ВЕРТОГРАД
«КТО ПОСТАВИЛ МЕНЯ... ДЕЛИТЬ ВАС?»
Как жить христианину в миру? И что такое «истинный христианин»? По идее, он вроде бы должен утверждать христианство везде и всюду в мирской жизни. Но как это сделать? Учредить «православную партию», чтобы парламентским путём утверждать евангельские заповеди? В России никогда ничего подобного не было, но мы можем лишь обратиться к опыту западных стран, где такие попытки делались. Ниже печатаем статью английского философа и писателя Клайва ЛЬЮИСА (29 ноября 1898 г. – †21 ноября 1963 г.), написанную в январе 1941 года, в разгар войны. А также интервью с ним в 1963 году, незадолго до ухода из этой жизни, в котором писатель пытается ответить на вопрос, что же такое «истинный христианин».
М.С.
Размышления о третьей заповеди
Всё чаще и чаще мы слышим и читаем о том, что надо создать христианскую партию, христианский фронт или христианскую политическую платформу. Люди искренне и серьёзно желают, чтобы христианство пошло войной на мирскую политику, и сделать это, конечно, должна особая партия. Странно, что некоторых неувязок в этой программе не видят и после того, как вышла в свет «Схоластика и политика» Маритена (Жак Маритен, 1882–1972, католический богослов. – Ред.).
Быть может, христианская партия просто хочет, чтобы жить стало лучше; быть может, она призвана решить, что такое «лучше» и какими средствами нужно этого добиваться. Если она выберет первый вариант, она политической партией не будет: почти все партии стремятся к целям, которые всякому понравятся, они хотят для всех (или для каких-то) людей уверенности в будущем и благополучия, а для страны наилучшего, с их точки зрения, соотношения между порядком и свободой. Разделяет их то, как они всё это расшифровывают. Мы спорим не о том, нужно ли людям жить лучше, а о том, что им в этом поможет: капитализм или социализм, демократия или деспотия и т. д.
Что же будет делать христианская партия? Благочестивый Филарх убеждён, что хорошей может быть только христианская жизнь, а её должна насаждать сильная власть, уничтожая последние следы душепагубного либерализма. По его мнению, фашизм просто исказил верную идею, а чудище демократии, дай ему волю, пожрёт христианство; и потому он готов принять помощь даже от фашистов, надеясь, что он и его соратники их в конце концов переквасят. Статив не уступает Филарху в благочестии, но он глубоко убеждён, что падшему человеку нельзя доверять столь опасную силу, как власть, он не надеется на вождей и видит единственную надежду в демократии. Тем самым он готов сотрудничать со сторонниками status quo, хотя их мотивы лишены и призвука христианства. Наконец, Спартак, не менее честный и верующий, хорошо помнит, как обличали богатых и пророки, и Сам Спаситель, и склоняется поэтому к сторонникам левой революции. Естественно, и он готов сотрудничать с теми, кто прямо называет себя воинствующими безбожниками.
Все трое встретятся в христианской партии, а потом перессорятся (на чём ей и придёт конец), или кто-то один из них возьмёт верх и выгонит двух других. Новая партия, т. е. меньшинство христиан, которые и сами в мире меньшинство, вряд ли сможет что-нибудь сделать своими силами. Ей придётся прилепиться к соответствующей нехристианской партии: к фашистам, если победит Филарх, к консерваторам, если победит Статив, и к левым, если победит Спартак. Не совсем ясно, чем же всё это будет отличаться от нынешнего положения.
Более чем сомнительно, что христиане переквасят своих неверующих собратьев по партии. Куда им! Ведь как бы они ни звались, они представляют не христианство, а малую его часть. Идея, отделившая их от единоверцев и сроднившая с неверующими, отнюдь не богословская. Она не вправе говорить от имени христианства, и власти у неё ровно столько, сколько властности у её приверженцев. Но дело обстоит гораздо хуже: эта малая часть считает себя целым. Назвавшись христианской партией, она тем самым отлучает, обвиняет в ереси своих политических противников. И её постигнет в самой тяжёлой форме искушение, которым диавол никого из нас не обделил: угодные ей взгляды покажутся ей учением самой Церкви.
