РАССКАЗЫ НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ
Елена ШИЛОВА
СВЯТОЙ ПОВАР
Послушница Зоя работает на монастырской кухне. Монастырь мужской, но при нём открылась Духовная семинария, и в теплице, в прачечной, на кухне работают женщины, так как сил братии на всё это не хватает. Навещаю подругу я всегда к вечеру. Кухня тесная. В углу расположился большой холодильник, над ним иконы Спасителя и Богородицы. На холодильнике на вышитой салфетке лампадка с ровным, немигающим огоньком. Вокруг неё стоят, прислонившись к стене или на специальных подставках, иконы. Обращаю внимание на новую небольшую икону в деревянной рамочке. «Это святой преподобный Ефросин-повар», – говорит Зоя, проследив за моим взглядом. «Икона редкая, нам её паломники из Москвы привезли», – продолжает она. Зоя выглядит очень уставшей, шутка ли – целый день на ногах. В нашем почтенном возрасте это нелегко.
Раздаётся телефонный звонок. Звонит наместник монастыря. Через час-полтора приедет с гостями. Нужно постараться и принять по высшему разряду. Гости важные, среди них благодетель, который жертвует большие средства для всей епархии. Настроение подруги заметно ухудшилось, ведь накормить нужно вкусно, красиво, а самое главное, времени почти нет. Продолжается Петров пост, но, учитывая ситуацию, отец наместник благословил приготовить рыбу. «Святой преподобный Ефросин, помоги! Сделай так, чтобы все были довольны!» – устало просит Зоя, глядя на икону преподобного.
Однако время не ждёт. Зоя зовёт дежурного семинариста Павла, послушника Сергия, который служит в покоях отца наместника. Я тоже принята в бригаду. Зоя даёт всем задания, и всё пришло в движение, по-монастырски неспешное. Павлушка принёс из теплицы корзинку с овощами и зелень, потом пошёл в пекарню за свежим хлебом. Брат Сергий поднялся в гостевую трапезную накрывать стол по количеству гостей. Зоя, позванивая толстой связкой ключей, открывает кладовки, сундуки и шкафчики, извлекая из их таинственного чрева увесистые тушки сазана, нежную сёмгу, яркую кету, оливки, фрукты, бутыли с квасом. По напряжённому взгляду подруги, по её отрывистым, похожим на команды фразам, я понимаю, как она нервничает. Зоя то и дело поглядывает на часы и в сторону преподобного Ефросина. «Отче! Помоги!» – шепчут её губы. Я мою пупырчатые молодые огурчики, бордовые и тяжёлые, как куски говядины, помидоры, фрукты, перебираю зелень. Подруга рядом жарит сазана, посыпая его какой-то особенной приправой. Я стараюсь по примеру Зои молиться, но мысли, как всегда, рассеиваются, убегают. «Это надо же столько наворовать! Скольких людей нужно было обездолить, чтобы так разбогатеть и теперь помогать целой епархии», – посещает меня крамольная мысль о благодетеле. «Зоя, не переживай, чует моё сердце, что гости не приедут», – обращаюсь я к подруге, чтобы немного её успокоить. «Сама посуди, – продолжаю я. – Он богач, он что, жареной рыбы давно не ел, или ему наш монастырь интересен? Он весь мир давно объездил, небось и с банкирами, и с Президентом трапезничал. Он сейчас после дневных-то трудов или в китайский ресторан экзотикой наслаждаться поедет, или в грузинский – драгоценные вина пить. Что ему наш монастырь...» Шумит вода, шипит масло на сковороде, и Зоя меня не слышит. «Преподобный отче Ефросин! Помоги, чтобы все остались довольны», – упорно молится подруга.
Прошёл час нашего напряжённого труда, и вот всё готово. Стол накрыт. Невинно белеет скатерть, сияет золотом фарфор, блестит хрусталь. Возвышаются вазы с фруктами, на овальном блюде распластались большие куски жареной рыбы, украшенной лимоном и петрушкой, тонкие ломтики сёмги и кеты свёрнуты розочками, пестреет блюдо с нарезанными овощами. Играет в кувшинах квас, размещён на маленьких тарелочках душистый восхитительный хлеб – истинный король монастырской трапезы.
Новый звонок настоятеля – отбой, гости не приедут. Я смотрю на подругу и на её лице читаю едва уловимое облегчение. «Отец наместник благословил всё, что приготовили, на ужин подать братьям», – устало сообщает она. «Павлушка! Приходи рыбки поешь. Сергий! Неси всё в братскую трапезную», – распоряжается Зоя. Подруга прикладывается к образу святого повара. «Слава Богу! Все довольны!» В пост трапеза в монастыре скудная, а тут вдруг святой Ефросин угощение послал, радость для братии. Я прощаюсь с Зоей. Сейчас монахи на трапезу собираться начнут. Последний раз бросаю взгляд на лик преподобного Ефросина, на знаменитые райские яблочки, изображённые рядом с ним.
