются лишние – уходят на бензин для дальних поездок в святые места.

– Эх, обе мы поломанные, и машина трещит-разваливается, но едем куда-то! – смеётся Настасья. – А когда обратно из паломничества возвращаемся – то и болячки куда-то деваются, и в машине уже ничего не трещит. Вот я не понимаю, Тоня, как так получается? Ну, с нами-то ясно: мы там, у святыни, исповедуемся и причащаемся, поэтому болячки отступают. А машина? Она же неживая!

Настасья удивлённо всплескивает руками, и мы не можем удержаться – смеёмся вместе с ней, заражаясь её радостью. Антонина улыбается:

– Это счастье, что я Настю встретила. Она к Богу намного раньше пришла, после смерти своей мамы, и в тарножской православной общине с первого дня. А я после того чудесного исцеления ещё долго одна мыкалась. Стала я дома молиться Богу – и все мои немногочисленные друзья-подруги куда-то пропали. Наверное, дело было не в них – я сама тогда очень изменилась. А когда мне исполнилось 33 года, то вспомнила, что крещённая я лишь наполовину – бабушкой в детстве. Поехала в церковь, докрестилась – и сразу после этого почувствовала, что молитва моя стала серьёзнее, и с другими дружить мне стало уже самой неинтересно... Жила я в Квашнино, дети учились, одна дома сидела. Восемь лет так прошло. Выезжала в Тарногу, но редко. А два года назад дали мне комнату в Тарноге, познакомилась там с верующими, с Анастасией Васильевной... Вот и вся моя история.

– Да уж не вся! – возмутилась Анастасия. – Тоня, ты ещё расскажи про часовню Агапита Маркушевского, что тебя подтолкнуло взяться за её строительство.

– Ну, это целый детектив, – кивнула подруге Антонина. – Я и раньше собиралась часовню в Квашнино построить, чтобы появилась здесь своя святыня и люди бы стали возвращаться в брошенные дома. А тут ещё такое случилось...

Некие воры узнали, что выше по реке, за Каплинской, умерла одна бабушка, а в доме иконы остались. В Тарноге наняли они таксиста и решили промеж себя, что иконы украдут, а таксиста убьют, чтобы на его машине быстро исчезнуть из Тарногского района. Они-то приезжие, уголовники, в одной колонии когда-то сидели. Всего их было пятеро. Один из них пожалел таксиста и, когда приехали на место, шепнул ему: «Слушай, мужик, давай уезжай, пока не поздно». Ушли они «на дело», и таксист, не дожидаясь оплаты, развернулся и уехал. И сообщил в милицию. А я как раз здесь, в Квашнино, была и подумала: чего это милиция в Верховье едет?

В ту пору я таксовала, и в таксопарке мне в подробностях эту историю рассказали. Ну, думаю, надо же... И вот ведь как получилось. Те воры, взяв иконы, пошли в Тарногу обратно пешком. А когда увидели милицейскую машину, бросили покражу и побежали. И случилось это рядом с Квашнино. И знаете, какие они иконы несли? Три образа Николы Чудотворца! То есть сам Никола остановился у моей деревни...

– Совсем как у Агапита Маркушевского, – удивляюсь, – ему ведь место для храма показал образ Николы Чудотворца.

– Да, такое совпадение. Тут уж все сомнения пропали и решила я строить часовню в честь преподобного Агапита.

– Если не считать Тарноги, ваша часовня станет первым действующим храмом в районе? – осведомился Игорь.

– Нет, почему же, – припомнила Антонина. – В деревне Подгорной есть часовня, её построил профессор из Москвы, приехавший туда на жительство. Насколько знаю, он в ней молится. И на родине Насти, в селе Илеза, ещё в 1980-е годы храм был восстановлен. Там ведь тоже молятся, Настя?

– Есть маленькая общинка, – подтвердила Анастасия Васильевна, – только собираются ли в храме, не знаю.

Слово за слово, и решили мы пока отложить поездку в Маркуши, где собирались поклониться мощам преподобного Агапита. Из Квашнино, деревни Антонины, путь наш лежал на Илезу – в родные места второй нашей сестры-спутницы.

Из дорожного дневника И.Иванова:

Звезда на полотенце

Представление о дороге, составленное по карте, редко совпадает с реальным впечатлением от неё. Всякий раз перед поездкой я люблю детально изучить карту, и чем она мелкомасштабнее, тем дольше исследую её (даже если наизусть дорогу помню) – названия всяких деревенек, ручейков, урочищ; раздумываю: здесь грунтовка или лесная колея? там мосток или брод? А вообще, российским картам полностью доверять нельзя. Говорят, их в советское время нарочно рисовали с искажениями, чтоб враг не мог воспользоваться. Вот и карта Тарногского района такая: деревни на местности поголовно называются иначе, дороги тянутся в других местах, а где просёлок обозначен, не факт что он вообще есть. Но это не главное. Сидишь над картой, а в голове – целый воображаемый мир, смутные образы и какие-то неуловимые интуиции – затягивает! Это, наверное, как вторая молитва водителя, а карта с именами на ней – вроде святцев.

