ПАМЯТЬ ЗЕМЛИ

Я из дворянского рода. Фамилия наша в Белоруссии с XV века по документам проходит. Отец, кадровый военный, ушёл лейтенантом на фронт, закончив её командиром полка, воевал от начала до самой Победы. Участвовал в боях на Днепре, на Курской дуге, штурмовал Берлин, встречался на Эльбе с союзниками. Награждён четырьмя орденами и семью боевыми медалями. Умер в 63-м году, в 47 лет.

В нашем роду и до отца было много военных. Среди них есть полные Георгиевские кавалеры. Дед Андрей Цитович в Первую мировую служил мастером телеграфа на Ливодороненской железной дороге. Второй дед – Трофим – тоже воевал в Первую мировую. В память о об этом одну из своих дочерей он назвал Бронислава (бронь и слава).

Все мои родственники с почтением относились к вере. Родители меня крестили в детстве в деревне у тётки Брониславы. В советское время я, как и все, в храм не ходил, но вера в душе была. Наверное, поэтому не стал вступать в партию, хотя меня, как лучшего студента, и потом, во время службы в армии, туда сильно тянули. Было какое-то неосознанное внутреннее противодействие.

Уже поселившись в деревне, я стал всё больше и больше приближаться к Богу. Сначала через искусство иконографии. Когда пишешь иконы, невольно попадаешь под Божье влияние. Символика иконописи настолько глубока, что когда начинаешь её открывать, то понимаешь, что без помощи Божией написать ничего не можешь. Поэтому раньше изографы и были, в основном, людьми монашествующими и не ставили подписи под своими работами, потому что понимали, что всё от Бога.

В деревне я познакомился с отцом Фёдором из соседнего села Гануда. Он стал моим духовником, но не сразу о.Фёдор благословил писать иконы, а спустя время – ждал, когда я духовно окрепну. Лишь когда мы с женой начали исповедоваться, причащаться, батюшка обратился ко мне за помощью. Так я стал писать образа и не только для его храма, но и для других.

Тогда же пришлось сделать выбор между церковным и светским искусствами. Они отличны, не совмещаются, как масло с водой. Сейчас расписываю Свято-Тихоновскую церковь в городе Вилейка. Написал там деисусный чин для иконостаса и уже несколько лет занимаюсь настенной росписью. Работа большая, требует много времени, сил и средств, а я же всё в основном делаю на свои средства, потому что приход бедный.

У моей супруги Валентины Петровны родители военные медики. Они тоже прошли всю войну. Её мама была операционной сестрой в прифронтовом госпитале, отец – командиром санитарного взвода. С войны пришёл весь раненый-перераненный. И деды её тоже воевали в Первую мировую. Жена раньше работала режиссёром детских программ на телевидении в Минске. А после переезда в деревню ей пришлось устроиться в сельский клуб художественным руководителем на 75 рублей. Но это нас не очень удручало, потому что мы верили, что нам придётся поднимать культуру на селе. Жена сразу же стала заниматься созданием детского театра.

В деревню мы переехали по собственной воле после окончания Академии искусств. Распределили нас, вообще-то, в город. Я был единственным Суриковским стипендиатом на курсе, и предложения были очень соблазнительные: поступить в аспирантуру, заняться искусствоведческой работой. Была возможность избежать армии, стать преподавателем на кафедре графики. И у супруги распределение было в Минск, она тоже была хорошей студенткой, тем более коренной минчанкой. Но решение о переезде у нас созрело ещё на четвёртом курсе. Хотелось быть поближе к природе, к людям.
Отслужил я в армии, окончил офицерские курсы. Ещё будучи студентом, иллюстрировал очень известное произведение «Люди на болоте» Ивана Малежа, за которое тот был потом удостоен Ленинской премии. Пока я служил, эта книга вышла из печати. Пришёл из армии и получил за неё 4 тысячи рублей. По тем временам очень большие деньги. Купил на них «уазик», и на нём мы поехали с женой искать деревню. Обвели на карте круг возле Минска диаметром 100 километров и начали его объезжать. И всё нас чего-то не устраивало: то очень большое село, почти целый город, то нет поблизости леса, то есть лес, но нет речки. Или наоборот.