Летний вечер тих и безмятежен. Я иду по пустынной улице, в избах тут и там начинают зажигаться огни. Почему-то на сердце неспокойно, кто-то стучится в него осторожно, но настойчиво. Не выходит из ума святой повар. Как быстро услышал он нашу молитву, как скоро помог. Не он ли тревожит сердце? Преподобный подвизался в Палестине, работал в поварне и, конечно, безукоризненно исполнял послушание. Вспоминаю житие преподобного Ефросина... Догадка, вдруг пронзившая и сердце, и ум, заставила меня остановиться. Стыд жаром бросился в голову. Царствия Небесного святой был удостоен не за поварское искусство, а за то, что никого никогда не осудил. А я! Пока огурцы с луком мыла, заодно и все кости благодетелю перемыла, хотя его в глаза никогда не видела. «Может быть, ты завидуешь?» – спрашиваю себя. «Подумай, почему ему Господь богатство дал, а не тебе? Потому, что, возможно, забыла бы я Бога и впала бы в такие грехи, которые отмолить было бы трудно», – рассуждала я. «Гоняла бы по тёплым курортам, крутила бы рулетку где-нибудь в Монте-Карло», – рисовала я картины своего падения. Испытание богатством страшное, это я из книг знаю. Слава Тебе, Господи, что миновало оно меня. А его, благодетеля, не миновало, и какие соблазны обступили его со всех сторон, а он сопротивляется, Бога не забывает, Церкви помогает. Вот о чём хотел сказать мне преподобный Ефросин, вот для чего стучался в сердце. Не суди!
Много раз просила я подруг и просто знакомых, отправляющихся по святым местам, привезти мне иконочку святого преподобного Ефросина, только до сих пор нет её у меня. Видно, неспроста не даёт мне Господь видеть каждый день полюбившийся мне образ. Стыдно будет смотреть в кроткие глаза святого. Так распространён грех осуждения среди нас, так прочно укоренился он в людях, и так трудно нам, немощным, с ним бороться, что победившие его получают рай, как святой палестинский повар.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Катя хандрила. Сын уехал на каникулы, муж был в длительной командировке. Непривычное состояние одиночества угнетало женщину. В минуты грусти Катя листала альбомы по искусству, которые покупала на свою скромную зарплату, отказывая себе порой в самом необходимом. Особенно был любим альбом с репродукциями икон. Она с трепетом смотрела на суровые лики святых, не понимая, почему эти плоские, условные изображения так волнуют её. Размышляя об этом, Катя пришла к выводу, что всё дело в красках. Она была уверена, что золотистая охра полей, сумрачная зелень елового леса, голубизна небес, огненные краски заката, которыми были расцвечены иконы, трогали всякое русское сердце. У Кати тоже была икона, доставшаяся в наследство от тётушки. Изображение Спаса Вседержителя было обрамлено серебряной ризой, украшенной эмалью и чеканкой. Икона была великолепной, и Катя гордилось ей как предметом искусства, кроме того, иметь в доме иконы стало модным. В каждый отпуск Катя с мужем и сыном отправлялись на своём «жигулёнке» в путешествие то в Ростов Великий, то в Кострому или Вологду, где Катя обязательно тащила семью в местный музей. Они побывали даже в знаменитой Оптиной пустыни, на территории которой в то время располагалась машинотракторная станция. Из древней святыни, куда приезжал на покаяние Лев Толстой, где находили утешение любимые Гоголь и Достоевский, сын привёз серый булыжник, который поставил на книжную полку. «По этому камню ступала нога Льва Толстого», – объяснял он недоумевающим друзьям.
Однажды вечером Катя привычно грустила и ждала подругу, вернувшуюся из отпуска. «Катька! – радостно закричала гостья, переступив порог. – Сидим мы здесь в провинции дуры дурами, а весь Питер читает Елену Блаватскую. Я была в одной компании, все говорили о таких высоких материях, что я рот открыла. Мы что, хуже других? Вот читай, помни о моей доброте». И подруга протянула Кате тоненькую брошюру. «Я её залпом прочитала. Так интересно!» – тараторила она. Катя стала листать невзрачную книжицу, выхватывая из текста отдельные новые слова: «карма», «реинкарнация», «трансцендентность».
Проводив гостью, Катя принялась за чтение. С первых же страниц повеяло скукой. Книга падала из рук, глаза закрывались, но Катя упорно продолжала читать, вдумываясь в каждое незнакомое слово. Всё-таки она уснула, и ей приснилась давно умершая бабушка. Баба Поля сидела у прозрачного ручья на камушке в белом платочке и голубой ситцевой кофте, которую обычно надевала по праздникам. Она грустно смотрела на внучку. На следующий день Катя вновь продолжила чтение, помня, что это самая модная книга в столице. Дело продвигалось медленно, но с каждой строчкой усиливалась тоска. Оказывается, душа человека совершает бесконечное и совершенно бессмысленное кружение во времени. Катин сын не плоть от плоти её, кровиночка, а чужое существо, в которое переселилась чья-то душа. Сама Катя – оборотень с неизвестным прошлым и будущим. Катя никогда не задумывалась о Боге. Ещё не время, думала она. Однако то, что душа человека бессмертна, Катя знала. Это знание у неё было от бабушки.