Мы всегда готовы принять наш чисто человеческий (хотя порой и безвредный) энтузиазм за святое рвение. Это усилится во много раз, если мы назовём небольшую шайку фашистов, демократов или левых христианской партией. Бес-хранитель партий всегда рад рядиться в ангела света, а тут мы сами дадим ему лучший маскарадный костюм. Когда же он перерядится, повеления его быстро снимут все нравственные запреты и оправдают всё, что измыслят наши нечестивые союзники. Если надо убедить христиан, что предательство и убийство дозволены, чтобы установить угодный им режим, а религиозные гонения и организованный бандитизм дозволены, чтобы его поддерживать, – то лучшего способа нет. Вспомним поздних лжекрестоносцев, конкистадоров и многих других. Тех, кто прибавляет «так повелел Господь» к своим политическим лозунгам, поражает рок: им кажется, что они всё лучше, чем дальше они зашли по пути греха.
А всё оттого, что нам представляется, будто Бог говорит то, чего Он не говорил. Христос не пожелал решать дела о наследстве: «Кто поставил Меня судить или делить вас?» (Лк. 12, 14). Он ясно сказал нам, какие средства праведны. Чтобы мы знали, какие из них действенны, Он дал нам разум. Остальное Он предоставил нам.
Маритен разумно указывает единственный способ, каким мы можем воздействовать на политику. Христиане влияли на историю не потому, что у них была партия, а потому, что у них была совесть, с которой приходилось считаться. Что ж, спросят вас, нам остаётся писать членам парламента? Да, и это неплохо. Тут можно сочетать голубиную кротость со змеиной мудростью. Вообще же надо, чтобы мир считался с христианами, а не христиане с миром. В сущности, меньшинство может влиять на политику лишь двумя способами: либо оно должно «приставать» к власть имущим, либо становиться партией в современном смысле (т.е. тайным обществом жуликов и убийц). Да, я забыл: есть и третий способ. Можно стать большинством. Обративший ближнего принесёт «христианской политике» самую большую пользу.
«Со страхом и трепетом»
– О любви к ближнему.
– Нам заповедано любить ближнего, как себя. Как же мы любим себя? Я, например, люблю себя не за то, что я, скажем, милейший человек. Я люблю себя не за то, что я хорош, а за то, что я это я, при всех моих недостатках. Часто я искренне ненавижу какое-нибудь своё свойство. И всё же разлюбить себя я не могу. Другими словами, та резкая черта, которую проводит христианство между любовью к грешнику и ненавистью к его греху, существует в нас, сколько мы себя помним. Вы не любите того, что сделали, а себя любите. Вы, быть может, считаете, что вас мало повесить. Быть может, вы даже пойдёте в полицию и добровольно примете наказание. Любовь не пылкое чувство, а упорное желание, чтобы тот, кого мы любим, обрёл высшее благо.
– Что такое истинный христианин?
– Если вы имеете в виду того, кто никогда ни в чём не отступал от христианства, я могу назвать лишь Самого Христа. В этом смысле истинных христиан нет, есть только люди, которые в разной степени пытаются быть христианами, срываются и пробуют снова. Совершенная христианская жизнь состоит, конечно, в подражании Христу. Не надо понимать это по-идиотски, скажем отращивать бороду или становиться странствующим проповедником. Просто каждый ваш помысел, каждое действие, всё, что с вами случается, и хорошее, и плохое, должно быть предано Богу. Вы должны считать, что всё ниспослано Им, и всегда смотреть на Него, и искать Его воли, и спрашивать себя: «А как бы Он поступил?»
– О делах и вере.
– Спор этот идёт давно и оброс несметным множеством чисто технических сложностей. Для меня очень важен парадоксальный текст: «...совершайте своё спасение, потому что Бог производит в нас хотение и действие по Своему благоволению» (Флп. 12, 13). С одной стороны, выходит, что от нас не зависит ничего, а с другой – что зависит очень многое. «...Со страхом и трепетом совершайте своё спасение» (там же), а если страха и трепета в вас нет, дело плохо.
– О вере в диавола.
