ИСТОРИЯ ОТЕЧЕСТВА
«О ВСЕХ, ЗАБЫВШИХ РАДОСТЬ СВОЮ»
14 января исполнилось 100 лет со дня кончины вице-адмирала Зиновия Рожественского
На станцию Тулун 17 ноября 1905 г. прибыл поезд. На нём из японского плена вернулся вице-адмирал Рожественский. Его встречали демобилизованные солдаты и рабочие, взволнованно задавая вопросы. Вот что пишет очевидец: «Адмирал отвечал коротко и определённо. “Измены не было?” – выкрикнул вдруг чей-то пронзительный голос, и чувствовалось, что для всей толпы этот вопрос – самый мучительный. “Не было измены! Сила не взяла, да Бог счастья не дал!” – решительно отозвался адмирал и, поклонившись, пошёл к себе. Вслед ему неслись сочувственные крики: “Дай Бог здоровья! Век прожить! Старик, а кровь проливал! Не то что наши! У них иначе – сам в первую голову!” Поезд тронулся, сопровождаемый громовым “ура”».
«Чего вам пожелать?»
|
Нашему поколению говорили другое. Даже фамилию флотоводца сегодня нередко пишут с ошибкой, хотя она действительно происходит от слова «Рождество». Это самое малое из недоразумений; искажён, оболган был сам образ вице-адмирала Рожественского. 27 мая 1905 года русская эскадра, которую он вёл во Владивосток, погибла в бою с японским флотом. Это произошло в Корейском проливе, близ острова Цусима, откуда самураи издавна совершали пиратские набеги. Прекрасный моряк, Рожественский сделал всё, чтобы спасти свои корабли. О его личном мужестве говорит тот факт, что лишь пятое ранение и потеря сознания вывели вице-адмирала из боя. Как флотоводец, он действовал безупречно, но никаких шансов на победу не имел. Всё, чего добивался Зиновий Петрович, – прорыв хотя бы части флота. Обстоятельства оказались сильнее.
Наша Вторая Тихоокеанская эскадра вышла из Либавы 2 октября 1904 года. Перед этим в Николаевском соборе состоялся прощальный молебен. Следом вышла из Кронштадта Третья Тихоокеанская. Проводы были печальны. Командир броненосца «Император Александр III» каперанг Бухвостов произнёс: «Победы не будет!.. За одно я ручаюсь: мы все умрём, но не сдадимся». Он не солгал. Из 900 его матросов и офицеров не спаслось ни одного человека. Год спустя Александр Блок напишет о надеждах тех, кто остался на берегу:
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел её голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у царских врат,
Причастный тайнам, – плакал ребёнок
О том, что никто не вернётся назад.
Весь поход был ошибкой, одной из многих. Вся история сплетена из ошибок, поражение терпит тот, кто сделал их больше. Предполагалось, что Рожественский сможет соединиться с Первой Тихоокеанской эскадрой, стоящей в Порт-Артуре. Верилось, что это переломит ход войны. Но 20 декабря Порт-Артур пал. Накануне на вершине Золотой горы зажглось несколько фальшфейеров. По этому сигналу начался подрыв заблокированных в гавани судов. Взрывы продолжались всю ночь. К утру Первая Тихоокеанская эскадра перестала существовать.
Эта весть застала Рожественского у Мадагаскара. Позже его обвиняли в том, что с этого момента вице-адмирал утратил веру в победу. Но... «Победы не будет!..» – сказал мужественный Бухвостов несколько раньше. Ошибка Рожественского была в другом. Он сам её назвал: «Будь у меня хоть искра гражданского мужества, я должен был бы кричать на весь мир: берегите эти последние ресурсы флота! Не отсылайте их на истребление! Но у меня не оказалось нужной искры». Ни у кого её не оказалось, от Царя скрыли действительное положение дел: насколько сильны японцы, насколько безнадёжно положение флота, идущего на смерть. Бежать от неё в России считалось чем-то неприличным. И мы не бежали.
