ПРИХОДСКАЯ ЖИЗНЬ РАЙ НА ЗЕМЛЕ Свой путь Серафимы Бывший уездный город Яренск, а ныне село, находится на границе Архангельской области и Республики Коми. Фактически Яренск и ближние к нему сёла по Вычегде – это часть Коми края. Так было при святителе Стефане Пермском, да и ныне человеческие и духовные связи никуда не делись. В 90-е годы ушедшего века они ещё более укрепились – через духовничество яренского батюшки Феогноста.
Вот и сейчас, приехав в Яренск, я первым делом пошёл на могилки отца Феогноста и матушки Серафимы, похороненных возле алтаря храма Всех Российских Святых. Об этих молитвенниках наша газета неоднократно писала. Прожив долгую совместную жизнь как муж и жена, они одновременно приняли монашеские обеты и ещё много лет вдвоём в ангельском чине предстояли Богу. Отец Феогност преставился на Похвалу Богородицы в 2001 году в свои 83 года, а матушка Серафима, пережив его почти на пять лет, отошла к Господу 29 ноября 2005 года на 90-м году жизни. Похоронены они рядом, в пяти метрах друг от друга. …День выдался на удивление солнечным. Когда я подходил к их могилкам, брызги солнечных зайчиков весело забегали по надгробному мраморному памятнику о.Феогноста и деревянному кресту м.Серафимы. «Здравствуй, дорогой братец!», «Здравствуй, Женечка!» – как будто донеслись до меня радостные приветствия близких и дорогих мне людей, которые всегда встречали меня с большой любовью. «Здравствуй, батюшка! – прикладываюсь я к надгробию. – Здравствуй, матушка Серафима! Помолитесь там за нас, грешных». Обе могилки утопают в живых цветах. И так хорошо на душе, словно они никогда и не умирали. При жизни старца матушку Серафиму все знали как его келейницу. Но за те пять лет, что Господь отпустил ей прожить без него, она сама, как духовная наставница, помогла многим людям устроить свою судьбу, избавиться от греховных страстей. – Со смертью матушки Серафимы наш приход словно осиротел, – говорит подошедший ко мне настоятель Всехсвятского храма отец Адам Айдамиров. – Очень много матушка занимала места в наших сердцах – у меня, как священника, и у всех прихожан. Знаете, до сих пор про домик, где она жила, а теперь находится просфорня, говорят: «Я пошёл к матушке Серафиме». Звонишь кому-нибудь на сотовый и слышишь: «Я сейчас у матушки Серафимы». Ага, соображаешь, это он в пекарне. А ведь уже почти три года прошло, как её нет… – А вот странно, – замечаю я отцу Адаму, – в том домике же спасался и батюшка Феогност, раньше все к нему шли. А сейчас вспоминают матушку. – Дело в том, что мы не застали отца Феогноста, – объясняет священник. – Я говорю про нашу семью, про псаломщика Дионисия, про тех людей в нашем приходе, которые пришли уже после его кончины. Более пожилые люди, конечно, его помнят. Когда-то перед входом в церковную ограду батюшка Феогност установил крест. На нём не было поперечной перекладины, поэтому мы решили крест заменить. И тут все, кто помнил батюшку, стали выговаривать нам, что не надо было этого делать, мол, это батюшкин крест. Или вот скамейка была у домика, поставленная отцом Феогностом. Она стояла на двух больших пеньках. Наши трудники её убрали, поставили красивую лавку. И та же история: народ попросил возвратить пеньки на прежнее место, ведь там батюшка сидел. Пришлось вернуть на место. – А с нами, более молодыми, постоянно рядом была матушка Серафима, – продолжает отец Адам. – У Фёдора Абрамова есть произведение «Братья и сёстры», где он таких людей называет человеком-эпохой. Вместе с матушкой Серафимой ушла целая эпоха. Она ведь помнила ещё революционные события. О всех сельчанах, даже кому за сорок и пятьдесят, отзывалась по их родителям. «Вот этот, – говорила, – хороший человек, потому что у него родители хорошие». Она жила ещё в том, старом времени. А когда за год до смерти мы на Преображение привезли её в краеведческий музей, она как увидела все эти прялки, старые крестьянские вещи, так сразу же ожила, словно оказалась у себя дома. Всё потрогала руками, подошла к фотографиям фронтовиков, многие из которых не вернулись, называла их по именам. – Отец Адам, а кто такой замечательный крест – резной, с Распятием – на могилку матушки Серафимы установил? – спрашиваю настоятеля. – Это Светлана привезла из Сыктывкара, сама заказала на свои деньги. Я ей говорю: «Давайте мы вам деньги отдадим». «Нет, не надо, я матушке Серафиме многим обязана. Я ей много должна». – Я знаю её, – вспоминаю Светлану. – Благодаря матушкиным молитвам она исцелилась от болезни, устроилась на хорошую работу, Господь ей послал хорошего мужа. Мне ещё рассказывали, что несколько человек по совету матушки переселились к вам из Сибири? – Да, Нина Михайловна и Галина Эдуардовна переехали из п.