Но однажды едем по дороге, смотрим: с краю стоит старичок, с горбушкой хлеба. Я остановился, спрашиваю: «Ну, батька, куда?» А он даже и не голосовал. «Да тут недалеко». Едем-едем, вдруг он посреди дороги: «Стой, я дальше через лес напрямик пройду». «Нет, – говорю. – Давай уж мы тебя до места довезём». Едем дальше через лес, смотрю: в конце маленькая такая деревушка, и около неё огромные вековые деревья стоят. Тут же и речка рядом, старичок нас потом по ней на лодке катал. А пока ехали, всё стихи свои читал – про Гитлера, про Сталина, Ленина, про всех наших партийных руководителей. Спрашиваю у него: «Дом кто-нибудь у вас продаёт?» «Да вот бабка одна», – и ведёт под эти большие деревья. У меня сердце так и ёкнуло: всё, думаю, здесь будем жить.

Вообще-то, в те годы купить дом в деревне было сложно, потому что городские жители не имели права жить на селе, если они не работали в колхозе. И у нас не обошлось без трудностей. Дом наш построен ещё до революции – участником Первой мировой войны Василием Ивановичем Коптюгой. Крепкая оказалась изба, стоит до сих пор.

Большинство из наших сокурсников тоже собиралось поселиться в деревне, но так никто и не решился. Многие получили звания народных художников, профессорские звания. Меня всё это мало влекло. Ещё несколько лет после переезда я работал в белорусских издательствах. Иллюстрировал таких классиков белорусской литературы, как Иван Шемякин, Брыль, Янка Купала. Но со временем сотрудничать с городскими издательствами стало сложно. Пришлось перейти на вольные хлеба. В качестве художника участвовал со своими картинами в разных всесоюзных и зарубежных выставках. Было и две персональных – в Германии. А потом, как я уже сказал, жизнь привела меня к Богу и к церковному искусству.

На сегодняшний день мы живём за счёт детского христианского театра. После того как он получил звание народного, на него выделили две ставки: одна – режиссёра, этой работой занимается жена, и есть ещё ставка художника. Пару лет назад меня взяли научным сотрудником в городской музей.

Ещё держим скотину: девять коз, много гусей, уток, кур, кроликов. Косим и заготовляем траву. Все продукты у нас практически свои: мясо, овощи, молоко, сыры научились недавно делать. Благодаря этому мы и получили возможность вести краеведческую работу. Конечно, что-то и люди жертвуют, в основном верующие. Мы ведём поимённый список. Батюшка за них молится.

А ведь было время, когда я и представить не мог, что увлекусь историей Первой мировой войны и моя жизнь в результате круто изменится. Однажды, в 1975 году, я забрёл на сельское кладбище, поразившее меня своим запустением. Не сохранилось ни одного креста, ни одного имени. Кто похоронен? Что за люди? Поинтересовался у тестя. Он сказал: «Это лазаретное кладбище Первой мировой войны». Тесть делал запросы в разные архивы, чтобы выяснить, что за госпиталь располагался в этом месте, но ответов не получал. Помог один из деревенских жителей – Иван Фёдорович Шутляк, служивший в ставке Царя Николая II в артиллеристской группе охраны. У него дома на стене висела фотография, где стоят несколько девушек в белых халатах с группой бойцов. Я поинтересовался: не из того ли госпиталя? Оказалось, что из того. Более того, одна из женщин на этой фотографии – жена Ивана Фёдоровича Елена Шутляк, работала медсестрой в этом лазарете. Я ещё застал её в живых.