На бумаге вверх по Печеньге – кругом тайга, на деле же луга и луга, по карте Илеза – медвежий угол даже для «медвежьего» Кокшеньгского края, но вообще-то деревня за деревней, домики украшены, как в сказках, вычурной резьбой, и вообще, по-моему, только здесь я впервые за время экспедиции увидел возделанные нивы. Может быть, всё дело в репутации Илезы как края старых порядков, где стихия домостроя ещё не совсем выветрилась; а может, повлияла история, рассказанная краеведом – о бунте местных крестьян против разбойничьих большевистских продотрядов (имена предводителей сопротивления сохранила история – Демидов и Ульяновский), – это очень подняло Илезу в моих глазах.

В общем, мы уже в дороге. Грунтовка ведёт мимо деревни Хом (так и хочется вставить букву, чтоб стала Холм – ведь и стоит на угоре), здесь находится на ремонте у друзей машина Антонины. Дальше – в разговор вступает Анастасия, рассказывая о том, как здесь она исходила все пути-дорожки, работая по молодости почтальоном и страховщиком.

– Вон берёзы придорожные. Бывало, наглотаешься отрицательной энергии по работе: одни жалуются, другие посылают тебя, назойливого страховщика, подальше, – а постоишь под деревом, и легче становится. И дальше идёшь. И в эту часовенку я заходила…

Впереди показалась придорожная часовня. Притормаживаем. Здесь кладбище, могилы к самой дороге подобрались. О том, что часовня сделана без ведома духовенства и епархии, не по проекту, а по народному чутью, говорят луковка на тонкой шее, напоминающая кочан капусты по осени, и могильного образца крест, взобравшийся на неё. Притормозили. Решил зайти внутрь. Нет, не просто украшение этот домик: хоть и у самой дороги, но внутри чистенько убрано, иконки, оплывшие свечки для поминовения усопших, – в общем, уже намолено, это чувствуется. Обошёл часовенку с другой стороны и умилился от такой картинки: кругом кресты, а один зелёный столбик со звездой с чьей-то могилы (видимо, ставший ненужным) приставили сзади к стене часовни так, словно блудный сын уткнулся в подол матери.

Вообще, с этими звёздами… По дороге я не удержался и в одной из деревень притормозил возле дома-красавца, рядом с которым в гарнитуре даже такое унылое строение, как гараж, оформлено резными украшениями на загляденье. Отчего остановился-то: здесь, на таком очень справном, опушённом доме, со спутниковой тарелкой, я в первый раз увидел пятиконечную звезду, вправленную в полотенце. Вообще-то, в полотенце тысячу лет русские люди помещали знак солнца, – говорят, наследие древнего язычества. А вот крест никогда не вырезали. Так что получается: от солярного знака – сразу к звезде. Может, оттого этот символ и получил в советской России такое распространение?

– Здесь мой дальний родственник живёт, – поясняет Настасья. – Дом строил его отец, он и украсил дом. Но его раскулачили и угнали куда-то. А теперь живёт сын. Мы как-то просили у него пожертвовать на храм, так он ответил: «Я лучше дам на тюрьму…»

Да, надо, наверное, пояснить, что такое полотенце. Это такая резная доска на фасаде дома, закрывающая стык причелин. А причелины – это доски, тоже резные на концах, расходящиеся вдоль лотков под кровлей от коневой слеги… Ну, то есть той, над которой возвышается охлупень. Это… такая из бревна выдолбленная голова коня, держащаяся на сороках… Господи, как же это объяснить-то до конца? Ведь ни одного уже слова не осталось у городских в обиходе, всё-то позабывали. И портал теперь для нас не дверной проём обозначает, а группу сайтов в интернете. Что ж, придётся снимок поставить для ясности.

– Да, – соглашается Антонина, – теперь уж всё иначе. Есть у нас такая шутливая приговорка: «Пойди в куть, возьми мутовку с полицы». Что-то понятно? Нет? – Тоня смеётся. – Куть – кухня, мутовка – это сучковатая палка, которой раньше сбивали сметану, полица – полка, на которой всё лежит в кухне. Я ведь ещё в детстве никогда не говорила «кухня» – только куть, слова «коридор» не знала, говорила «мост», лестница для меня была «путь»...

Наконец впереди, на взвозе, ровно в простреле дороги открылся храм. Старинный, но что-то как будто в нём не то. Вглядываюсь повнимательней и понимаю: колокольня слишком короткая. Видно, что пристроена недавно.