Лабытнанги – они живут в селе Ирта, недалеко от Яренска… Рука хранителя В этот же день вместе с батюшкой мы приехали в Ирту и зашли в гости к сибирячкам. Живут они в деревянном доме барачного типа, в соседних квартирах. Квартира Нины Михайловны – крайняя, поэтому её мы посетили первой. Встретила она нас с нескрываемой радостью. Отец Адам даже немного растерялся, когда увидел, что хозяйка относится ко мне как к старому доброму знакомому. – А вы что, разве раньше были знакомы? – недоумённо спросил он. – Не, первый раз видим друг друга, – ответил я батюшке за обоих. – Просто вас встречают как дорогого гостя, а я ведь с вами. Надо сказать, в Яренске и ближайшей округе все от мала до велика относятся к отцу Адаму с большим уважением. И не потому, что он священник. Такое отношение в сельской местности священнику надо ещё заслужить. Тем более что в Яренске поменялось уже несколько батюшек, и не все они смогли найти взаимопонимание с сельчанами и церковной общиной. Сельские жители, как показывает практика, уважают не за сан, а за дела. Вот и сейчас отец Адам, представив меня Нине Михайловне, деликатно покинул гостеприимный дом, сославшись на неотложные дела... Слово за слово, развернулась передо мной история этой женщины.
Трудная жизнь выпала на долю Нины Михайловны. Будучи семейным человеком, с двумя малыми детьми ей пришлось переехать из Поволжья на самый север Западной Сибири – в посёлок Лабытнанги. Но и здесь судьба не особо баловала: муж бросил, затем старший сын погиб. А ближе к шестидесяти годам навалилась тяжёлая болезнь. Казалось, что земля уходит из-под ног. Жила она одним упованием на помощь Божию. И вот однажды напросилась Нина Михайловна поехать вместе с прихожанином их церкви Георгием Охотиным в Яренск. Георгий был духовным чадом старца Феогноста и по благословению батюшки купил себе домик в Ирте, куда ездил каждое лето вместе со своей семьёй на отдых. Нина Михайловна, услышав рассказы Георгия о райском месте, где и природа замечательная, и люди совершенно другие, стала уговаривать его: «Георгий, возьми меня с собой, я бы с детишками твоими поводилась». Когда они приехали в Яренск, старца Феогноста уже не было в живых. Нина Михайловна встретилась с матушкой Серафимой и нашла в ней крепкую опору и духовную защиту. Матушка сразу же увидела, что нужно этой растерявшейся в жизни пожилой женщине. – Вы давно к вере пришли? – расспрашиваю хозяйку, расположившись поудобней за столом её уютной кухоньки. – А у нас все в семье были верующие, – охотно начинает она свой рассказ. – Даже не было понятия, чтобы без Бога жить. Уже в четыре года меня взяли в первое моё паломничество. До сих пор не знаю, куда меня крёстная водила. Повзрослев, во всех главных монастырях побывала, только до Оптиной не доехала. А может, тогда мы с крёстной в Оптину ездили? Крёстная моя – это мамина последняя, самая младшая, сестра. Их три сестры было. Мама – средняя, а тётя Нюша старшая. Тётя Нюша была моей духовной наставницей. Столько любви мне дала, что, можно сказать, жизнь открыла. Она состояла в церковной общине, постоянно ходила в храм, у неё там было своё место. А в то время числиться в общине, сами знаете, было небезопасно. А мама есть мама. Все трое они любили меня как свою родную дочь, и всех я считаю своими мамами. Мою крёстную все в нашей семье звали крёстной: и мои дети, и внуки, хотя она их уже не крестила. Другого имени у неё не было. Мама очень любила Рождество. Когда готовилась к нему, пекла пироги, готовила подарки, говорила: «Вот будут ходить, Христа славить, надо будет всех