«Бравый и очень хороший моряк»
Он не обладал ангельским характером. «Ужасно нервный человек, а бравый и очень хороший моряк», – сказал о молодом лейтенанте Рожественском вице-адмирал Бутаков. Родился этот бравый моряк в семье военного врача, но вообще род был священническим, и Зиновий какое-то время отучился в семинарии. Мечта о море оказалась сильнее, и, самостоятельно изучив английский, он поступил во флотское училище. По выпуску из него женился по любви на сироте-бесприданнице О. Антиповой. Его взлёт начался во время русско-турецкой войны. В июле 1877 года, находясь на пароходе «Веста», Рожественский принял командование артиллерией взамен убитого кавторанга Чернова и нанёс турецкому броненосцу «Фетхи-Буленд» повреждения, заставившие османов выйти из боя. За этот бой Зиновий Петрович был произведён в капитан-лейтенанты и награждён Георгиевским крестом. Что важнее – имя Рожественского стало легендой.
Тут бы живи да радуйся, но после окончания войны Рожественский выступил с критикой технической отсталости отечественного флота. Он пояснил, что не «Веста» гоняла по Чёрному морю турецкий корабль, как решила публика, а наоборот. Удирали так, что пятки сверкали. И то, что чудом удалось победить, не отменяет для России необходимости иметь нормальные боевые корабли. Статья вызвала всеобщее негодование. Управляющий Морским министерством адмирал С. С. Лесовский обещал стереть в порошок строптивого офицера. Так обнаружилось, что Рожественский не только отважный, но и честный офицер.
|
Благодаря его энергии была создана небольшая, но хорошо устроенная болгарская флотилия. С 1894 года Зиновий Петрович командовал крейсером «Владимир Мономах» в составе Средиземноморской эскадры контр-адмирала Макарова. В 1898-м сам был произведён в контр-адмиралы. Вновь вся Россия заговорила о Рожественском в 1900 году как об организаторе спасения броненосца «Генерал-адмирал Апраксин». Корабль налетел на камни близ острова Готланд, его положение казалось безнадёжным. Удалось, однако, умело задействовать наш первый ледокол «Ермак», проведены были уникальные взрывные работы, усилиями изобретателя Попова создана первая в России радиолиния широкого спектра использования. Успех не стал делом случая. Зиновий Петрович был из числа тех офицеров, которые энергично осваивали всё новое. С юности успевал посещать лекции в Петербургском институте инженеров путей сообщения, работал в электродинамической секции Русского технического общества, издавал переводы научных статей из иностранных журналов, изучал историю, тактику.
Говорят, был вспыльчив. Это правда. Но при этом – большой души человеком. Вот один эпизод. Как-то раз к нему обратилась жена осуждённого матроса. Она с детьми очень бедствовала. Вице-адмирал сказал ей, что освободить её мужа не может, а потом вытащил деньги, которые у него были, и молча отдал их женщине. Нахимовский почерк.
Рожественский был плотью от плоти русского флота и стал его последней надеждой.
Поход
Поход отряда русских кораблей из Балтийского моря до Корейского пролива произвёл большое впечатление, особенно на наших соперников – англичан. Поначалу они смеялись, но, после того как русская эскадра обогнула Африку, попритихли. 12 мая 1905 г. «Дейли Телеграф» опубликовала мнение одного из руководителей британского флота: «Ни один английский адмирал не мог бы выполнить невозможную задачу, выпавшую на долю Рожественского…» Дело само по себе было сложнейшим, вдобавок у нас оказалось много устаревших судов, а ремонтировать их было негде, союзники – французы – боялись пускать нас в порты. Мол, что скажут британцы, как поведут себя в ответ японцы, не осерчают ли американцы... Против нас тогда были все, кроме Германии.
Начало похода омрачил так называемый «Гулльский инцидент». По дипломатическим, военным и полицейским каналам в Россию шли сообщения – японские миноносцы, построенные в Англии, планируют атаковать нашу эскадру. 8 октября поступила дезинформация, что японцы атаковали транспорт-мастерскую «Камчатка». В полночь наша эскадра столкнулась с флотилией рыбачьх судов. Невозможно было разобрать, что происходит: мгновение нерешительности – и жди удара торпед. Русский отряд открыл огонь, один из английских пароходов был потоплен, два рыбака оказались убиты. От «дружественного» огня погиб и русский священник на крейсере «Аврора», став с нашей стороны первой жертвой этого похода.