А потом мы нашли летопись протоиерея Павла Сосновского, который служил в Свято-Ильинской церкви в двух километрах от госпиталя. Вёл он этот дневник с 1897 по 1939 годы, но нас интересовал период Первой мировой войны. Все ключевые события того времени были кратко описаны: как пришли немцы, как они с аэроплана на Пасху сбрасывали бомбы около церкви, как осколки летели в храм, но никого не ранило, как священники были вынуждены скрываться, становиться беженцами. И самое главное: там был перечень частей императорской Русской армии, которая вела бои в этих местах, – перечислены названия, номера полков и бригад. Читая всё это, я дрожал от волнения. Потом стал расспрашивать местных бабулек – многие помнили отца Павла. Я попросил найти его фотографии. У одной из старушек – бабушки Аннеты – нашлись два снимка. На одном о. Павел сфотографирован со своим братом, который воевал в то время. А на втором батюшка запечатлён с матушкой Клавдией и дочкой Александрой – их большевики вместе с четырьмя другими дочками отца Павла сослали потом в Сибирь, где они и сгинули.

Так вот, именно отец Павел в Первую мировую окормлял лазарет под номером один, который относился к 29-й пехотной дивизии 20-го армейского корпуса II Русской армии. В наших краях армия вела ожесточённые бои, сдерживая кайзеровские войска на московском направлении. В отличие от Второй мировой войны, немцы тогда не дошли не то что до Москвы, но даже и до Минска. Наши предки встали таким мощным щитом, что кайзеровцы не смогли его преодолеть. Лишь однажды несколько конных дивизий врага прорвались к городу Борисову, но они были быстро отсечены и разгромлены. Этот бой вошёл в историю как ликвидация Свензианского прорыва. Отец Павел отпевал убитых, поддерживал боевой дух раненых бойцов. В архиве мы нашли приказ за № 268 по II Русской армии, в котором сказано, что «протоиерей Павел Сосновский награждён орденом св. Анны III степени за труды и усердие, понесённые по лазарету № 1 29-й пехотной дивизии». Надо сказать, что орденом св. Анны III степени награждались офицеры за участие в боевых действиях. И то, что батюшка был удостоен этой высокой военной награды, говорит о его героическом служении Отечеству в годы войны.

Во время Второй мировой войны о. Павел был убит полицаями вместе с отроком Василем Занковичем, отец которого возглавлял партизанский отряд. Полицаи схватили этого мальчика, чтобы с его помощью вынудить отца выйти из леса. Священник вступился за дитя и был зверски убит вместе с ним в собственном доме. Все стены и потолок были забрызганы кровью. Оба мученика покоятся сейчас в ограде Свято-Ильинской церкви в одном гробу.

Жители города Можайска (наш город Вилейка и Можайск являются побратимами), посетив наши места, так были тронуты той работой, которую мы проводим по увековечению памяти воинов Первой мировой войны, что перечислили на эти труды три тысячи долларов. На эти деньги в первую очередь мы обновили памятник о. Павлу и отроку Василию. Местные жители всегда чтили их память, установили над их могилой небольшой скромный обелиск. Мы заменили его на две гранитные глыбы, а внизу написали девиз ордена св. Анны: «Любящим правду и верность». И ещё установили большой крест, который нашли на церковном чердаке. Прежде он стоял на главном куполе. Когда я начал расчищать крест от ржавчины, то обнаружил на нём две пулевые отметины от винтовки. Стреляли, видно, снизу представители богоборческой советской власти перед тем, как снять его с купола.

Перейду к главному. Захоронений воинов императорской армии почти не сохранилось, а те, что уцелели, – безымянны. В районе озера Мозель есть поле, на котором лежат 10 тысяч наших солдат, там сеют ныне рожь и сажают картошку. Это общее наше предательство, забыли мы наших предков – кощунственный грех, за который нам приходится расплачиваться.