Вспомнилось детство. Нестерпимо щекотал глаза и золотил божницу солнечный луч. Перед иконами на коленях стояла бабушка и молилась. Катя видела её сгорбленную спину, тонкую косичку седых волос, завязанную голубой тряпочкой. Бабушка молилась тихо, чтобы не разбудить внучку, а Катя лежала на постели, вслушивалась в невнятное бормотанье и улавливала в молитвах своё имя, имена отца и мамы, сестры, всей многочисленной родни и соседей. Потом баба Поля перечисляла имена давно умершего дедушки и погибших сыновей и просила для них Небесного Царствия. Катя поворачивалась лицом к стене. Над кроватью висела большая бумажная картина, с поблёкшими от времени типографскими красками, которую привёз дедушка с войны. На ней была изображена солнечная поляна, наполненная диковинными цветами, над которыми летали бабочки и стрекозы. Ветви деревьев, росших по краю поляны, низко склонялись под тяжестью невиданных плодов. Птицы, похожие на цветы, распевали чудные песни. Прекрасная женщина в длинных одеждах обнимала и ласкала детей, играющих на поляне. Девочка знала, что это рай, Царство Небесное.
Катя отложила книгу. Мысль о том, что этого светлого мира, о котором молилась бабушка, не существует, ошеломила её. Кто-то бесчувственный и холодный жонглирует в вечности душами, и они не найдут покоя никогда и нигде. Тоску по раю, которого нет, она ощутила вдруг остро и с ужасом. Для чего даётся жизнь? Может быть, дальше в книге сказано об этом? Она вновь взяла брошюру, но почувствовала отвращение, которое бывает, когда ощутишь в руке холодное тело змеи. Под утро Катя уснула и опять ей снилась бабушка. Катина тоска нарастала с каждым днём. Чувство одиночества усиливалось. Муж, обеспокоенный настроением жены, часто звонил и допытывался о причине хандры. Катя призналась, что скучает и читает новую книгу. «Немедленно выбрось её», – требовал муж. «В церковь сходи», – гудел вдали родной голос. «Ты же русская, а русский Бог – Иисус Христос. Бабушка тебе недаром снится. Ты её предала, ты Родине изменила!» – ругался муж. Как всегда после разговора с мужем, Катя знала, что ей делать. Несмотря на благоговейное отношение к печатному слову, она выбросила книгу в мусоропровод. Стало как будто легче, но яд, коснувшийся души, продолжал действовать, и тоска не отступала.
На следующий день после работы Катя зашла в церковь, которая в их молодом городе располагалась в здании бывшего клуба. Убранство было бедным, помещение – большим и неуютным. Шла вечерняя служба, царил полумрак. В центре помещения женщина с зажжённой свечой в руках высоким голосом что-то громко читала по маленькой книжечке. Катя на цыпочках прошла в самый дальний конец и встала у колонны. Из алтаря вышел священник и пропел: «Миром Господу помолимся». Откуда-то сверху слаженно и красиво отозвался многоголосый хор: «Господи, помилуй». Катино сердце сжалось, и возникло смутное чувство того, что ей всё знакомо. «В этой части вселенной бывал я когда-то», – вдруг вспомнила она строчку из школьной тетради сына. Пел хор, батюшка кружил по церкви, окуривая её пространство ладаном. Кадило позвякивало в его руках, напоминая звон колокольчика бабушкиной коровы Милки, возвращавшейся домой. Этот полумрак хвойного леса, эти огоньки свечей, как отблески пылающего заката, берёзовая зелень облачения священника, небесная голубизна большой иконы в алтаре – всё, всё было уже в её жизни. Знакомые строгие лики смотрели с золотисто-охряных икон. Она вспомнила тёплую бабушкину руку, ведущую её, маленькую девочку, ко причастию, вкус просфоры, старого священника, благословляющего её. Щемящее чувство любви и жалости, которое она каждый раз испытывала, подъезжая к бабушкиной деревне, нахлынуло на Катю. Она ощутила терпкий запах вечно горящих вокруг деревни торфяников. Дым пожарищ сливался с туманом, опустившимся на землю, и деревенька, затерянная среди Мещерских болот, плыла на этом облаке ей навстречу, радостно мигая светящимися окнами. Горькие слёзы потекли по её щекам. Чувство вины перед покинутым Отечеством и радость встречи с ним переполняли Катино сердце. Заскорузлая, мрачная тоска вдруг отскочила от неё, как спугнутый дикий зверь. Есть, существует тот светлый мир, где бабушка сидит у ручья. Вон в алтаре его небесная голубизна. Сын и муж – её любимые люди – будут с ней всегда. Нет страшного циркового жонглёра, играющего душами, есть их русский Бог. Он смотрит на Катю с любовью и надеждой...
«Вы последняя на исповедь?» – вдруг обратился к ней бородатый мужчина. «Нет, нет, – растерялась Катя. – Я потом, я попозже», – почему-то стала оправдываться она и заплакала навзрыд. «Вам нехорошо?» – участливо спросил бородач. «Нет, нет. Всё хорошо. Я вернулась!» – прошептала Катя сквозь слёзы.
 | назад |
| вперед |  |