Есть все основания полагать, что имела место хорошо спланированная провокация. Англичане были заинтересованы в том, чтобы задержать нашу эскадру, ведь Порт-Артур бился из последних сил. Им это удалось. Лишь 16 декабря русские корабли бросили якорь у Мадагаскара. Пробыли там семь недель, ожидая подхода Третьей Тихоокеанской эскадры. Наши экипажи разлагались с ужасающей быстротой. «Повальное пьянство, – сообщает один из авторов, взявшихся описать этот поход, – драки, бесчинства, безысходность». Тех, кто особо уж «отличился», арестовывали и отправляли в Россию в дисциплинарные роты. Такое «наказание» мало на кого действовало, и некоторые офицеры предложили командующему эскадрой публично вешать дебоширов. Но адмирал неожиданно резко ответил: «Я не могу приговаривать к смерти людей, и так идущих на смерть».
...Мадагаскар оставили, не дождавшись Небогатова. К несчастью, Третья Тихоокеанская с её дряхлыми броненосцами всё же нагнала Рожественского в Камрани (Вьетнам). Когда прошли Сингапур, британская «Сент-Джеймс Газетт» написала: «Мы недооценили адмирала и ныне приветствуем его с уважением, достойным его доблести». Поход был беспримерным. Но лучше бы его не было. Говоря о возможности победы, Рожественский с горечью писал: «Какие у меня шансы! Разве что японцы попадут на камни: в Жёлтом море бывают туманы… Вот мои шансы, а других у меня нет».
А судьи кто?
Прежде чем перейти к рассказу о трагических событиях близ острова Цусима, кое-что поясним. Ответственность за то, что в советское время из Рожественского сделали символ бездарности русского офицерства, несёт прежде всего бывший баталёр Новиков-Прибой. О его романе «Цусима» я однажды заговорил с другом – офицером-подводником, прошедшим огонь и воду. Ответом была полная презрения реплика:
– Как он, халдей, который командовал только рюмками и ложками, может судить о действиях адмирала?
Возразить было нечего. Поясню насчёт халдея. Баталёр звучит воинственно, но на самом деле это матрос, который ведает раздачей вина и продовольствия. На Вторую Тихоокеанскую эскадру Новиков-Прибой попал за революционную деятельность. Для Рожественского разношёрстная команда, оказавшаяся под его началом, стала сплошной головной болью. Вот эпизод: морякам на «Орле» приготовили к Пасхе корову, которая им чем-то не понравилась. Имелись для этого основания или нет – дело тёмное, но вот реакция нескольких членов экипажа, описанная Новиковым:
«Бомба у нас... Давно готова... С полпуда... Никулин и Громов спрашивают: можно её бросить сейчас в кают-компанию?»
Свою готовность к походу будущий писатель оценивает скромно: «У меня не было никакого желания воевать. Другие идеи бродили в моей голове. Я был весь в ожидании больших политических перемен внутри страны».
А вот как сам командующий описывает прощание с умершим матросом на госпитальном корабле «Орёл»: «Даже в моём присутствии слонялись скопища разношёрстного люда. Место на палубе, откуда спускали на миноносец тело покойного, было залито грязью; тут же при пении “Святый Боже, Святый Крепкий” тащили ведро с помоями, чуть не облили ризу священника». Он ничего не мог изменить. Никто не мог. Это был совсем не тот флот, что при Ушакове или Нахимове. Некоторые офицеры были ещё хуже, чем матросы. Мы шли не просто к Цусиме, она была лишь преддверием будущей гибели России.
Ещё одним судьёй адмирала стал инженер В. П. Костенко. Накануне войны он также подвергался аресту. Выручил его лично Император, уточнив:
– Действительно ли это такой талантливый офицер, как о нём пишет Крылов, письмо которого мне доложил Нилов?
– Действительно.
– Нам талантливые люди нужны.