Поразительно: на кладбище возле населённого пункта Русское Село (там находилось кладбище № 16 20-го армейского корпуса) был устроен карьер по добыче гравия. Сначала снесли храм, стоявший рядом, потом дошли руки и до могил. Один из водителей, работавших на этом карьере, говорил, что вынужден был принимать участие в этих безобразиях. «Когда я подъезжал под загрузку, – рассказывал он, – то боялся повернуть голову, потому что в кузов вместе с гравием сыпались человеческие кости, шинели, солдатские сапоги. А когда привозил всё это на объект (а объекты были разные: свиноводческий комплекс, ферма для коров, дорожная насыпь), то, ссыпая всё это, постоянно молился: «Господи, прости меня за это кощунство, не по своей воле это делаю, а по принуждению!»

…А потом удивляемся, почему у нас так много аварий на дорогах, почему люди гибнут. Вопиют предки: то из-под асфальта, то из-под навоза. И когда я это всё почувствовал, то понял, что увековечение памяти погибших за Отечество – важнее моей работы художника. Когда стали ремонтировать одну из дорог, вымощенных костями, мы договорились с председателем сельсовета – землю с костями вернули на кладбище, насыпали там из неё целый курган. В 2002 году установили на нём большой бетонный крест. Я сделал проект, мой сын – скульптор Данила – с другом Максимом Петрулём вылепили на нём рельеф Спаса Нерукотворного, который традиционно был на воинских знамёнах. Внизу изобразили Георгиевский крест и указали даты войны. Долго думали о надписи, которая должна быть на кресте, и наконец написали слова молитвы: «Господи, упокой души раб Твоих воинов на поле брани убиенных, живот свой за веру, царя и Отечество положивших, их же имена Ты Сам веси, Господи».

Не всем понравилась эта надпись: кому Царь не нравился, кому императорская армия. Кто-то спрашивал документацию и проект на этот памятник. Я на это отвечал довольно резко: «Вы сначала соберите документацию на тех, кто разрушал кладбище, кто осквернял прах наших предков, кто за это ответил, или не ответил, или должен отвечать. Давайте начнём с этого, а потом будем говорить об остальном!»

Слава Богу, у нас Президент издал указ, по которому создано управление при Министерстве обороны по увековечению памяти жертв всех войн. Очень важно, что войны не различаются: если раньше делался акцент на Вторую мировую, то сейчас обратили внимание и на гражданские расстрелы, и на еврейские погромы в гетто, и на Первую мировую, которая тоже проходила по нашей земле.

При сельсовете мы создали свой комитет по историко-культурному наследию и поставили перед собой посильную задачу: потихоньку делать всё, что в наших силах по восстановлению исторического прошлого и возданию должного погибшим воинам. К сегодняшнему дню на территории нашего сельсовета установлено 9 памятников, включая часовню, которую мы построили в память погибших в Первой мировой войне. Очень важно, что председатель сельсовета понимает наши проблемы, помогает, чем может. У нас всё больше появляется единомышленников, и это видно по тем встречам, которые мы проводим ежегодно 9 мая вот уже на протяжении 24 лет.

Ещё по району мы установили несколько памятников из бутового камня и металла. Я сделал металлическую форму, в которую можно отлить небольшой могильный крест. Захоронений очень много, и хочется, чтобы все православные воины лежали под крестами. Взяв мешок цемента, мы на легковом автомобиле отправляемся на место, там отливаем крест и устанавливаем его на могиле. В городе Сморгоне этой же работой занимается учитель Владимир Владимирович Прихач. Он ходит с детьми в походы по местам боёв Первой мировой войны – находят захоронения и устанавливают на них деревянные и металлические кресты.

Надо сказать, что немецкие захоронения в Белоруссии сохранились не в пример как хорошо. Можно увидеть целые «полки» бетонных крестов, на которых написаны имена немецких солдат кайзеровской армии и даты их гибели. На захоронениях наших воинов со временем деревянные кресты попадали, в советский период их никто не стал поднимать, так имена погибших и канули в вечность. А немцы с 1933 по 1939 годы договорились с польским Красным Крестом о замене деревянных крестов на более основательные. Поясню: Западная Белоруссия с 1920 по 1939 годы была под Польшей. Поляки выполнили все работы, но надписи на крестах сделали на польском языке. Поэтому те, кто впервые видит, думают, что немцы в польской армии воевали…

Так что нам есть чему поучиться у немцев в работе с солдатскими захоронениями. У нас вся эта работа пока, к сожалению, на начальной стадии. И это очень больно.