угостить». Двери у нас были всегда открыты. И всем христославам она раздавала конфеты, пряники и нас этому учила. Когда умерла моя бабушка, мамина мама, мне было четыре с половиной годика. И меня попросили сходить принести деревянные ложки на поминки. А надо было идти далеко в другой дом через выгон – большое поле. Кто-то сказал: «Да она заблудится». А крёстная возразила: «Не заблудится, у неё ангел-хранитель есть». И в шутку говорит мне: «Ты скажи ангелу-хранителю: возьми меня за ручку – и он тебя поведёт за собой». Помню, тогда только первый снег выпал. И вот я иду одна и говорю: «Ангел-хранитель, возьми меня за ручку!» Смотрю на свою тень, не особо ещё понимая, что эта тень от меня, и думаю: это мой ангел-хранитель идёт со мной. Я разжимаю свою руку, и тень разжимает, я опять сжимаю, и тень сжимает. И так мы идём с моим ангелом-хранителем, взявшись за руки... И вот такую веру, что ангел-хранитель всегда идёт со мной рядом и ведёт меня за ручку, я имею по сей день. Такой вере я учила и своих детей, и внуков. Сейчас я осталась одна. Сына схоронила одиннадцать лет назад. А дочь и внуки живут в других городах… – С детства запомнила я одну притчу, которую рассказывала мне тётя Нюша, – продолжает Нина Михайловна. – Вот Господь Иисус Христос с апостолами как-то во время Своих скитаний нашёл бочку с золотом. Апостолы говорят: «Учитель, давай отдадим это золото бедной вдове, которая сегодня нас так хорошо приветила и пустила на ночлег». А Христос отвечает: «Нет, её надо отдать богачу. Ему как раз для полного счастья не хватает этой бочки». «Ну как же так, Учитель, ведь у бедной вдовы сегодня ночью корова сдохла, ей жить не на что?» – «Так ей всего несколько слезинок и не хватает для Царствия Небесного». И вот эту притчу я помню всю жизнь, и чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что так в жизни и есть. Кому-то всё, а кому-то ничего. Каждый раз, когда я приезжала к тёть Нюше в Тульскую область в гости, мы всю ночь разговаривали с ней по душам. Я как будто находилась у неё на исповеди. Она такая мудрая, прозорливая, и если я что-то хочу утаить – о бедах в семье или ещё какую-то боль, она грозила мне пальчиком и говорила: «Ниночка, Ниночка, лукавишь!» Я всегда поражалась, откуда она всё знает. Поневоле всё ей выскажу, а наутро она будит меня: «Ниночка, Ниночка, собирайся в храм на исповедь». Так что она – мой маячок, путеводитель – всегда мне правильное направление задавала. Рай под окнами Свою трудовую деятельность я начала в городе Ефремове Тульской области. Приехала туда на комсомольскую стройку. Двенадцать лет отработала за 75 рублей в месяц и крутилась как белка в колесе, брала дополнительную работу. Сейчас удивляюсь, как могла справляться, да ещё двоих детей воспитывать. Но всё равно, потому как я одна воспитывала детей, нам там было голодно, на всю семью 500 граммов манки на день. А в 74-м уехала с семьёй в Лабытнанги, чтобы с голоду не умереть. Там начала с простого бухгалтера, а закончила начальником планового отдела. Вначале, конечно, тяжело было. Поселили нас в балке. Когда муж нас бросил, балок отобрали, и нам с детьми пришлось жить в маленькой комнатке. Но с Божьей помощью потом всё наладилось. А сюда, я считаю, Господь привёл по моим молитвам. Я давно уже хотела уйти в монастырь. Много раз пыталась порвать с миром, но каждый раз какие-то неожиданные препятствия возникали. Однажды сижу в Москве на Ярославском вокзале. Полторы суток не могу уехать – с билетами тогда было очень трудно. И уже окончательно решила про себя: «Всё, ухожу в монастырь. Вот сейчас поезд на Ярославль объявят, поеду туда в женскую обитель». До этого в Ярославле я с одной престарелой бабушкой познакомилась, участницей Великой Отечественной войны, и она меня звала к себе в гости. Вдруг дверь в зал ожидания открывается, заходит монахиня. А рядом со мной только что освободилось место. И других свободных мест в зале вообще нет – такое совпадение! Она подходит, садится рядом. Я спрашиваю: «Скажите, пожалуйста, вы из Ярославского монастыря?» «Да» – «А можно мне устроиться в ваш монастырь, чтобы потом стать монахиней?» Она даже не посмотрела