Ответного великодушия Костенко не проявил. Оба обвинителя Рожественского были людьми активными, но, как все революционеры, далеко не реалистами. Ещё в плену они задним числом «выиграли» Цусимское сражение, сделав затем свои расчёты достоянием общественности. На фоне этих доморощенных нельсонов Рожественский выглядел, конечно, очень бледно.
Бой
Бой начался в 13 ч. 49 мин. 14 мая 1905 года. Русские корабли открыли огонь первыми. Рожественский надеялся незаметно провести отряд через Корейский (Цусимский) пролив, но был обнаружен.
Прежде чем описывать сражение, приведём некоторые факты. Скорострельность русской морской артиллерии была в 2-3 раза меньше японской; количеством выбрасываемого в минуту металла японский флот превышал русский в два с половиной раза, а количеством взрывчатого вещества минимум в пятнадцать раз. К этому нужно добавить, что многие наши снаряды вообще не разорвались. Возможно, дело в том, что в них был заложен слишком влажный пироксилин. Морское министерство опасалось, что в тропиках от перегрева боеприпасы могут взлететь на воздух, но перестаралось. Это обнаружилось в 1906 г. при обстреле с эскадренного броненосца «Слава» взбунтовавшейся крепости Свеаборг. Корабль был снабжён боеприпасами, изготовленными для Второй Тихоокеанской. Когда крепость была взята, артиллеристы нашли свои снаряды почти совершенно целыми. Только некоторые из них были без дна, а другие слегка развороченными. Кроме того, японская эскадра имела преимущество в дальности стрельбы, то есть могла расстреливать русскую эскадру с расстояния, на котором наши снаряды теряли поражающую способность. С чем сравнить? С боем между танковым полком и колонной «КамАЗов», пусть даже вооружённых гранатомётами. Наших моряков, не имевших никакого боевого опыта, измученных многомесячным плаванием, встретил хорошо отдохнувший, опытный враг, закалённый в сражениях.
* * *
Много говорилось, что Рожественский не имел плана сражения. Это не так. Замысел вице-адмирала хорошо разобран В. Чистяковым в журнале «Знамя» (№ 10, 1988 г.). Все факты, приведённые им, легко поддаются проверке.
|
Построив корабли в две кильватерные колонны, Рожественский слева поместил старейшие из них, справа – современные. Японцы изготовились к бою, не заметив, что правая линия русских уступом выдаётся в их сторону. Они надеялись, что слабые наши суда прикроют их от огня сильных. Вдруг лучшие русские броненосцы во главе с «Князем Суворовым» окончательно вырвались вперёд, увенчав уже единую колонну. Построение прошло не идеально. Хотя манёвр был отработан днём раньше, броненосцы «Орёл» и «Ослябя» с трудом разошлись, возникла заминка.
Это, впрочем, не имело решающего значения. Происходящее стало для адмирала Того полной неожиданностью, ломавшей весь его замысел. На виду у нашего отряда, сближаясь с ним, под огнём русских орудий он вынужден был спешно поворачивать свою эскадру. Как обнаружил английский историк Вествуд, японцы затем в победных реляциях прибегли ко лжи, скрывая этот промах в начале сражения. В течение 15 минут наши броненосцы расстреливали их как в тире. Только во флагманский броненосец «Миказа» попало не менее 30 снарядов, ещё 120 – в остальные корабли противника. Это со слов японцев, на самом деле попаданий могло быть больше. Недостаточно, чтобы утопить корабли врага, но довольно, чтобы вывести их из строя.
«Сердце у меня билось, как никогда, – вспоминал кавторанг В. Семёнов. – Если бы удалось!.. Дай, Господи!.. Хоть не утопить, хоть только выбить из строя одного!» На русских кораблях раздались крики радости, но вывести из боя удалось лишь крейсер «Асама». Наши снаряды, выпущенные из 12-дюймовых орудий, оказались огромными железными болванками. Если бы не это, выгода русского отряда, по замыслу Рожественского, сохранялась бы полтора-два часа. Тогда можно было бы нанести врагу такой ущерб, что прорыв был бы гарантирован. Увы... Наши моряки со смертной тоской в глазах провожали неуязвимых самураев.
