СТЕЗЯ

МОСТ ОТ ЗЕМЛИ ДО НЕБА

Монах не выбирает

– Отец Пётр! Подождите!.. – я кинулась вдогонку за человеком, который только что въехал в Спаса Нерукотворного пустынь и быстро забегал с поклажей от машины к трапезной и обратно.

Узнала его по описаниям братии: человек видный, чуток грузноват, в плечах сажень, густая с проседью борода. Ещё вспомнила, как говаривала о нём матушка Сепфора, что по монастырю он не ходит, а «бегает», всё время при деле. И на сей раз было очевидно, что времени у него в обрез.

Он остановился, вопросительно упёрся глазами и молча выслушал меня. Стараясь быть краткой, я попросила его рассказать о матушке. Эта беседа с отцом Петром должна была стать заключительной в «трилогии», которую я предложила газете «Вера», о дивной старице нашего времени матушке Сепфоре («Выйдешь за порог, а там – семь дорог...», «Вера», №№ 540-541, 548). Ведь она была для него духовной матерью, как и для многих других монахов и мирян из Москвы, Тулы и Тульской области, где жила до переселения в этот строящийся монастырь.

Отец Петр согласился не раздумывая. Он оставил все дела, и когда мы устроились в маленькой трапезной, предназначенной, вероятно, для гостей, заговорил о главном, не дожидаясь вопросов. По всему чувствовалось, что по сей день живёт в нём самая горячая любовь и привязанность к матушке Сепфоре, почившей десять лет тому назад. Как будто и не было разлуки. Собственно, так он и чувствует: матушка рядом.

Отец Пётр прежде – при матушке – был послушником Игорем. Послушание нёс в монастырской трапезной. Теперь он монах, келарь монастыря, и трапезная по-прежнему в его ведении. Спросила, не наскучило ли. Только улыбнулся: «Главное – с Богом быть. А что делать, чем заниматься, монах не выбирает. Дали тебе послушание, и тяни его. И год, и два, сколько надо».

Жизнь до монастыря была пёстрой. И ломало его, и мотало, и правду искал, и почти бесцельно слонялся среди московской богемы. Был женат, развёлся. Хотя, если к началу вернуться, в жизнь входил оптимистом, комсомольцем. Взрослел в Ленинграде, ходил в школу, бегал в кинотеатры. Любил слушать «Битлз» и жадно вникал в ошарашивающие откровения Солженицына, не очень понимая, почему и то и другое в Советском Союзе под запретом.

Когда выпала ему дорога в Афган, пошёл воевать, не сомневаясь, что вместе с товарищами встаёт на защиту южных границ страны от империалистов-американцев. Но как человек думающий очень скоро понял, кем стал на деле – оккупантом на чужой земле. И заныло сердце, съёжилась душа. После годы ушли, чтобы найти утраченную нить смысла бытия: чем и как, во имя чего жить дальше?

Активно участвовал в революционном движении конца ХХ века. Успешно занимался бизнесом. Помогал церкви, но не как христианин, не как верующий, а из убеждения, что всякий порядочный человек, имеющий немалые средства, должен быть меценатом. Очень скоро понял, что деньги – ничто. Жар-птица удачи обернулась мрачным филином. Рядом с ним вспыхивали лица, звучали интересные, умные речи, а он всё яснее видел тщетность поисков ответа на главный вопрос: зачем это всё, для чего живёт человек?

Тропы, которые привели его к Богу, были извилисты. Но однажды Игорь явственно ощутил, что для него наступает момент истины. Без малейших сожалений порвал с прежней жизнью – ушёл в монастырь. Вначале послушничал в Оптиной. Затем вместе с братией был направлен в Клыково, где начиналось строительство архиерейского подворья, ставшего позже монастырем. Тут-то и началось его духовное становление.

Схимонахиня Сепфора шаг за шагом подвигала его к Богу. Почти незаметно, исподволь вселяла в него глубокую веру и сознание собственной греховности.

«Что я, Ванга, что ли?»

Полгода Игорь ходил к матушке, общался с ней, но ещё не до конца понимал, кто перед ним. Вспоминает:

– По своему маловерию, по своей дерзости я смотрел на матушку Сепфору и думал: «Сидит бабка какая-то тут с палкой… Тоже Ванга нашлась».

Меж тем матушка, видно, сильно молилась о нём. И по её молитвам ярко полыхнула вера.