на меня, ответив: «Каждый человек должен пребывать на месте своего владычества». Я про себя думаю: «Да, вам хорошо так говорить. Вы и одеты, и обуты, и на всём казённом живёте. Только молись – никаких забот. А у меня ничего этого нет». Тогда мне очень плохо жилось. А она тут же на мои мысли отвечает: «Вы думаете, что легко в монастыре?» И снова без всяких с моей стороны вопросов строго так говорит: «Где кого Господь поставил, там человек и должен трудиться». Поднялась и пошла. И вот таким образом я убедилась, что пока дороги мне в монастырь нет. В том же зале ожидания минут через 15 после разговора с монахиней подошли ко мне милиционеры, которые там дежурили, спросили: «Куда вы едете?» «В Лабытнанги». – «Сколько вам билетов нужно?» – «Один». Я даю им деньги, они приносят мне билет, и через час я уже ехала к себе домой. И ещё раз у меня была попытка уйти в монастырь. Но тоже Господь не пустил. И вот так последнее время я разрывалась между монастырём и миром, с мирскими людьми-то мне жить стало уже трудно... Когда мне совсем стало плохо, я, едва оправилась от болезни, пришла в наш храм Георгия Победоносца. После службы взялся проводить меня домой Георгий Охотин – духовное чадо батюшки Феогноста. Он как-то утешил меня, немощную, сразу же стал называть «баб Нин» – и мне это очень понравилось. Я к нему прилепилась всей душой. Приехала с ним в Яренск, и тут в матушке Серафиме нашла свою духовную наставницу. Она видела меня всю – со всеми моими бедами, заботами, проблемами – и говорила, что мне требуется. Сразу же сказала, что мне нужно жить одной. Ни в какой монастырь не идти. Господь дал ей время и разума, чтобы меня выпестовать и направить на истинный путь. Перед смертью матушка Серафима торопила меня: Ниночка, сделай то, Ниночка, сделай так-то и так-то. Предчувствовала свою близкую кончину, боялась ничего не успеть. А я рада стараться: по её молитвам дом купила, дрова запасла. Только по её молитвам и живу. – Не жалеете, что переехали в такую глухомань? – Что вы? У меня тут настоящий рай, – улыбается хозяйка. – И духовно мне здесь гораздо лучше, и про все болячки я позабыла. – Наверное, всё-таки тяжело в сельском доме одной, – замечаю я хозяйке, – и печки надо топить, и вести своё хозяйство? – Нисколько не тяжело, – радостно отвечает она. – Пойдёмте, я вам покажу свой рай... И Нина Михайловна провела меня по нескольким комнатам, уютно расположившимся вокруг кирпичных деревенских печей, выложенных в центре квартиры. – Это моя келья, – показывает на уютную светёлку, где перед большим иконостасом горит неугасимая лампада. Всё чисто, убрано, благоухает. Дальше идут комнаты внуков, которые по несколько раз в год вместе с матерью навещают свою бабушку. Светлая веранда – любимое место Нины Михайловны. Отсюда через окна виден весь окружающий мир. В каждой комнате чисто, сделаны свои божницы. – А это мой огород, – показывает хозяйка за окно, – а вон мой колодец. Слава Богу, всё у меня есть, всё хорошо. Даже баньку купила… Я ходил за Ниной Михайловной, слушал её восторженные восклицания и вместе с ней радовался её счастью. Хотя вроде, с мирской точки зрения, чему тут радоваться? Пожилой уже и очень немощный человек, живёт одна в доме, который нужно топить, необходимо заготовлять дрова, таскать воду, сажать огород. Но, оказывается, больше-то ей для счастья ничего и не надо. Чтоб только храм был рядом, свой батюшка, который выслушает, примет исповедь, что-то посоветует, а главное – чтоб была возможность постоянно молиться у себя дома в келейной тиши. Когда я уезжал из Ирты, то подумал, что, может быть, это как раз для них – Нины Михайловны и Галины Эдуардовны – Господь чудесным образом строит сейчас в Ирте рядом с их домом прекрасный храм, в котором в скором времени начнутся службы. Отец Адам мечтает, что сюда приедет второй священник, который будет помогать ему окормлять огромный по площади Ленский район. Может быть, их молитвами обретут новый смысл жизни и другие сельчане, которые в большинстве своём вынуждены перебиваться с копейки на копейку. Когда внутри человека мир, то и внешний мир начинает меняться. Евгений СУВОРОВ | ||