* * *
Вскоре началось избиение русского флота с безопасного для противника расстояния. Бой был проигран. Но не Рожественским. Чтобы окончательно решить вопрос, разберём пару обвинений в его адрес – из тех, что встречаются наиболее часто:
– Русские корабли были выкрашены в чёрный цвет, хорошо заметный издали.
Для японских артиллеристов это не имело решающего значения. Они нас видели, мы их видели. Зато сумей наша эскадра прорваться – ночью чёрный цвет идеален для маскировки. Ставка делалась именно на это.
– Не была произведена разведка. Не были заглушены с помощью мощной радиостанции крейсера «Урал» переговоры японцев.
Адмирал Рожественский первым в истории применил радиоразведку. «Радиомолчание русских кораблей, – пишет В. Чистяков, – позволяло без помех прослушивать переговоры японцев и определять направление, откуда придут броненосцы адмирала Того, и – по их интенсивности – момент появления». Это ещё одна причина, по которой Зиновий Петрович смог сбить японцев с толку в начале сражения.
– Почему наша эскадра не бросилась на Того, когда тот совершал свой неудачный поворот? Нужно было устроить «скоротечную свалку», связать японцев боем на ближних дистанциях.
Реально атаковать мог только передовой русский отряд из четырёх броненосцев. При этом он: а) вступил бы в схватку с шестью кораблями врага; б) вошёл бы в зону действия японских торпед; в) должен был бросить остальную, более слабую часть нашей эскадры на произвол судьбы и т.д.
Вопрос о том, кто лучше разбирался в вождении флота – баталёр Новиков или вице-адмирал Рожественский, предлагаю считать закрытым.
* * *
Началось избиение. По бронебойности русские снаряды были лучшими в мире. Но японцы сделали ставку на силу взрыва, использовав новейшую взрывчатку «шимозу». Она давала потрясающий эффект: «жидкое пламя после взрыва снаряда пожирало всё вокруг себя, а тысячи мелких осколков, вылетая из огненного вихря, вместе со страшной ударной волной крушили полигонные конструкции. Пламя уничтожало кислород в районе взрыва, где никто не мог уцелеть, чтобы бороться с огнём».
Первым погиб «Ослябя». «Князь Суворов» превратился в факел. «Этот корабль, – рассказывали японцы, – весь обгоревший и ещё горящий, перенёсший столько нападений, расстреливавшийся всей эскадрой, имевший одну только случайно уцелевшую пушку в кормовой части, всё же открыл из неё огонь, выказывая решимость защищаться до последнего момента своего существования, пока плавает на поверхности воды». В мегафон враги потребовали сдаться, пообещав – в противном случае никого спасать не станут. В ответ раздались выстрелы из винтовок, больше было не из чего. Четыре торпеды пропороли борта. Выживших не было.
|
Броненосцы «Император Александр III» и «Бородино» удачно маневрировали, два раза отрывались от противника, но слишком мала была их скорость. «Император Александр III», перевернувшись, ещё две минуты держался килем вверх. Его облепили наши моряки, японский кинооператор хладнокровно снимал происходящее. Камера стрекотала, снимая, как водоворотом уцелевших затянуло вслед за кораблём.
«В 7 ч. 15 мин. вечера в носовой части “Бородино” последовал взрыв, поднялось целое облако чёрного дыма, – писал врач Владимир Кравченко, – и вслед за тем, сделав последний предсмертный залп из 12-дюймовых орудий кормовой башни, “Бородино” почти в одно мгновение лёг на правый борт, обнажил свою подводную часть, киль, сверкнувший в лучах заходящего солнца, как чешуя гигантской рыбы, и скрылся под водой... Над погибшим в славном бою кораблём из воды появилось белое облачко пара, поднимавшееся всё выше и выше к небу. Казалось, с этим облачком улетала душа судна».