– Когда я по-настоящему уверовал, – рассказывает о.Пётр, – как всегда, пришёл к матушке, сел у её ног и спросил о чём-то важном. А она мне вдруг: «Что я, Ванга, что ли?» И повторяет мои прежние мысли – слово в слово. В этот момент мне стало так страшно, что сердце готово было выпрыгнуть из груди. Это был страх, пронизывающий насквозь. Так матушка дала мне понять, что Бог видит моё сердце. Осознание было ярким, как огненный меч.

А ведь все прошедшие полгода он делился с матушкой воспоминаниями, по его признанию, обеляющими его. Не решался и стеснялся сказать об очень многом.

– Всякий раз, прежде чем что-то говорить, я внутренне редактировал предстоящий разговор. Сказать: «Я грешен», что прежде делал не раз, – нетрудно. Но исповедоваться до глубины сердца, до слёз – это совсем иное...

По молитвам матушки удалось ему ступить на порог истинного, глубокого покаяния. Когда для послушника Игоря становилась явной греховность помыслов и поступков, матушка рассказывала ему, где и когда началась эта беда.

– Как-то я обидел человека, больше того – совершил подлость, по греховности своей даже не заметив этого. А из-за моего поступка у того человека многое в жизни перевернулось. И на мою совесть легла вся тяжесть этих отнюдь не благих перемен. И матушка помогла мне найти зародыш этого греха, вырваться из его плена.

С Божьей помощью она видела все потаённые уголки его памяти, знала и то, о чём сам он забыл. А главное, матушка Сепфора показала ему, как важно жить в ладу со своей совестью. Пояснила, что, идя в храм, надо помнить: молитвенное приношение становится жертвой, угодной Богу, только тогда, когда ты примирился со всеми, когда нет в душе зла, раздражения, недобрых мыслей.

– Если же ты имеешь что-то на брата своего, твои шансы быть услышанным Богом уменьшаются. А если он не простил… Лично мне матушка говорила: «Ползай на пузе, но добейся прощения». Хотя пуза тогда ещё не было, – улыбается о.Пётр.

Про морковные «жимки» и другие уроки

В ту пору монастырь жил ещё скудно. Главное было, как военные говорят, «окопаться», закрепиться на плацдарме. Питались плохо. И если чада матушки, те, кто приходил к ней, приносили угощения, какие-то лакомства, она старалась порадовать своих птенцов: молодых послушников, немногочисленную братию монастыря. Кому конфета доставалась, печеньице, а кому – апельсин. А вот ему – Игорю – отдавали то, что оставалось от морковки: для матушки делали иногда морковный сок. Он недоумевал и даже переживал, что всем дают какие-то вкусности, а ему «жимки» морковные. Но матушка оставалась последовательной. Любя своих чад, она знала: то, что полезно или позволительно одному, другому – пагуба. На одного достаточно посмотреть с укоризной, а другому надо сказать прямо, без обиняков, даже если это заставит страдать. Одному – сладкое, другому – горькое во спасение. Кстати, Игорю, да и не только ему, матушка Сепфора говаривала: «Телолюбцы мы, а не боголюбцы».

– Как это понимать? – о.Пётр ненадолго замолчал, вероятно взвешивая, стоит ли развивать тему. Потом уверенно продолжил: – Мы ублажаем тело. Наперёд думаем, куда его положить, куда посадить. Чем будем кормить, поить. Находимся в постоянном охранении своего тела. А матушка учила забывать про себя.

А ещё напоминала ему (впрочем, об этом говорила всем), что надо держать на привязи своих «зайцев», то есть ноги. Ведь зайцы как бегают? В разные стороны, куда глаза глядят. Хочешь в церковь идти, а ноги бредут совсем в других направлениях. Одна – на дискотеку, а другая – в супермаркет. Руки – грабли. Всё к себе норовят. И опять же надо следить за ними. «Сердце, – научала матушка Сепфора, – лев. Он всё рыкает». То есть вечно недовольно всем, что происходит, раздражается, ропщет. Ну а глаза – ястребы. Ястреб сидит на ветке или на горе и всё время смотрит: что бы ещё съесть? Вот и наши глаза так и рыщут: «Кого бы поглотить, кого бы укусить?» А язык – дракон, огнём дышит.

Каждый день Игорь приходил к матушке, усаживался у её ног и высыпал из бездонной «сумы» вопросы. Отвечала она кратко. Но, как правило, ясно. Спросил, например, как молиться надо. И она вывела для него формулу: никогда не оставлять Богородичное правило, обращаться к святым, к Пресвятой Богородице, ко Господу, не обходить глазами и сердцем ни одной иконы в своём святом углу. Обращаться каждый день, не забывая, что это святые, Пресвятая Богородица, Господь и они слышат нас.