Деревянную, во имя Георгия Победоносца, церковь построили здесь ещё в 1763 году. Потом возвели второй храм. Наконец взялись за каменный – строили всем миром, на поле за деревней брали глину, тут же лепили кирпичи и их обжигали. Вместе с ним подняли и церковно-приходскую школу. Судьба храма в век двадцатый не уникальна. Сначала его превратили в клуб, сбросив кресты, а во время войны в нём разместили маслозавод. Когда и его закрыли, здание осталось бесхозным. И как-то, в 70-х годах, из райцентра мужиков прислали храм разобрать на кирпичи (с разрешения властей, разумеется). Но главный бухгалтер совхоза, ныне покойный Максим Михайлович Дружининский, мужиков прогнал и тем храм спас. Такая вот история дошла до нас из глухих лет «застоя». Чего это стоило главбуху, как он решился – этого сейчас уже не узнать. Когда я услышал эту историю, подумалось: фамилия Дружининский имеет, наверное, церковное происхождение. Неподалёку отсюда, на Кокшеньге, стояла старинная Дружинина (Долговицкая) Зосимо-Савватиева пустынь. Основана была во времена Ивана Грозного знатным человеком – Дружиной Вячеславовым, потомком одного из чешских королей и Марфы Борецкой. Но давным-давно монастырёк захирел и исчез с лица земли. Быть может, воинственный дух князя-монаха не исчез, а только растворился в здешнем народе?

Мёд на столе

Въезжаем в деревню. Анастасия показывает, у какого дома остановиться: «Здесь моя божатка Анна Ивановна живёт. Палка к дверям не приставлена, значит, дома. Возьмем её в провожатые». Анна Ивановна, как водится, попыталась затащить нас в дом чай пить, но мы встали скалой – нам надо к старосте прихода, и всё тут!

Дом Клавдии Бакшеевой, старосты прихода и единственного ветеринара на все окрестные деревни, на краю деревни. Чтобы приблизиться к нему, надо перейти поле, спускаясь к ручейку, – успеешь налюбоваться и видами окрест, и самим домом, и выставленными в ряд на зимовник ульями – синие, зелёные, жёлтые, белые домики. Издали похоже на детскую игровую площадку. А ведь сейчас в них господствуют суровые нравы: за ручки-ножки в эти осенние деньки пчёлы выкидывают трутней из ульев на холод помирать, и лежат сухие невесомые их трупики вокруг, как бы подтверждая древнюю крестьянскую истину – на жизнь в нелёгкое время имеют право только те, кто много трудится…

Ведь надо же, ещё сто лет назад пчеловодства на Кокшеньге вообще не знали, относились к этому делу как к баловству стариков. А теперь крепкого хозяина здесь можно «вычислить» по ульям на подворье – по нынешним временам это хлопотное дело способно принести копейку в дом. Вологодские власти это поняли и в русле той же логики, по которой Великий Устюг объявили «вотчиной Деда Мороза», стали продвигать проект «Тарнога – столица мёда». Это что-то вроде игры для взрослых: устраивается теперь ежегодно в райцентре День мёда, ярмарка с концертами и главным массовиком-затейником в наряде пчёлки, конкурсы лучших пчеловодов и т.д. И действительно, всё больше людей стало держать пасеки, и мёд здесь научились собирать хороший, не то что в Подмосковье или где-нибудь на Юге – здесь его не разбодяживают, сахаром пчёл не кормят: во-первых, ведь всё равно в основном для себя делают, во-вторых, конкуренция нешуточная, ну и, наконец, просто народ такой, халтурой ещё «не испорченный».

Вот и нам, усевшимся за стол в доме Клавдии Александровны Бакшеевой, на стол выставляется мёд, так сказать, для дегустации.

– В деревне у многих пчёлы. А у меня пасекой сын занимается, – объясняет Клавдия Александровна. – Хлопот, конечно, много…

Это мне хорошо известно: в своё время я много общался с пчеловодами, а литература на эту тему до сих пор пылится где-то в шкафу. Была такая мечта в ранней молодости: поселиться где-нибудь на отшибе, завести пасеку, качать мёд, природой любоваться… Но, видно, горожанин – это диагноз, делом этим не суждено мне было заняться, но о пчёлах по сей день всё интересно знать: и какие здесь медоносы, нет ли варроатоза у пчёл и пр.

– …Особенно когда роятся. Только успевай смотреть, чтоб не улетели. Рой-то вылетит – такой гул стоит! Обычно, когда он летит, у нас в железо стучат, – видно, этот звук останавливает пчёл, и рой сразу оседает. А тут последний раз не успели, рой улетел и к столбу на огороде прилепился – и не видно его. Миша побежал за дымарем, чтобы в ящичек пчёл загнать…

– Ящичек? – уточняет Михаил.

– Да, в него рой садят и охлаждают сутки. Потому что, если сразу вынесёшь, пчёлы снова полетят с маткой.

– Пчёлы, что ли, живут себе, а потом вдруг решают сбежать?

– Две матки вместе не уживаются, – терпеливо объясняет Клавдия Александровна, – как вторая выпревает, часть пчёл улетает вместе с ней…

– Это как невестка со свекровью в одной кух… в одном куте, – поправляюсь я.

(Продолжение на следующей странице)

назад

вперед