* * *
Мучениками Цусимы стали пять тысяч моряков, в том числе семь священников. Столь массового героизма история русского флота не знала. Расхлябанные во время похода команды, собранные из новичков, резервистов, ненадёжных в мирной жизни элементов, доказали: в решающую минуту русский человек становится прекрасен. Увы, этого нельзя было сказать о контр-адмирале Небогатове – импозантном, либеральном человеке, превосходном организаторе и дрянном моряке. 15 мая остатки флота, которые он вёл во Владивосток, вновь настигли японцы. Оправдывая себя заботой о жизни моряков, изменник сдал в плен четыре своих броненосца. Пятый – «Адмирал Ушаков» под командой каперанга Владимира Миклухо-Маклая – этой участи избежал. Приняв начало сигнала «Предлагаем сдаться...», командир произнёс: «Ну а дальше и разбирать нечего! Долой ответ! Открывайте огонь!» Завязался бой. Когда стало ясно – надежды нет, каперанг приказал открыть кингстоны. Ярость и отвага моряков были столь велики, что, находясь в воде, они продолжали кричать «ура». Миклухо-Маклай покинул «Ушаков» последним, но скоро лёг на дно рядом с кораблём.
«Там русские есть адмиралы»
Рожественский был ранен в первые минуты сражения. Осколки рвали его голову, спину, ноги, но он продолжал бороться, попытался пробраться в одну из орудийных башен. В этот момент очередной осколок повалил его на палубу. Потерявшего сознание вице-адмирала перенесли сначала на миноносец «Буйный», где он, придя в себя, на вопрос: «Как вы себя чувствуете, Ваше Превосходительство?» – спросил: «Как “Суворов?”» И прибавил: «Ради Христа передайте им, чтобы не спускали флага». Узнав, что на «Суворове» всё сбито и не на чем даже поднять флага, адмирал воскликнул в отчаянии: «Пусть хоть как-нибудь приспособят, хотя бы на весле или на крюке!»
Он всё ещё на что-то надеялся. Но когда его переносили на другой миноносец – «Бедовый», проговорил, возможно, в бреду: «Выбросьте меня за борт». Его предали на следующий день ближайшие сподвижники, выдав японцам. На суде они намекали, что вице-адмирал был не против, когда приходил в сознание, и как-то так кивнул израненной головой в ответ на предложение сдаться, а может, и не кивнул... Рожественский не понимал, что они говорят, просто не доходило до сознания, что русский моряк может оказаться трусом. Он отказался от адвоката, всю вину взяв на себя – за Цусиму, за сдачу, за всё. И тогда произошло невероятное. В защиту героя выступил государственный обвинитель генерал-майор А. И. Вогак. А на процессе о «небогатовской» сдаче, когда Рожественский выходил из судебного зала, подсудимые офицеры встали...
Его великодушие было таковым, что даже клеветникам своим вице-адмирал пытался найти оправдание. Незадолго до смерти написал в письме к другу: «Я часто читаю тяжёлые обвинения по своему адресу, и злобные строки представляются мне выражением горя общества о гибели флота, которым я командовал и который был и остаётся для меня дороже моей репутации, ценнее чести моей»... Деньги на храм-памятник погибшим в Цусимском сражении собирала вся Россия. Церковь была освящена спустя два года после смерти вице-адмирала. Её взорвали большевики в 1932-м. Надгробие Рожественского также не сохранилось, место упокоения в Александро-Невской лавре неизвестно. В этом есть какая-то высшая правда, ведь настоящая его могила там – в Корейском проливе, рядом с теми, кого адмирал был достоин.
В далёком Цусимском проливе,
Вдали от родимой земли,
На дне океана глубоком
Забытые есть корабли.
Там русские есть адмиралы
И дремлют матросы вокруг,
У них вырастают кораллы
На пальцах раскинутых рук.
Когда засыпает природа
И яркая светит луна,
Герои погибшего флота
Встают, пробуждаясь от сна.
Они начинают беседу –
И, яростно сжав кулаки,
О тех, кто их продал и предал,
Всю ночь говорят моряки.
Они вспоминают Цусиму,
Напрасную храбрость свою,
И небо, от жизни далёкое,
И гибель в неравном бою.
И в шуме морского прибоя
Они говорят морякам:
«Готовьтесь к великому бою,
За нас отомстите врагам».
(Народная песня)
В. ГРИГОРЯН
 | назад |
| вперед |  |