А когда задался вопросом, в какой день был крещён (крестился за несколько лет до поступления в монастырь, и у него потерялось свидетельство), она сказала только: «Молись Казанской Божией Матери». Позже документ нашёлся, и каковы же были его изумление и радость, когда он увидел: «Крещение совершено 4 ноября» – в день празднования иконы Казанской Божией Матери.

Помогала советами в трудах повседневных. Считала, что слишком измельчённая пища – это потакание лености. Говорила, что овощи для борща, например, надо рубить «тяпочкой», то есть еда должна быть крупной. Теперь, готовя гороховый суп, он всегда помнит, что его любила матушка. Так про себя и называет – «суп матушки Сепфоры».

Случалось, что матушка вспоминала своё детство, юность, родителей. Рассказывала, как отец ходил в Грецию к православным святыням, ходил поклониться Гробу Господню, бывал на Афоне. А когда началась Первая мировая война, на Крещение Господне отправился в Иерусалим помолиться о победе России. Оттуда привёз крещенскую воду – набрал её из Иордана. Так вот, с 1914 года она благоговейно хранила эту святыню. Вода была у неё до самой смерти. Время от времени матушка осторожно разбавляла её (как известно, это не разрушает крепости святыни), разливала в другие бутылочки, иногда наделяла ею своих чад. Немного иорданской крещенской воды, принесённой в Россию в начале прошлого века, досталось и ему. Отец Пётр вспоминает, изумляясь: «Эта вода не имела запаха, не протухла. Она была живая…»

«Впустите Симона»

Но бывало и так, что матушка говорила иносказательно, и понимание смысла сказанного приходило лишь позднее.

В беседах с о.Петром, да и не только с ним, рассказывала о какой-то монахине. Говорила, что мощи этой молитвенницы будут обретены со временем. А пока что «по её плите ходят и пляшут». Какая плита, кто ходит и пляшет – всё это долго ещё оставалось загадкой. Меж тем матушка говорила также, что плита эта не просто плита, а надгробный памятник: «Знайте, что будет чудо – придут монахи, запоют и станут возглашать: “Христос Воскресе!” А рядом, на заборе, будет вторить им птаха небесная: “Христос Воскресе!”»

Спустя несколько лет после преставления схимонахини Сепфоры на пороге одного дома в Клыково нашли мраморную плиту, а на её обороте прочитали: «Схимонахиня Александра». Вскоре узнали, что она окончила свой земной путь в 1903 году и была похоронена на местном кладбище. Нашли её могилку, установили памятник. А на Радоницу из Оптиной пустыни приехали монахи. Как-то вышло, что все разом вспомнили про схимонахиню Александру. Тогда-то и случилось чудо! Когда запели они «Христос Воскресе!», прилетела птичка, села на кладбищенскую решётку и, как только затихло пение, в ту же секунду послышались звонкие трели. На своём птичьем языке гостья небесная вторила монахам – точно по нотам пела. И снова они: «Христос Воскресе!» А следом за ними птаха – так же звонко и празднично. И всякий раз, когда умолкали люди, пела птица, славя Христа воскресшего. Тогда всех охватила пасхальная радость, и тем, кто знал о предсказании матушки Сепфоры, подумалось: «Не сама ли матушка подаёт весточку из небесных обителей, осеняя их благодатной молитвой?»

Схимонахиня Сепфора обнимала любовью многих знаемых и незнаемых. Конечно, любила и его – послушника Игоря. Вот только почему-то называла Симоном. Он удивлялся и даже обижался, но это ничего не меняло. Бывало, окликнет: «Впустите Симона! Что он там стоит?» Или: «Симон, Симон, принеси то-то». Спустя годы, после того как не стало матушки, он принял постриг и нарекли его Петром. А, как известно, Пётр – это и есть Симон (в переводе с древнееврейского).

...Отец Петр то углубится в прошлое, то обратно вернётся. Но видно, что и теперь, и прежде матушка Сепфора была и есть для него путеводительницей, вела и ведёт его к Богу.

– Каждое её слово доходило до сердца. Матушка была Божьим человеком. А Божий человек нелицемерен. Он не зрит на лица. И любит всех: косых, хромых, пьяных, грязных, богатых, бедных. Во Христе, – матушка помогла мне это прочувствовать, – нет субординации. Во Христе – любовь. Иногда рядом с ней я был, как на небе. Ничего вокруг не было, кроме меня, матушки и Божьей любви. Это такое неземное чувство, неизъяснимое блаженство! Всё здешнее отдалялось… После того как матушка ушла, ничего подобного я больше не испытывал.