– В Символе веры нет упоминания о диаволе, и можно быть христианином, не веря в него. Я в него верю. Если мы предположим, что бесы есть, придётся признать, что люди воспринимают их по-разному. Я хочу сказать, что чем сильнее бес овладел человеком, тем меньше человек его замечает. Принцип тот же, что с пьяницей: если вы знаете, что пьяны, значит, вы ещё достаточно трезвы. Особенно остро ощущают диавола те, кто бодрствует и стремится к совершенству. Конечно, сами бесы не хотят, чтобы в них верили. Если они существуют, они первым делом дают вам наркоз, усыпляют вас. И вы ощутите их только в том случае, если это им не удастся.
– Какая религия даёт самое большое счастье?
– По-моему, поклонение самому себе, пока оно держится. Я знаю человека лет восьмидесяти, который восхищается собой с самого раннего детства и, как ни жаль, живёт на удивление счастливо. Я не ставлю вопроса так. Вы, наверное, знаете, что я не всегда был христианином и обратился я не для того, чтобы обрести счастье. Я понимал, что бутылка вина даст мне его скорее. Если вы ищете религию, от которой ваша жизнь станет удобнее и легче, я бы вам не советовал избирать христианство. Вероятно, есть какие-нибудь американские таблетки, они вам больше помогут.
– Есть ли несомненные внешние признаки искренне верующего человека? Бывает ли он сердитым? Может ли он курить?
– Мне припоминается реклама зубной пасты. Обычно она гарантирует: 1) что зубы у вас будут лучше, если вы её купите; 2) что если вы её не купите, они станут хуже. Но вы не можете на этом основании сравнивать купившего её человека, у которого плохие зубы, и белозубого негра, который о ней не слыхал. Возьмём такой пример: старая дева искренне верит в Бога, но часто ворчит, а добрейший человек в Бога не верит. Откуда мы знаем, насколько больше бы ворчала дева, если бы она не верила, и насколько лучше был бы добряк, если бы он верил? Чтобы судить, надо знать, с каким сырьём возится Господь в каждом данном случае.
– О разделении Церквей.
– Разделения внутри христианства – наша беда и наш позор, и мы всегда должны, хотя бы молитвой, стремиться к соединению. Я не так уж давно в Церкви, но всегда старался быть ортодоксом. И вот я получаю сочувственные письма от самых разных христиан – от иезуитов, монашек, квакеров, диссентеров и т. д. Мне кажется, «экстремисты» в каждой церкви ближе всего друг к другу, а «люди широких взглядов» никак не могут столковаться. В мире догматического христианства тысячи людей разных исповеданий говорят одно и то же, а в мире размытой, расплывчатой религиозности маленькие группки единоверцев говорят совершенно разное и меняют мнение каждые пять минут. От них соединения не дождаться.
– Считаете ли вы, что непристойность нынешней литературы способствует её реализму?
– Нет. По-моему, это зловещий симптом, признак культуры, утратившей веру. Нравственный срыв следует за духовным срывом. Я с большой тревогой смотрю в будущее.
– По-видимому, вы чувствуете, что современная культура становится нехристианской?
– Я не стану говорить о социальной стороне дела, но я вижу, что нехристианской становится Церковь. Мне кажется, пастыри слишком приспосабливаются к миру, а в пастве много неверующих. Христос не говорил нам: «Идите в мир и скажите ему, что он, этот мир, прав». Весь дух Евангелия другой, он противостоит миру.
– Как, по-вашему, что нас ждёт в ближайшие годы?
– Откуда мне знать? Мне просто смешно, когда люди в отчаянии от какой-нибудь будущей катастрофы. Разве они не знали, что рано или поздно умрут? Наверное, нет. Одна молодая девушка сказала недавно, когда разговор зашёл о смерти: «Ну, когда я состарюсь, учёные что-нибудь выдумают!» Мир может кончиться за десять минут, но мы должны оставаться там, где поставил нас Господь, жить каждый день, как последний, а планы строить так, словно мир простоит сотни лет. Новый Завет ясно говорит нам, что нас ждёт...
Клайв ЛЬЮИС
 | назад |
| вперед |  |