Отрадно, что работой по увековечению памяти погибших воинов много занимаются наши священнослужители. В деревне Камень-Спас священник собирал убитых воинов, хоронил и вёл их списки, которые хранились в церкви. Мы попытались возобновить и продолжить эту традицию. В день Бориса и Глеба, которые считаются покровителями воинства, на Дмитриевскую родительскую субботу, в день Георгия Победоносца, а также на такие великие праздники, как Пасха и Рождество Христово, в Борисоглебской часовне служат одновременно по несколько священников. Но особенно много народу к нам приезжает 9 мая. В этот день мы поминаем не только героев Великой Отечественной, но и Первой мировой войны. Собираемся на кладбище, где покоятся солдаты императорской армии. Нам известны имена уже 12 из них. Это немного, но всё-таки кладбище теперь не безымянно.

Люди приезжают из Минска, России, Прибалтики. Специально никого не приглашаем. Многие, побывав раз, привозят своих родственников, друзей. Обычно собирается от 150 до 300 человек. После панихиды идём крестным ходом в часовню (это где-то около километра), служим благодарственный молебен и в Парке памяти (первые деревья в нём в память о погибших воинах посадили писатели Василь Быков и Олесь Адамович), устраиваем праздничную трапезу. Валентина Петровна показывает с детьми концертную программу. Обязательно приглашаем ветеранов, которых привозим на своём транспорте. На полевой кухне готовим традиционную картошку с мясом, чай, и все вместе без лишнего пафоса празднуем День Победы.

Мне уже 60 лет, силы уходят, не так много осталось жить. А работу эту надо продолжать, она требует больших сил. Радует, что наш министр поддержал идею создания музея Первой мировой войны. Я предложил на бывшей линии фронта сделать несколько экспозиционных центров. Один из них – в городе Сморгонь, который 810 дней держал оборону. Там воевали Катаев, Зощенко, дочка Льва Толстого в чине полковника возглавляла госпиталь в Залесье. Это бывшее имение композитора Михаила Огинского. Кстати, и будущий маршал Родион Малиновский воевал здесь. Здесь же его и прооперировали в Первую мировую, прямо на платформе вокзала. Второй центр я предлагаю сделать на озере Нарочь. Нарочанская операция в марте 1916 года за 10 дней унесла 100 тысяч жизней наших солдат.

На недавней встрече митрополит Минский Филарет настоятельно попросил Президента Александра Лукашенко взять под своё покровительство создание монумента Первой мировой войны в Минске – в том месте, где располагался окружной госпиталь, действовавший ещё в 1812 году. А рядом располагалось братское кладбище. В советское время на его месте устроили скотный рынок, на котором продавали коров, собак и свиней. Я хорошо помню, как мы все там топтались по своим погибшим предкам. Сейчас там что-то строится, но, я думаю, если владыка вмешался, то всё с Божьей помощью образуется.

Да, что-то сделано. Но как мало! Капля в море. Скоро мы будем отмечать 100-летие Первой мировой войны. К этой памятной для нашей истории дате мы подходим с плачевными результатами. Недавно я побывал в музее войны 1812-го года, который находится в Малоярославце. С такой светлой радостью посмотрел экспозицию. А война-то эта была на 100 лет раньше Первой мировой, на которой тоже наши отцы, деды, прадеды воевали. Надо встрепенуться, всё вспомнить, восстановить утраченную цепочку! Я глубоко верю, что Господь пробудит в нас покаянное чувство. Мы с супругой предлагаем провести крестные ходы по линии фронта, отслужить панихиды на местах захоронений, помолиться за всех погибших, послужить в действующих храмах, которые есть на пути. Ведь забудем своих предков – не сможем и воспитать настоящими патриотами и защитниками Отечества своих детей.