Уход

Та весна 1997-го была бурной в монастыре. Шло строительство: поднимали стены, копали, закладывали фундамент, молитвенно взывали ко Господу, испрашивали у матушки благословения и помощи. Словно мост – от земли до неба – поднималась её молитва ко Господу и Пресвятой Богородице. Она не только советовала, направляла, но и врачевала духовно. Послушники и монахи несли ей свои сомнения, душевные бури, полагались на её молитвенное предстательство. Казалось, так будет всегда, хотя время от времени она говорила им: «Я скоро уйду», и явно спешила поставить на крыло своих «птенцов», каждому сказать о самом для него важном, предостеречь, вразумить.

Примерно за месяц до кончины схимонахиня Сепфора стала подолгу беседовать и с ним – Игорем. Она отвечала на все его вопросы, отвечала чётко и ясно, иногда говорила впрок. Увы, он, по его признанию, часто спрашивал о том, что не имело прямого отношения к состоянию его души: будет ли война между американцами и русскими, что ждёт Россию, когда наступит конец света?

– Конец света? – она, помедлив, сказала ему не совсем понятное. – Знай, что, когда это начнётся, будут закрывать города.

Позже о.Пётр прочитал пророчества Серафима Вырицкого. Так вот, в середине прошлого века он говорил, что спасутся те, кто уйдут из городов в Россию, что созвучно пророчествам матушки, хотя она и не поясняла, как они будут «закрываться».

А меж тем время земного жития схимонахини Сепфоры истекало. Она знала день и час своей кончины и спешила одарить своих чад иконами, чётками, раздавала свои посохи. Их у неё было несколько, и каждый смазывала иорданской водой, маслом из лампадок от святых икон, пред которыми молилась. На них опиралась в молитве, с ними ходила в храм. А когда приходили к ней со своими нуждами и скорбями, часто, словно бы шутя, она старалась постучать своей палочкой по плечам, по рукам и спине. И люди замечали, что «намоленный» посох избавляет от острой боли или даже от каких-то застарелых болезней. Говорили, что так матушка бесов разгоняет.

Он не пропускал ни одной возможности – виделся с матушкой ежедневно. Иногда просто так проходила встреча, а иногда она говорила: «Постой-ка, Симон. Не уходи. Давай я тебя палочкой побью». В то памятное для него утро добавила: «В последний раз». Перед этим матушка рассказывала нечто особенно интересное и важное. И, как потом он вспомнил, было ощущение, что она спешила сказать как можно больше, отдать впрок, сколько возможно. Игорь же торопился – повар всё-таки. Матушка слегка постучала по плечам, по спине. Но потом не без сожаления отпустила, вероятно, зная, о его опасениях (вдруг не успеет с обедом): «Ладно, иди. Всё равно я тебя побью».

– Когда она сказала «в последний раз», я напрягся, конечно, – вспоминает о.Пётр. – Но, услышав от матушки, что она «потом ещё побьёт», успокоился. Значит, это не скоро случится. И, конечно, матушка долго будет ещё с нами. А после обеда ей стало плохо. К вечеру отнялась правая сторона, и стало ясно, что матушка умирает. Сутки ещё дышала. За это время все, кто окормлялся у схимонахини Сепфоры и был невдалеке, съехались в монастырь. Приехали оптинские монахи, приехали чада матушки. Соборовали, служили молебны, читали Псалтирь. Людей прибывало всё больше, Игорь не мог оторваться от кухни, ведь всех надо было накормить. Урывками, буквально на пару минут, забегал к нему его друг Максим (тогда ещё алтарник и келейник настоятеля, теперь он отец Мелитон – благочинный Иосифо-Волоцкого монастыря), забегал, чтобы перекусить хотя бы на ходу, и приносил новости. Игорь расспрашивал, страдая от неотвратимости того, что надвигалось: «Максим, ну что там? Как матушка?» Тот отвечал отрывисто, коротко: «Похоже, всё. Не встаёт. Даже глаза не открывает». Когда Игорь смог наконец оторваться от своих котлов – около пяти вечера, – ринулся к матушке попрощаться.

– Прихожу, – рассказывает он, – а там келейницы. Они мне: «Всё, она без сознания, еле дышит». Становлюсь на колени, не могу сдержать слёз. Взял её руку – ещё тёплую, – наклонившись, положил её на голову. И в этот момент матушка вдруг пришла в себя, приподнялась и перекрестила меня. Потом, закрыв глаза, легла, словно бы застыла в полной неподвижности.

Монахи вспоминают, что весь этот день матушка Сепфора всякого, приходившего к ней проститься, практически будучи без сознания, благословляла правой, уже обездвиженной рукой. Игорь, возможно, был последним, получившим благословение.

Кстати, на 100-летие, то есть примерно за год до смерти, матушке подарили ходики с кукушкой. Корпус часиков был расписан сюжетами на сказки Ершова. Некоторое время они исправно тикали, однако вскоре остановились. Остановились без 20 минут восемь. Братия хотела сдать часы в починку, но матушка остановила: «Пускай висят так». И вот 13 мая 1997 года, в понедельник вечером, ровно без 20 минут восемь схимонахиня Сепфора почила.

Накануне он отчаянно не хотел расставаться. В ночь с воскресенья на понедельник Игорь вместе с товарищем читал акафист и слёзно просил Господа продлить для матушки сроки. Тогда-то он явно услышал: «Симон, ну что ты? Я ухожу и не вернусь уже».

«Наша сестра на Небо ушла...»

...Матушка преставилась. А в монастырь всё ехали и ехали люди, чтобы проститься, отдать последнее целование.

Игорь переживал, волновался, как накормить гостей. Продуктов в обрез, а приветить надо всех. Но в день похорон всё чудесным образом устроилось – всего хватило. Многие прибыли не с пустыми руками. Утром приехали монахини из Шамордино. Попрощались с матушкой, а потом забежали в трапезную – им надо было пораньше вернуться в свой монастырь.

– Мы, клыковские, все грустим-переживаем, – вспоминает о.Пётр, – а они вошли, светясь какой-то радостью. Я был поражён. У игуменьи Николаи (это духовная дочь матушки с Малоярославецкого монастыря) спрашиваю: «Что это вы так? Чему радуетесь?» Она ответила, наверно, дивясь моему неведению: «Наша сестра на небо ушла и будет молиться за нас. Для нас это радость».

Народ всё прибывал. Игорь крутился на кухне. Помогала ему со всем усердием сестра Антония (из Малоярославецкого монастыря). Они готовили, накрывали столы. Затем, улучив минутку, побежали проститься. В это время была панихида, потом молебен, стали подходить к матушке и прикладываться к иконам (одна лежала на груди, другая на голове).

– И в тот момент, когда, прощаясь с матушкой, я прикладывался к иконам, – вспоминает о.Пётр, – мы с какой-то монахиней, двигаясь навстречу друг другу, так сильно ударились головами, что у меня искры из глаз посыпались.

С больной головой пошёл на кухню. Следом за ним прибежала монахиня Антония и стала рассказывать, как в последний раз, когда были у матушки Сепфоры, она провожала их. Вышла на крыльцо и, прощаясь, попыталась задержать, чтобы палочкой своей «постучать»: «Девчонки, давайте я вас побью». Они спешили и задерживаться не стали: «Да ладно. Чё там нас бить? Ехать пора». «Тогда-то мы убежали, – рассказывала Антония, – а сегодня сполна получили». И он услышал невероятную историю. Саму игуменью, когда она кланялась почившей матушке, дьякон ударил по голове кадилом. Разумеется, нечаянно. Но в церковной жизни это практически исключено. Антония же столкнулась с каким-то бородачом. «До сих пор голова гудит, – улыбнулась монахиня. – Вот так меня матушка побила». Тут Игорь встрепенулся от неожиданной догадки:

– А ведь это я был. И меня тоже матушка при последней встрече обещала ещё побить. На сей раз крепко получилось...

Им стало… радостно. Значит, рядом матушка и всё помнит.

Как матушка исцеляла

С тех самых пор вселилась в него уверенность, что он реально существует – мост от земли до неба, и связь не прервалась: матушка слышит и видит его. И за все десять лет ни разу не были посрамлены его надежды, упования на молитвенную помощь матушки Сепфоры. Кстати, посох, освящённый её молитвами, действительно исцелил многих. Помог и ему. Хотя вначале оставалось в нём какое-то недоверие: дескать, палочка и есть палочка.

После Афганистана у Игоря часто болели ноги. Однажды его БТР подорвался на мине. И хотя ноги залечивали долго и вроде вылечили, но время от времени раны открывались и снова кровоточили.

– Однажды стало совсем невтерпёж, – о.Пётр смотрит на свои ноги и показывает, где были раны. – И пошёл я в матушкину келью. Шёл и думал: «Все молятся, бьются палочкой. Облегчение в болезни получают, даже – исцеления. А я как Фома неверующий». Ведь знал матушку, любил и теперь люблю, сидел у ног. Что ж это я?

Вошёл, взял в руки ту самую матушкину палочку, постучал по ногам. На минутку задержался. А потом по делам отправился.

– Так вот, – смеётся о.Пётр, – отшибло не только боль, отшибло и память о больных ногах. Только через два года вспомнил: ноги-то не болят!

Вообще же в его жизни с матушкой Сепфорой связано много чудес. Например, никак не мог бросить курить. Очень трудно было победить эту страсть. Но как-то увидел в тонком сне матушку Сепфору. Ни слова не говоря, она дала ему пачку сигарет «Тройка». И когда он её открыл, выпорхнули оттуда птички, цветы посыпались. А на душе стало так легко и хорошо – просто петь захотелось. С того времени, по молитвам матушки Сепфоры, Господь помог ему избавиться от долго преследовавшей его страсти. Никогда больше не возникало ни малейшего желания закурить.

Он не раз видел, как действовала благодать, исходившая от могилы и от креста над могилой. Как-то приехал дед Пётр с Украины. Он признался, что страдает беснованием. Вошёл в ограду, хотел приложиться ко кресту. Но без посторонней помощи сделать этого не смог. Всякий раз, когда предпринимал очередную попытку, его с силой отбрасывало от матушкиного креста.

А ещё случалось, что о.Пётр и вся монастырская братия становились свидетелями исцелений безнадёжно больных. Привозила к ним паломников одна женщина из Брянска. Её мама умирала от рака. Кстати, в монастырском архиве есть заключение врача. У неё уже метастазы пошли – были язвы такие, что кости обнажились. Дочь несколько раз помазала маслом из лампадки (с могилы матушки Сепфоры), и раны зарубцевались. Женщина выздоровела, а затем и покрестилась.

Отец Пётр рассказал и о спасении от верной смерти одного водителя. Родом он из Киреевска, где матушка прожила много лет. А работал тогда на севере, в Иркутской области. Так вот, посреди лютой зимы в дороге, очень далеко от всякого жилья у него поломался автомобиль. Чтобы не замёрзнуть, он снял и сжёг колёса с машины, сжёг всё, что горело. Будучи человеком верующим, молился святым угодникам, ждал помощи. Хотя, казалось бы, откуда ей было явиться, если на сотни километров вокруг ни души. Потом вспомнил про свою соседку, схимонахиню Сепфору. Он не знал даже, жива ли она, но вот вспомнил, взмолился, позвал её на помощь. Тут-то и показался вертолёт: мимо пролетал. На борту увидели костёр – горящую машину. Сели, конечно. Так он был спасён.

...Пора было прощаться, но мне хотелось узнать предсказания матушки Сепфоры о будущем России. Отец Пётр ответил, что в монастыре известно: настоятелю игумену Михаилу матушка говорила, что мы стоим на распутье, точнее на перекрёстке. Если останется определённое число верующих, то земля наша, наше Отечество будет спасено. Возможно, даже царская власть возобновится. Словом, как будут развиваться события, зависит и от нас, от того, насколько существенным будет вес православия в общественной жизни страны, от нашей последовательности и решимости свидетельствовать об Истине.

Последняя глава

...Короткий телефонный разговор с монастырем ошеломил: отец Пётр попал в автомобильную катастрофу, а несколько дней спустя, 22 ноября, в районной больнице перестало биться его сердце. Он был первым и самым надёжным помощником игумена о.Михаила из Клыковского мужского монастыря Спаса Нерукотворного пустынь.

Здоров, крепок, деятелен, – казалось, износа ему не будет. Сколько пользы мог ещё принести для своей обители. Ведь он всегда жил нуждами обители, заботился обо всём, что необходимо для братии... Но у Бога, наверное, были другие мысли о Своём чернеце.

Умные внимательные глаза, доброе чуткое сердце – таким он остался в моей памяти. Виделись мы всего несколько раз, а чувство такое, как будто знала его давным-давно. И так получилось, что моё интервью с ним оказалось последним. Больно терять таких людей, но ведь у Бога все живы.

...Помолитесь об упокоении души монаха Петра.

Татьяна ХОЛОДИЛОВА
Фото автора

назад

вперед